Первый мой выстрел был несчастлив, я дал промах и ранен был в левое плечо. Однако это не смутило меня, и я не сказал ни слова. Пистолеты снова зарядили, передали нам, и мой противник выстрелил немного прежде команды: я снова был ранен; но я также выстрелил, и довольно удачно; адъютант ранен был пулей навылет и упал замертво. Доктор, штурман и секундант его тотчас подбежали к нему, но он был уже без чувств.

Между тем я стоял, уронив пистолет на землю. Признаюсь, мне тяжело было видеть убитого мною человека, но, вспомнив, что я спас честь своего отца, — я уже не чувствовал раскаяния. Однако мне некогда было разбирать свои чувства, я ослабевал; кровь струилась из ран, и между тем как доктор и другие окружали моего умирающего противника, я зашатался и упал без чувств на землю. Придя в себя, я очутился на постели и увидел около себя доктора, штурмана и Боба Кросса.

— Не говорите ни слова, Кин, — сказал доктор, — и все будет хорошо. Пейте это лекарство и старайтесь заснуть.

Голова моя кружилась; я был чрезвычайно слаб и скоро крепко заснул.

Открыв глаза на следующее утро, я с трудом стал припоминать прошедшее. Капитану Дельмару все было хуже и хуже. Боб Кросс позвал доктора, который, пощупав у меня пульс, сказал:

— Теперь нет никакой опасности; раны недолго будут вас беспокоить.

— Куда я ранен? — спросил я.

— У вас была одна пуля в плече, а другая немного выше колена, но они обе уже вынуты. Ваша жизнь висела на волоске; но, слава Богу, теперь все прошло.

— Каков капитан?

— Очень плох, но я еще не теряю надежды.

— А капитан В.?

— Бедняжка! Он умер, доказав, что болезнь его происходила не от трусости, и тем пристыдил своих противников. Ну, Кин, вы довольно поговорили! Теперь примите лекарство и засните, завтра вы можете говорить, сколько вам будет угодно.

— Еще один вопрос: адъютант убит?

— Не знаю, — отвечал доктор, — завтра услышим; теперь желаю вам доброй ночи.

Когда доктор вышел из комнаты, я стал говорить с Бобом, но он сказал, что до утра не будет отвечать на мои вопросы. Делать было нечего, я задремал и крепко проспал до рассвета. Утром доктор сказал мне, что капитану Дельмару гораздо лучше; что все думают, что он тяжело ранен, а что у меня желтая горячка.

— Через несколько часов, — прибавил он, — капитан Дельмар придет в себя, и тогда надо будет все рассказать ему.

— Нет, не теперь; скажите ему, что он стрелялся и убил своего противника; он подумает, что болезнь изгладила это из его памяти.

Доктор согласился со мною и, перевязав мои раны, долго еще разговаривал. В полдень штурман приехал с фрегата со старшим лейтенантом. После обеда капитан Дельмар пришел в чувство и, обратясь к Кроссу, спросил, долго ли он пролежал в постели?

— С дуэли, — отвечал Боб, наученный доктором.

— С какой дуэли?

— Я хотел сказать: с тех пор, как вы стрелялись и убили пехотного офицера.

— Стрелялся? Дуэль? Я ничего не помню.

— Осмелюсь доложить, капитан, — сказал Боб, — что у вас в то время была сильная лихорадка, но вы не хотели остаться в постели, так что мы должны были нести вас домой.

— Так я в самом деле стрелялся?.. Я совсем не помню. Где же доктор?

Доктор вошел, и капитан Дельмар тотчас спросил его:

— Правду ли сказал мне Кросс? Неужели я точно стрелялся и убил своего противника?

— Он недавно умер и вчера похоронен; но, капитан, вам нельзя еще много говорить.

— Итак, доктор, честь моя спасена, и я готов повиноваться вам, как ни скучно молчать.

Через несколько минут он заснул и на другое утро чувствовал себя гораздо лучше. Он стал разговаривать с доктором, прося его описать дуэль. Доктор исполнил его просьбу и потом сказал, что у меня желтая горячка, и что я лежу в соседней комнате.

— В соседней комнате? — повторил капитан. — Зачем же его не отправили на фрегат? Неужели всех больных мичманов будут свозить в мой дом?

Я услышал ответ капитана, и он глубоко оскорбил меня. Я видел, что непреодолимая гордость все еще была у него на сердце.

Доктор отвечал:

— Так как только у вас и у мистера Кина открылась горячка, то я счел за лучшее оставить его здесь для безопасности команды. Надеюсь, капитан, что вы одобрите такое распоряжение.

— Да, вы поступили очень благоразумно. Надеюсь, что мистеру Кину лучше?

— Он скоро поправится, — отвечал доктор.

— Прошу вас доставлять ему все необходимое, чтобы он ни в чем не имел нужды. Это будет тяжелая потеря для службы, — прибавил капитан.

— Вот здешние журналы, в которых описана дуэль, и большею частью неверно. Одни говорят, что вы ранены два раза, другие, что один раз.

— Они вправе так думать, — заметил капитан, — потому что меня без чувств принесли домой, как рассказывает Кросс. Странно, что я мог стреляться при такой слабости.

Между тем доктор упомянул о смерти капитана В.

— Несчастный! — сказал капитан Дельмар. — До моего выздоровления я никого не назначу на его место, — Он снова лег и стал читать газеты.

Между тем прошла неделя, и мы оба могли уже ходить по комнате. Доктор заметил мне, что скоро надо будет открыть истину капитану, и чем скорее, тем лучше. Однако случилось, что капитан узнал все не через доктора. После обеда, когда последний был на фрегате, капитан Дельмар вздумал надеть свой сюртук, чтобы выйти в залу. Он приказал Кроссу подать ему одеться, и разорванное платье прямо попалось ему на глаза.

— Что это значит? — спросил капитан. — Платье изорвано и в крови.

Боб так испугался, что скорее вышел из комнаты, как будто не слышал последних слов капитана.

— Странно, — сказал капитан, — я не ранен, а в газетах пишут, что я получил две раны. Кросс! Кросс! Где Кросс?

Боб, прибежав ко мне в комнату, шептал мне:

— Делать нечего, мистер Кин, я должен рассказать все; не бойтесь, я знаю, что делать.

И он побежал к капитану.

— Кросс, — строго сказал капитан, — я хочу знать правду. Офицеры обманули меня. Был я на дуэли или нет?

— Капитан, — отвечал Кросс, — от вас скрывали истину до вашего выздоровления. Теперь я могу все открыть вам. Вы были очень больны и в бреду часто говорили о дуэли, о бесчестии.

— Далее, далее…

— Я буду продолжать вам, капитан, но прошу вас не сердиться. Мистер Кин не мог видеть вас в таком положении и сказал, что он готов пожертвовать за вас жизнью; он просил мистера Смита, нашего штурмана, позволить ему надеть ваш парик и сюртук и стреляться вместо вас, говоря, что при его сходстве с вами никто не узнает его. Так и вышло.

— Далее?.. — сказал капитан.

— Штурман не мог переносить насмешек солдат и согласился, чтобы мистер Кин заступил ваше место, что он и сделал. Не извольте сердиться на мистера Кина, потому что сюртук был старый, и можно починить его.

Кросс описал всю дуэль, прибавив, что все на фрегате и на берегу думают, что он ранен, а что у меня желтая горячка, и что никто не знает истины, кроме штурмана, доктора и его.

— Мистер Кин опасно ранен? — спросил капитан.

— Нет, доктор говорит, что он скоро поправится, но он был очень худ.

Несколько минут капитан не говорил ни слова, наконец, он сказал:

— Ты можешь идти, Кросс.

Какие были мысли и чувства капитана Дельмара, когда он остался один, я не знаю. Я погрузился в размышление, когда вошел доктор и подал мне письмо.

— От адмирала пришла шкуна с депешами, — сказал он. — Второй лейтенант привез их капитану, и между письмами из Англии я нашел одно к вам. Я уже видел Кросса, — прибавил доктор, кивнув значительно головою.

— Второй лейтенант с депешами, — доложил Боб Кросс капитану в другой комнате, — прикажете войти?

— Нет, я нездоров; принеси их сюда, — отвечал капитан.

Между тем, как капитан занимался депешами, я читал письмо от матушки, в котором вложена была копия с бабушкиного письма к капитану, возвещавшего о смерти матушки. В нем, как водится перед смертью, было много желаний и просьб; хотя матушка умерла только для капитана, я очень был рад, что письмо пришло так кстати, зная, что весть о смерти матушки принесет мне много пользы. Сознаюсь, что так не должно бы быть; но я знал, с кем имел дело, — знал, что капитан стыдился тех прав, которые могла иметь на него матушка, хотя не мог краснеть за меня, и я устранил преграду между им и мною.