Ах, мама! Жалко было наблюдать, как Фуллер подмигнул при этих словах и боязливо оглянулся. Больше он выдержать не мог и ушел. В тот же день он стал распространять слухи, что будто бы купил новые рудники в Мексике, хочет лично заняться их разработкой и потому продает все свое имущество. Разыграл он роль прекрасно! Объявил, что желал бы получить за это имущество сорок тысяч долларов с рассрочкой выплаты на два года, но ввиду нужды в наличных деньгах продаст его, пожалуй, и за тридцать тысяч, только без рассрочки. Эту сумму ему, конечно, сейчас же дали, причем он удивил покупателя тем, что вместо золота или переводов на Нью-Йорк потребовал уплаты ассигнациями, объясняя это тем, что человек, у которого он покупает рудники, будучи настоящим янки, падким на всевозможные спекуляции, предпочитает получить капитал в возможно компактном виде. Это всем показалось странным, поскольку переводы удобны не менее ассигнаций, однако поговорили да и перестали – в Денвере ни о чем долго не говорят.
Все это время я следил за ним. С тех пор как сделка по продаже состоялась и 11 числа деньги были уплачены, я уже не выпускал его из виду ни на минуту. Этой же ночью, то есть, собственно говоря, 12 числа, поскольку дело было после полуночи, я проследил за ним до его комнаты (за три двери от моей, в том же коридоре), потом пошел к себе, переоделся рабочим, загримировался, взял дорожную сумку с необходимыми вещами, приотворил дверь и стал ждать, сидя в темноте. Спустя полчаса по коридору прошла старушка с мешком. Я последовал за ней, потому что благодаря своему чутью узнал в ней Фуллера. Выйдя через задний ход из гостиницы, он повернул в пустынную улицу, я за ним. Пройдя несколько кварталов, он сел в парную карету, очевидно, его поджидавшую, а я без всякого приглашения поместился на запятках, и мы поехали. Удалившись миль на десять от города, карета остановилась возле небольшой железнодорожной станции, Фуллер вышел, расплатился с извозчиком и сел под навесом на скамеечку, подальше от фонаря, а я прошел в здание станции и устроился у кассы. Фуллер, однако, не взял билета, и я не стал. Когда поезд прибыл, он вошел прямо в вагон, и я также, только с другого конца. Когда кондуктор подошел к нему за оплатой проезда, я, притворившись, что ищу места, приблизился к ним, чтобы услышать, до какой станции он берет билет, и потом взял билет до той же станции, удаленной миль на сто к западу.
С этой минуты мы с ним целую неделю кружили по железной дороге, мало-помалу продвигаясь все дальше на запад. Из старушки он превратился в такого же рабочего, как и я, только с большими накладными усами. Разыгрывал он эту роль великолепно, поскольку в самом деле был когда-то простым рабочим. Ближайший друг не узнал бы его, да и я узнавал его только по запаху.
В конце концов мы остановились здесь, в маленьком горном поселке в Монтане. Он снял себе хибарку, а я остановился на постоялом дворе для рабочих. Ужасное место: блохи, грязь – гадость. Он ни с кем не знакомится и каждый день уходит на поиски участка. За четыре недели я видел его только один раз, но каждую ночь выслеживаю по запаху и обхожу по следам. Когда он снял себе жилище, я съездил в соседний город, миль за пятьдесят, и телеграфировал оттуда в Денвер, в гостиницу, попросив хранить мои вещи до востребования. Здесь мне ничего не нужно, кроме нескольких перемен белья, которое я с собой захватил».
«Сильвер-Галч, 12 июня
Слухи из Денвера сюда не доходят, должно быть. Я познакомился почти со всеми обитателями поселка, и никто из них не упоминал о том приключении. При подобном положении дел Фуллер может здесь чувствовать себя в безопасности. Он занял участок милях в двух от местечка, в самом глухом месте, и усердно работает. Но как он изменился! Весельчак и любитель хорошей компании, он теперь перестал смеяться и ни с кем не сходится. Я несколько раз встречался с ним – одинокий, потерянный, едва бредет. Здесь он называет себя Дэвидом Уилсоном.
Я уверен, что он останется здесь до тех пор, пока мы его не побеспокоим. Если вы непременно хотите, то я его, конечно, прогоню отсюда, хотя не знаю, может ли он стать еще несчастнее. Теперь съезжу в Денвер, отдохну немного от всяческих лишений – поем хорошенько, высплюсь на мягкой постели, потом заберу вещи и начну опять травить папу Фуллера, то бишь Уилсона».
«Денвер, 19 июня
Здесь о нем все жалеют, надеются, что в Мексике ему будет хорошо. Вообще он пользуется искренним и всеобщим сочувствием. Мне, признаюсь, тоже его жаль. На моем месте и вы бы его пожалели. Да, я знаю, вы скажете, что если бы я был на вашем месте и носил в своем сердце такие же воспоминания о нем… Будь по-вашему, сегодня вечером вернусь в Сильвер-Галч…»
«Денвер, 20 июня
Прости нас Бог, матушка, мы преследуем совсем не того человека! Я всю ночь не спал! Теперь жду не дождусь утреннего поезда.
Вообразите, что этот Джейкоб Фуллер – двоюродный брат нашего! Как мы не подумали, что последний неминуемо должен был изменить имя после своего варварского поступка с вами! Денверский Фуллер на четыре года моложе нашего. Он сюда приехал в 1879 году молодым вдовцом двадцати одного года от роду – значит, еще за год до вашего замужества. Вчера я говорил с его близкими друзьями, знающими его со дня приезда. Я ничего им не сказал, но немедленно уезжаю, с тем чтобы вернуть его в Денвер и вознаградить за все потери. Устрою пир на весь мир. «Мальчишество», – скажете вы. Ну так что же! Я ведь и есть мальчишка, это моя привилегия. Кстати, больше таким мальчиком не буду».
«Сильвер-Галч, 3 июля
Матушка, он исчез, не оставив никаких следов! Даже запах его улетучился. Я слег от потрясения и сегодня впервые встал с постели. Не будь я мальчиком – легче бы переносил удары судьбы… Все думают, что он уехал на запад. Часа через три сажусь в вагон. Сам еще не знаю, куда поеду, но сидеть на месте не могу.
Уж конечно, он переоделся и изменил имя, так что теперь я могу объездить хоть весь земной шар и не найти его. Я, признаюсь, этого и ожидаю. Вот как судьба-то нами играет, мама, – теперь я превращаюсь в Вечного Жида! А мы готовили эту роль для другого – потеха, право!
Подумайте, с какими затруднениями я должен встретиться! А ведь если бы можно было поместить объявление в газетах, так все бы уладилось. Я измучился, придумывая такую форму объявления, которая его бы не испугала: «Если джентльмен, купивший недавно рудники в Мексике и продавший таковые в Денвере, пришлет свой адрес (кому, мама?), то ему объяснят, что все прошлое было ошибкой, попросят у него прощения и вознаградят за все потери». Но ведь он подумает, что это ловушка! Всякий бы так подумал. Может быть, прибавить: «Теперь стало известно, что он не тот, которого искали, а лишь однофамилец» – будет ли этого достаточно? В Денвере, однако, все поймут, о ком идет речь, вспомнят об ассигнациях и скажут: «Зачем же он убежал, если знал, что ищут не его? Это как-то подозрительно».
Между тем если я его не найду, то он разорится и погибнет от одного беспокойства. Вы умнее и опытнее меня – скажите, что делать? У меня есть одна ниточка, самая маленькая: я знаю его почерк. Если он где-нибудь напишет свое имя – хотя бы фальшивое – и не очень изменит руку, то я его найду».
«Сан-Франциско, 28 июня, 1898 г.
Вы уже знаете, как тщательно я обыскал все штаты от Колорадо до Тихого океана, как я чуть было его не поймал. Ну, а вчера опять случилось то же самое. Я напал на улице на его свежий след и дошел по нему до дешевенькой гостиницы, но оказалось, что он только что из нее выехал, прожив десять дней. Значит, я ошибся направлением! Собака бы этого не сделала, а я лишь чутьем похож на собаку, по глупости же – настоящий человек.
В гостинице мне сказали, что этот постоялец отправился путешествовать, адреса не оставил и не сообщил, куда едет, мало того – он испугался, когда услышал этот вопрос. Багажа с ним не было – только маленький чемодан. Пришел и ушел он пешком. «Скупой старичок – не великая потеря для гостиницы». Старичок! Воображаю, как он состарился! Понимаю также, почему он не задерживается долго на одном месте. Подписывается он все тем же именем «Джеймс Уокер», под которым я чуть было не поймал его девять месяцев тому назад. Не любит, должно быть, менять имена. Почерк также не подделывает – я сразу его узнал.
