«— Живые попы.

Более меткого прозвища я не слыхал во всю свою жизнь. Оно определяет означенных представителей полностью — не только со стороны их принадлежности, но и со стороны свойств их характера…»

Красная печать, конечно, вдоволь посмеялась над борьбой, разгоревшейся внутри духовного сословия. Доставалось и «живой», и «мертвой» церкви. Из журнала «Красный ворон»:

«— Эй, гражданка! Вы — за Тихона, или за древнеапостольскую церковь?

— Не… мы, извините, за швейцара».

Одна из карикатур К. Елисеева весной 1923 года изображала поединок Тихона с неким обновленцем. Борцы сошлись врукопашную прямо на улице, их обступает многочисленная толпа зевак. Оба одеты по-спортивному, на патриархе — только белые трусы с изображением херувима, на его противнике — черный спортивный комбинезон, скроенный наподобие рясы. На животе у Тихона вытатуировано всевидящее око, заключенное в треугольник. Подпись гласит: «Страничка спорта. Всероссийские чемпионы борьбы за божью благодать»…

В Москве и Петрограде прошли открытые судебные процессы над духовенством и прихожанами, которые словом или делом боролись против изъятия ценностей. Самого патриарха на суде допросили в качестве свидетеля, но затем взяли под стражу. В одном из тогдашних фельетонов (в журнале «Крысодав») чекисты со своими арестами добирались… до самого Господа Бога.

«— Кто арестован?

— Гр. Саваоф Вседержителев, так называемый бывший бог.

— Связь его с бывшим патриархом установлена?

— Да…»

Все эти события (в особенности церковный раскол), очевидно, подтолкнули Тихона изменить его первоначальную позицию. 16 июня 1923 года патриарх (к тому времени уже два месяца как арестованный) решился пойти на примирение с властями. Он подписал заявление, в котором выражал раскаяние в своей антисоветской деятельности и добавлял: «Я отныне Советской власти не враг». Это была продуманная уступка — позднее патриарх пояснял в частных беседах: «Я написал… что я отныне — не враг Советской власти, но я не писал, что я друг Советской власти».

Спустя 11 дней патриарх был освобожден. Это помогло ему справиться с расколом: десятки священников и епископов, ранее ушедших к обновленцам, теперь приносили покаяние патриарху и возвращались в лоно традиционной церкви. В Петрограде к началу 1924 года патриарху подчинялись уже 83 из 115 храмов. Обновленческое движение было сломлено (хотя формально и просуществовало до 1946 года). Художник Бант изображал происходившее так: старец Тихон важно шествует впереди большой отары овец, а обновленцы (у ног которых жмется одна-единственная сиротливая овечка) горько жалуются: «Что же это такое? Мы на ножницы истратились, а стричь он будет?»

Шутка:

«— Слышали, «Живая» церковь примирилась с «Мертвой».

— Гм… Вместе, стало быть, вышел «Живой Труп»…»

Советская печать расценила освобождение патриарха как важную победу. На одной из карикатур белогвардеец переживает «душевный разлад», восклицая с досадой: «Проклятые большевики! Выпустили патриарха…»

А вот характерный отрывок из фельетона (подписанного «Яга»): дело Тихона обсуждают некие могущественные иностранцы (вероятно, лорд Керзон и архиепископ Кентерберийский).

«— Хорошие вести, милорд.

— Я слушаю вас, ваше святейшество.

— Его арестовали…

— Очень хорошо!

— … посадил и в тюрьму…

— Очень хорошо!

— …есть большая надежда на то, что будут судить и, может быть, расстреляют.

— Очень, очень хорошо!..

— Народные массы подготовляются. Духовенство ждет только сигнала.

— Прекрасно!

— Заказана рака для мощей.

— Целесообразно».

Но внезапно все идет прахом:

«— Не хочет умирать!!!

— Как так?

— Раскаялся!..

— Не… не может быть! А мощи?.. А интервенция!..

— Да все к черту!..

— Д-да-а…

Полумрак… Тишина… Сдавленные рыдания».

Другой фельетонист деловито подытоживал: «Получены покаянные слезы патриарха Тихона и записаны на прибыль воды в Патриарших прудах».

Трудно тем не менее сказать, кто одержал окончательную победу в этом поединке — глава большевиков или же глава церкви. Как известно, патриарху довелось пережить вождя революции (который был на пять лет его моложе). Патриарх Тихон еще застал первый мавзолей, куда положили забальзамированное тело Владимира Ильича. Рассказывали, что при стройке рабочие повредили канализацию — и котлован затопили сточные воды. Легенда вложила в уста патриарха Тихона язвительное замечание по этому поводу: «По мощам и елей!»

Впрочем, вполне возможно, что патриарх ничего подобного не произносил. В народе рождались и противоположные легенды. Так, автору этих строк довелось в 70-е годы слышать любопытную историю о том, что последними словами умирающего Ленина, которые услышали его врачи, будто бы были: «Боже! Боже!» (Такие короткие словечки Ленин в то время вполне еще мог произносить.) Само по себе это, разумеется, ровным счетом ничего не значит — сочинения Владимира Ильича пестрят упоминаниями Господа, Христа Бога и даже Аллаха (Боже сохрани! Боже упаси! упаси нас, Господи! Господи боже мой! Аллах их разберет! побойтесь Бога, товарищи-меньшевики! и т. д.). Но создатели легенды, несомненно, вкладывали в нее смысл «примирения Ленина с Богом».

Как ни удивительно, после кончины Владимира Ильича многие верующие вписывали имя «раба Божьего Владимира» в поминания, заказывали по нему панихиды. Некоторые стали обращаться к своему предстоятелю с вопросами: можно ли служить панихиды по усопшему?

И 25 января 1924 года патриарх Тихон опубликовал такой ответ: «По канонам Православной Церкви возбраняется служить панихиду и поминать в церковном служении умершего, который был при жизни отлучен от Церкви. Но Владимир Ильич Ленин не отлучен от Православной Церкви Высшей церковной властью, и потому всякий верующий имеет право и возможность поминать его. Идейно мы с Владимиром Ильичем Лениным, конечно, расходились, но я имею сведения о нем, как о человеке добрейшей и поистине христианской души».

«Место религии заступит театр». Вообще, несмотря на яростное неприятие Лениным религии, он часто пользовался библейскими выражениями. Так, он по разным поводам писал: «Больше радости об одном грешнике раскаявшемся, чем о 99 праведниках… Но много званых, да мало избранных… Да — да, нет — нет, а что сверх того, то от лукавого!.. Не вливайте нового вина в старые мехи!.. Не ходите на совет нечестивых… Надо клеймить их. Иначе великий грех на душе: позволять им соблазнять малых сих… Давно уже сказано: не всяк, глаголющий «господи, господи», войдет в царствие небесное…» и т. д. Когда большевиков в 1917 году упрекали за отказ от идеи Учредительного собрания, Ленин ответил: «Я скажу вам то, что вы все знаете: «не человек для субботы, а суббота для человека».

Владимир Ильич безо всякого смущения переосмысливал библейские образы. Так, «Коммунистический манифест» он определял как «евангелие» социал-демократии, а революционную борьбу называл борьбой «за создание рая на земле».

Но самый, пожалуй, яркий пример заимствования идей христианства — слова апостола Павла (из второго послания к фессалоникийцам): «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь». Ленин много раз повторял эту мысль, даже называя ее «основным законом» нового общества, «первым, основным, коренным началом»: «Нетрудящийся не должен есть». «Кто не работает, тот да не ест» — это понятно всякому трудящемуся… Девять десятых населения России согласны с этой истиной». Ленин развивал мысль апостола: «У нас… один только лозунг, один девиз: всякий, кто трудится, тот имеет право пользоваться благами жизни». Вошла фраза из Нового Завета и в текст советской конституции.

Видимо, это заимствование у христианства было не случайным, а вполне сознательным. Ленин высказывал даже некоторую симпатию к раннему христианству. «Христиане, — писал он в 1917 году, — получив положение государственной религии, «забыли» о «наивностях» первоначального христианства с его демократически-революционным духом». В 1921 году Ленин замечал, что в рядах большевиков могут быть и верующие.