– Серебряная пыльца, – деловито изрёк голем. – Мы же видели такое во время охоты на левиафана. Фея должна подуть…

– Она дула! – заорал Оливье. – Чуть наружности не выплюнула!

– Не помогло? – пискнул я.

– Примёрз к трону, гамадрил! Как? Меня не было десять минут!

– Не я. Фея испугалась, голем стукнул в кувшин, посыпалась серебряная пыльца. Успокоилась и перестала, – залепетал я.

Оливье вытаращился так, словно я объявил, что командую поглотителями магии.

– Ты же стрескал меня и не подавился, ненасытный оборотень! – отчаянно крикнул он. – Не пройдет и двух дней, как все тридцать миров заголосят, что я отравил своего лучшего клиента!

Дядя сел на пол, свесив ноги в дыру, и закрыл лицо руками.

– Репертуарный театр меркнет! Какая живость языка и страсти! Я покорён! Прошу прощения, с моей стороны не вежливо встревать не представившись. Меня зовут Мровкуб Тридцать Первый, бывший архивариус Магистрата.

Он попытался поклониться, но ударился об стену, за которую держался.

– Что такое магистрат? – пробормотал я.

– Очень приятно, господин бывший архивариус Мровкуб Тридцать Первый, – отозвался голем. – Мои спутники не богаты хорошими манерами. Если позволите, я, Евлампий, исполнитель третьей категории канцелярии исполнения приговоров высшего суда Тринадцатого Тёмного Объединенного мира.

– Ты самый маленький голем, которого мне приходилось встречать. Как говорит воевода Трутанхеймских великанов: «Наступил, не оглядывайся, а гордо иди дальше».

– Хоть я и не понял ваших слов, господин бывший архивариус, рад что вы обратили на меня внимания. Я имею несчастье быть прикованным к цепи оборотня, – подобострастно забормотал голем.

– Как говорил Властелин: «Как всё интересно и смешанно в реальном мире». Я тоже отвык от всего настоящего. Только недавно покинул стены архива магистрата.

– Прискорбно слышать…

– Заткнитесь оба! От ваших светских бесед тошнит! – заорал Оливье.

– Вынужден представить и этого господина, – со вздохом сообщил Евлампий. – Известен в тридцати мирах, как браконьер, пьяница и нарушитель общественного спокойствия…

Дядя зарычал.

– Но прежде всего, – поправился голем, – знаменит кулинарным мастерством. Мастер Оливье, и его ученик…

– Проклятый вредитель! – отчаянно взвыл дядя.

– Как говорит главный палач Таньшана: «Ужасно, что вы попали в столь щепетильную ситуацию», – не обратив внимания ни на тон, ни на оскорбления, уважительно произнёс архивариус. – Жаль, что ученик подставил учителя…

– И вышел сухим из воды! – выкрикнул дядя, и добавил чуть слышно. – Мы будто поменялись местами.

– Как говорит хранитель прошлого: «Будущее не для нас!». Если попал на каменную террасу, так летучие обезьяны, не без иронии, называют нашу тюрьму – прощайся с жизнью. Из этих камер не выбраться. Путь один, вниз.

– Мы умрём? – задрожал я.

– Если бы драконий насморк умел говорить, то этот магический вирус обязательно сказал бы: «Всех ждет смерть!» – заметил архивариус.

Оливье заскрежетал зубами.

– Когда вы все заткнётесь? – и сильнее сдавил лицо руками.

– Господин бывший архивариус, почему вы так убежденно говорите о смерти? – полюбопытствовал Евлампий.

– Я в камере двадцать пять дней. Местная природа богата влагой, поэтому я ещё не умер от жажды. Все остальные уже погибли. Скоро моя очередь.

– Прошу, господин бывший архивариус, объясните, – взмолился голем, и я закивал головой.

– Как говорит распорядитель виктатлона: «Чтобы было понятно, я расскажу, как тут всё устроено». Тюрьма пропитана колдовством, поверьте я разбираюсь. Над нами чары отнятия веса, поэтому те, кого сбрасывают с парапета – не разбиваются. Под нами заклятье утяжеления. Так что «бах и бух»...

Мровкуб Тридцать Первый прочистил горло.

– Простите! Как говорит императорский дегустатор: «Рот устал!»

– Ну и заткнулся бы, – проворчал Оливье.

– Заключенных не кормят и не поют, – как ни в чем не бывало, продолжил архивариус. – Утром проход в полу расширяется. За двадцать пять дней у меня остался пятачок в углу. Так что разумно вам разойтись по разным камерам, иначе проход расширится слишком быстро.

Я озабоченно покосился на дядю. Он задумчиво сидел над провалом, и чхать хотел на слова архивариуса.

– Спасибо, – искренне сказал я Мровкубу.

– От крысиного хвоста больше толку, чем от твоего спасибо, крысёныш, – взревел Оливье.

– Позвольте с вами не согласиться…

– Не позволю! – заорал дядя. – Никогда не говорил спасибо тому, кто обещал, что я сдохну!

– Как сообщил судье разрушитель одного из летающих городов: «Вы слишком прямолинейно и узко мыслите», – ответил архивариус.

– Так подыхайте со своими широкими взглядами. А я поплыву с попутным ветром! – надменно бросил Оливье и, зыркнув на меня, подтянулся и перелез в свой каменный мешок.

– Грубо, но точно! Как говорила одна фея, усаживаясь на кактус в поисках нектара: «Надо верить в лучшее!» – заявил архивариус. – Не надейся я на спасение, давно бы разомкнул руки и бросился в пропасть.

Подумаешь, надежда. Вот когда Оливье перебрался в другую камеру, дыра в полу уменьшилась до первоначальных размеров. Это успокаивало! Я даже сполз по стене и сел на холодный камень.

– А как спать? – спросил я.

– Неудобно, юноша, – печально отозвался архивариус. – Как бы говорил выброшенный на сушу кракен: «Не знаешь куда щупальцы деть».

– Кара! – глядя на меня пригрозил голем. – Не хотел спасать фею, и вот…

– Ей ничего не угрожало! – перебил я. – Спасай я её, нас бы ещё раньше посадили!

– Недавно я защищал тебя перед учителем. Убеждал его, что поступок значимее, чем намерение. Теперь, понимаю, что не прав, – гордо заявил Евлампий. – Да. Я умею признавать ошибки. Намерения должны быть приравнены к поступкам.

– Архивариус, вы не знаете, как уничтожить голема? – заскрежетал зубами я.

– Уничтожить то, что и так не живое, нельзя. Уничтожить, буквально означает превратить в ничто, ни-что-же. А превратить в ничто камень? Извольте! Как говорит хозяин ресторана Единорог: «Бессмысленно, как спаивать пьяницу!».