— Я убила волка, тетя! Только боюсь, что он все-таки загрыз Трима! Позвольте нам пойти посмотреть!

— Нет, нет! Скоро вернутся братья, и тогда мы узнаем, как обстоит дело, но сейчас я вас не пущу!

— А вот и они, да еще бегом! — сказал Персиваль. Действительно, охотники бежали домой без дичи, и Эмми встретила их, смеясь, что они вернулись с пустыми руками.

— Напрасно, кузиночка! Мы оставили свою добычу в лесу и поспешили сюда, услыхав выстрел и думая, что вам нужна здесь наша помощь. Что у вас здесь случилось? — спросил Альфред.

— Ничего особенного! Я убила волка, и мне не позволяют притащить домой свою добычу! Но теперь, Альфред, с тобой и с Мартыном мне, наверное, можно будет пойти!

Они пошли и нашли волка мертвым так же, как и маленького Трима, которого унесли в ограду, а волка оставили до утра, когда Мартын обещал снять с него шкуру для мисс Эмми.

— Кто бы подумал, что я когда-нибудь убью волка! — сказала Эмми.

— Да, я знавал, кроме вас, только одну женщину, которая имела дело с волком, — проговорил Мартын, — это была жена одного здешнего фермера. Она работала что-то на дворе, когда увидела, что волк забежал в дом, где, кроме грудного ребенка в люльке, не было никого. Мать кинулась в дом и вбежала как раз в тот момент, когда волк выхватил уже из люльки малютку и с ребенком в зубах прокрадывался к выходу. Схватив ружье мужа, женщина выстрелила в волка, но из опасения ранить ребенка, не в голову, а в плечо; животное упало и не могло подняться; обозленное, оно бросило ребенка, чтобы наброситься на мать, которая кинулась, чтобы схватить свое дитя. Она успела это сделать, но и волк успел перекусить ей кость руки у самой кисти. Но ребенок был спасен, а прибежавшие на ее крик соседи прикончили волка,

— Где же это произошло? — спросила г-жа Кемпбель,

— На Белой Горе, сударыня! Малачи Бонэ рассказывал мне об этом! Ведь он оттуда родом!

— Как? Значит, он американец?

— Да, конечно! Он родился здесь, но так как это было еще до войны за независимость, то и считает себя англичанином. Я был еще ребенком, когда он был уже весь сед, как лунь, и считался старым человеком; потому индейцы и зовут его Седым Барсуком. Впрочем, как он говорит, он поседел, когда ему не было еще двадцати лет, а индейцы считают, что он видел 150 зим, а то и больше!

— И он живет хорошо? — спросила г-жа Кемпбель.

— Да, он всем доволен; его сквау знает все, что ему нужно, во всем ему послушна и очень любит старика, на которого она смотрит, как на отца. Мяса у него всегда много, шкур также; спиртных напитков он не употребляет, и если у него есть немного табаку побаловаться, да вволю пороха и свинца, чего ему больше надо!

— Да, счастливы те, кому так мало надо! — заметил мистер Кемпбель. — У них нам следует учиться этому довольству и счастью!

Альфред и Мартын притащили убитого Эмми волка, но снять с него шкуру оказалось невозможно: он успел замерзнуть, как камень. Собачонку зарыли в снег пока до весны, когда оттает земля. Под утро, когда волк отошел, Мартын с помощью Альфреда снял с него шкуру и предоставил ее в распоряжение Эмми.

На другой день, когда охотники выходили из дома, им наказывали постараться принести непременно дикую индейку: сегодня был канун Рождества. «А в английской семье Рождество без индюшки как будто и не Рождество!» — сказала Эмми.

— Но мы теперь не в Англии, Эмми, — сказал мистер Кемпбель, — и диких индюшек нельзя заказать к празднику, как битую птицу в гастрономическом магазине. И мне кажется, что люди могут быть счастливы и благодарны Богу в этот великий и радостный для всех христиан день, даже не имея индюшки за столом!

— Я, дядя, говорила несерьезно про индюшку; это было просто мимолетное воспоминание об этих днях у нас, в далекой Англии, и, право, немного сожалею о прошлом, но не столько за себя, как за вас! — добавила Эмми, и глаза ее наполнились слезами.

— Ну, я был, может, несколько резок, дитя мое, — успокоил ее мистер Кемпбель, — но мне было неприятно слышать, как воспоминание о таком великом дне связывалось как будто непременно с известной вкусной пищей, точно в этом вся суть праздника!

— Вы правы, дядя! Это было глупо и необдуманно с моей стороны!

— А я надеюсь, что у нас будет индюшка; раз тебе этого так хочется, моя девочка! — засмеялась госпожа Кемпбель.

Охотники вернулись поздно с тяжелой ношей, но ноша эта была не крупная дичь, а человеческое существо.

— Что это, Альфред, милый! — спросила Эмми.

— Погоди, Эмми, дай мне отдышаться; я совсем выбился из сил! Пусть Генри тебе расскажет! — сказал молодой лейтенант.

Оказывается, они нашли в лесу полузамерзшую молодую индианку, которая под тяжестью взваленной на нее ноши оступилась и свернула себе ногу; вывих оказался до того серьезным, что она была не в состоянии подняться; тогда воины ее племени, которым она сопутствовала на охоте, взяли ее ношу, а ее оставили в лесу, предоставляя ей замерзнуть или каким-нибудь образом дотащиться до их зимовья, которое было, однако, очень далеко отсюда.

— Да, — сказал Альфред, — подумать только, что они могли оставить это несчастное существо замерзать в лесу! Остается только удивляться, как она прожила без пищи эти двое суток и как ее за это время не съели волки! Но Мартын говорит, что индейцы всегда так поступают: они женщиной дорожат не больше, чем каким-нибудь вьючным животным!

— Внесите ее скорее, и я посмотрю, не могу ли вправить ее вывих! — сказал мистер Кемпбель. — Затем мы увидим, что можем для нее сделать!

— Как видишь, Эмми, я вместо индейки принес тебе индианку! — пошутил Альфред.

— И я тебе вдвойне благодарна за это, — отвечала девушка, — ты порадовал меня своей добротой к несчастной женщине!

Бедняжку уложили на полу у очага. Мистер Кемпбель осмотрел ее ногу, вправил вывих, наложил компресс из теплого уксуса и приготовил ей согревающее питье, после чего вся семья села за ужин; больная же заснула крепким сном.

— Если бы она так заснула там, в лесу, то больше бы не проснулась! — заметил Мартын.

— А какого она племени? — полюбопытствовала госпожа Кемпбель.

— Одного из племен чиппевайев; их здесь несколько разновидностей. Впрочем, она была так слаба, что едва могла произнести несколько слов!

— Однако наш ужин ждет! — сказал мистер Кемпбель. — После ваших трудов не грешно вам и покушать!

— Я так устал, что мне даже не хочется есть, — промолвил Альфред, — но чтобы не расстраивать компании, сяду и постараюсь сделать, что могу!

Однако оказалось, что ел Альфред с удвоенным аппетитом, и Эмми всегда подтрунивала над ним по этому поводу.

— А ведь Джон уже давно не был дома! — заметил отец.

— Да, недели две, но завтра он придет: он обещался прийти в Рождество!

— И старик Бонэ хотел тоже прийти вместе с ним, во-первых, чтобы помочь мальчугану донести убитую дичь, а во-вторых, чтобы провести этот рождественский день среди англичан!

— А Бонэ человек религиозный? — спросила миссис Кемпбель.

— Как вам сказать, сударыня! — ответил Мартын. — Я уверен, что в душе его живет искреннее религиозное чувство, хотя он никогда его не высказывает. Конечно, живя в лесу, забываешь, какой день — воскресный или праздничный: все дни, как один. Но когда ему сказали, что завтра Рождество, он призадумался и, наверное, захочет провести этот день по-праздничному.

Поутру мистер Кемпбель осмотрел больную, переменил компресс, положил бинт и заметил некоторое улучшение, хотя нога ее все еще была сильно опухлой. Бедняжка не жаловалась, но смотрела с благодарностью на своего врача. Вся семья собралась в большой комнате в своих лучших праздничных нарядах, когда дверь отворилась, и вошел Малачи Бонэ с Джоном и Цветом Земляники, все трое нагруженные разной дичью.

— Вот мы и все в сборе! — воскликнула Эмми, беря за руку маленькую сквау, которая, ласково улыбаясь, кивала головкой. — И ты принес нам целых три индюшки, Джон! Ах, какой ты славный мальчик! Теперь у нас будет настоящий рождественский обед!