Значит, нужно обогнать отряд, за которым слежу, перейти реку по броду, добраться до

Мичуринска-2, найти Травника, живущего в дворницкой старого парка, и попросить его

сделать для меня «душистую мину», которую он сам называет более умно: феромонный

манок. И поставить ее на мосту прежде, чем бандиты проедут по нему. Тогда этот путь будет

для них закрыт, если только они не конченые психи. А другого, если не хочешь искупаться,

на долгие километры нет, кроме брода, конечно, но по нему – только на своих двоих.

Скатив байк с вершины, я завел его и поехал наискось к прежнему направлению, чтобы

по большой дуге, под прикрытием холмов, обогнуть стоянку и достичь реки в районе брода.

* * *

Как по заказу, байк умер прямо на берегу. Хрипнул на прощание движком и затих.

В этом мест дно было совсем близко, из воды торчали большие плоские камни. На

другом берегу росли деревья, за ними начиналась низина, где стоял Мичуринск-2. Михаил

называл его наукоградом, но, по-моему, это был скорее наукопоселок: несколько десятков

небольших домов стояли ровными рядами вокруг аккуратного квадрата экспериментального

парка, в центре которого располагалось здание института. Мы как-то заглянули туда – ничего

интересного. Пустые гулкие залы, коридоры и лаборатории, откуда вынесли все мало-

мальски ценное. Более интересным был сам парк, где до Пандемии институтские ученые

разводили новые виды растений.

Теперь в Мичуринске жили десятка два бродяг.

Я снял с багажника рюкзак, накинул лямки на плечи. Повесил «вал» за спину, на

поясной ремень сбоку прицепил «махновку». Байк решил не бросать на берегу возле брода.

Если у меня все сложится, то вскоре этой переправой воспользуются бандиты, нечего

оставлять им улику, даже если они вряд ли поймут ее значение.

Откатив байк в сторону, где было поглубже, спихнул его в воду и вернулся. Отсюда до

моста с километр, меня не увидят. Сняв ботинки и закатав штаны, шагнул на камень. Вода

плескалась между голышами, накатывала на них, пенилась и булькала. Когда добрался до

середины реки, рядом громко плеснуло. Темное гибкое тело скользнуло к камням, и я

схватился за «вал». Вроде большой рыбы, но слишком уж активно оно извивается там, да и

тонкое какое-то… может, угорь? Только длинный слишком, больше щупальце напоминает. А

тело, выпустившее его, где тогда – на дне сидит? Воображение живо нарисовало этакий

мясистый клубень размером с человека, присосками удерживающийся на дне, с торчащим из

верхушки пуком щупалец, что хищно извиваются в мутной воде. На душе стало как-то

тревожно. Спокойно, Стас! Смело, решительно и быстро валим отсюда с максимальной

скоростью!

Я зайцем заскакал по камням. Про водных мутантов до сих пор ничего не слышал, не

видел их – и хочу дальше оставаться в неведении. Почти достиг берега, когда сзади

чвиркнуло, и в поясницу мне ударила тугая струя воды, явно выпущенная под приличным

давлением. Нога поехала на скользком камне, я сиганул дальше, на берегу развернулся с

«валом» наизготовку, но успел заметить лишь, как нечто темно-лиловое, склизкое, похожее

на кишку, с хлюпаньем втянулось обратно под воду.

Чертовы твари! Откуда они берутся в таком количестве и разнообразии? Такого ведь не

должно быть: чтобы закрепился новый вид, требуется много времени. И Михаил про это

говорил, да и я читал в учебниках, которые он мне когда-то подсовывал… С другой стороны,

тот же Травник иногда вещает нечто-то заумное про онковирусологические факторы, в разы

ускоряющие мутации, про биологический вектор цивилизации и… Стоп! Вектор. А не

связано ли это с тем вектором, который упоминал Михаил перед смертью? Рука сама собой

потянулась к груди, нащупала висящий под рубахой кулон-ключ. «V», перечеркнутая

зигзагом… Что за «V» – понятно, первая буква слова «вектор», а что значит зигзаг? Или это

буква «Z», стилизованная под молнию? Похоже, вообще-то… Ладно, и что у нас начинается

на «зет»?

Лес с ним, решил я, не до того сейчас, но позже на эти темы обязательно еще

поразмышляю. Решив не стрелять по щупастой речной твари, чтоб не подымать шума, снова

повесил «вал» на плечо и быстро зашагал прочь от реки.

Город начинался в долине сразу за плоской прибрежной возвышенностью. На краю ее я

остановился, разглядывая открывшийся внизу пейзаж.

Мичуринск проектировали люди без воображения: квадрат парка, вокруг ровными

рядами дома. Но сейчас эту правильную геометрическую картину нарушала протянувшаяся с

севера полоса Леса. Конец ее приходился на ближний ко мне край парка, примерно на то

место, где стояла дворницкая – жилище Травника.

Сверху захваченный Лесом участок казался немного темнее окружающего, словно был

присыпан пеплом. Мне показалось, что вижу дворницкую – маленький светлый коробок… не

понять, дотянулся до нее Лес или нет. Чем дальше от меня, тем щупальце становилось шире

и, в конце концов, превращалось в большую, захваченную Лесом область. Своеобразный

лесной оазис посреди «чистой» территории. Такие пятна иногда возникали на свободных от

Леса территориях. Местные туда никогда не ходили, кроме Травника, который в поисках

артефактов и редкой флоры посещал всевозможные, в том числе и опасные, места. Но

почему именно сейчас Лес потянулся к Мичуринску?

Я оглянулся на реку. Отсюда мост не виден. Нельзя мне упустить Зверобоя с его

людьми! Ведь они, наверное, направляются к этому полигону смерти, чем бы тот ни был.

Слежка за ними может привести к разгадке многих, а то и всех тайн. Я узнаю, кто на самом

деле был мой отец, откуда они Михаилом знали друг друга. Ну и месть, конечно. Острое,

жгучее желание завалить распявших Мишу уродов не отпускало меня ни на секунду. Не

прощу себе никогда, если не убью этих сволочей, которые пытали моего друга и прибили его

к борту грузовика!

Но если Лес добрался до дворницкой, Травник мог погибнуть. Или ушел оттуда. Или…

ладно, чего гадать. Чтобы понять, что происходит в Мичуринске, надо войти в него. Я

зашагал по склону.

Вскоре вокруг потянулись дома. Разбитые окна, дырявые крыши… Я прошел мимо

пары зданий, выглядевших получше других, в них жили местные. Возле одного, где обитал

старый забулдыга дед Егор, остановился, позвал хозяина, даже сунулся внутрь – тихо, никого

нет. Пошел дальше. В Мичуринске осело десятка два людей, некоторые держали огороды,

другие охотились. Небольшая мирная община – слишком бедная, чтобы привлечь внимание

кочевников Черного Рынка или вольной банды, и слишком слабая, чтобы грабить других.

Травник в Мичуринске был кем-то вроде знахаря и шамана. Такой себе с научным уклоном

шаман… Мы иногда заносили ему попавшие нам в руки арты, с которыми не знали, что

делать. Бывают иногда редкие, странные артефакты, возникающие, как правило, в аномалиях

у границы Леса. Либо гибриды знакомых артефактов, либо вообще нечто новое. Если мы не

могли разобраться с их свойствами – тащили добычу Травнику, когда оказывались рядом с

Мичуринском. В дворницкой у него была своя лаборатория, где он как какой-то алхимик

орудовал колбами, ретортами, тигелями и прочими штуковинами в этом роде.

Впереди открылась небольшая площадь, а дальше железная ограда парка. Я огляделся –

по-прежнему никого, тихо. Сдвинув «вал» так, чтобы ствол смотрел вперед, зашагал к

пролому в ограде, подволакивая разболевшуюся ногу. Пересек площадь, пробравшись через

дыру, вломился в заросли, миновал акации и остановился на краю большой проплешины,

посреди которой стояла дворницкая.

Вот он, Лес. Странно изогнутые стволы, от одного вида которых становится тревожно