Обедня в тот день была короткая; к священнику съехались гости, и он торопился.

Когда трапезник весело затрезвонил, народ столпился у выхода. Дед Фишка распрощался с Зимовским, еще раз посочувствовал ему и отправился к Юткиным.

Спускаясь с косогора, он забыл о притворстве и по старой привычке пустился бегом.

– Ого, смотри, как больной-то скачет! – крикнул кто-то.

Старик спохватился, сгорбился и пошел, с трудом передвигая ноги.

У Юткиных старого охотника ожидала новая радость: староста Герасим Крутков принес только что полученное письмо от Матвея.

Дед Фишка купил в монопольке вина и на пасеку вернулся неузнаваемо веселый. Агафья удивилась перемене, происшедшей с братом. Старик объяснил это просто:

– Помолился с усердием, вот душе-то и легше стало. А ты съезди-ка, сестрица, в церковь да помолись «со страхом Божьим и верою», – знаешь, как дьякон там рявкает, – так сразу и помолодеешь. Ей-богу, не вру!

Осенью дед Фишка сходил на Юксу. Пройдя тайгу из конца в конец, старый охотник не обнаружил никаких следов человека. Там, где стояла заимка Зимовского, лежали кучи затвердевшей золы.

У поскотины собралась пестрая толпа. С утра народ ждал из города солдат, отбывших на службе свой срок. Еще ночью навстречу им выехали отцы. Утомленные ожиданием люди сидели и лежали на траве, тихо разговаривая, молодежь развлекалась, звенела гармошка, визгливыми голосами девки выкрикивали частушки.

– Едут! – закричали ребятишки, заметив поднявшееся над лесом облако пыли.

На минуту стало совсем тихо. Люди повскакали со своих мест и, вытянув шеи, стали смотреть по направлению к тракту.

Ребятишки не врали. Над березняком подымался столб пыли. Вскоре послышалось стройное пение:

Из березника выехали десятка два телег. Несколько парней на лошадях поскакали навстречу. Теплый ветер полоскал неподпоясанные рубахи верховых.

Когда телеги, громыхая, стали приближаться к поскотине, толпа заволновалась, сгрудилась возле ворот. Староста Герасим Крутков растолкал людей, не торопясь, с достоинством открыл ворота и с низким поклоном пригласил солдат проехать вперед. Бабы, мужики, ребятишки окружили телеги. Послышался плач, торопливый говор, смех. Старушечий голос выкрикивал:

– Светики вы мои родные! Сколько годов не виделись! Да и как же мы по вас стосковались!

Подростки с любопытством и завистью смотрели на солдатские фуражки-бескозырки, на погоны, желтые ремни с тяжелыми пряжками, перешептывались. Жены и матери обнимали солдат, детишки, выросшие за эти годы, дичились отцов, жались к матерям.

Через какие-нибудь полчаса Матвей Отрогов уже сидел в горнице у тестя Евдокима Юткина. В прихожей было полно людей. Мужики, бабы, ребятишки, глядя в открытые двери горницы, не спускали глаз с солдата, насторожившись, ловили каждое его слово.

На коленях у Матвея вертелся кареглазый Артемка. Ему хотелось побаловаться с отцом, но бабка Агафья строго поглядывала на внука. Дед Фишка восторженно смотрел на племянника: «Эх, и отведут же они теперь с Матвеем душу в тайге!»

Анна сидела рядом с мужем, радостная, разрумянившаяся, улыбаясь блестящими карими глазами. Она слушала Матвея, но его слова не доходили до ее сознания. Искоса посматривая на него, она думала о своем, отмечала все перемены во внешности Матвея.

За пять лет он возмужал и раздался в плечах. У глаз у переносья появились морщинки. Над верхней губой выросли густые светло-русые усы. В молодцеватой осанке Матвея была теперь какая-то тяжеловатость, медлительность.

Вот Матвей сказал что-то (Анна не разобрала, что именно), засмеялся и опустил голову, обнажив шею. Анна чуть не вскрикнула: шея была по-мальчишески нежной, не огрубевшей, как пять лет назад. Матвей махнул рукой, и Анна опять увидела, что большие, длинные руки Матвея по-прежнему аккуратны и приятно смуглы от загара.

Голос его был, как и раньше, спокойный, чуть глуховатый.

Анне захотелось скорее увезти мужа на пасеку. Уж теперь он, наверное, возьмется за хозяйство. То, что положено было царем, слава богу, отслужено. Только бы не поманило его опять в тайгу. Не случится этого – пойдет жизнь Строговых на крутой подъем. Ничего, что пять лет потеряно. Еще поживут они на загляденье и зависть другим!

– Ну, Матюша, а люди там на лицо такие же, как и мы? – спрашивал Евдоким Юткин.

– Всякие люди живут там, – рассказывал Матвей. – Русские – эти одинаковые с нами. А вот китайцы, корейцы не похожи на нас. Мы, русские, носатые, белее их. У тех русого не встретишь. Волосы как вороненые, с блеском.

– Ишь ты! Стало быть, чернявый народ, под цыган, – заметил кто-то из мужиков.

– Вроде тебя, сват Евдоким, – подшутил дед Фишка.

В горнице и прихожей засмеялись. Евдоким Юткин ухмыльнулся и расчесал пятерней блестящую черную бороду.

– Каких же там, сынок, людей больше – русских или энтих? – вмешалась Агафья.

– Русских больше. Русская там сторона, мама.

Загремела табуретка – это не по-стариковски быстро и шумно вскочил Захар.

– Вот русский народ какой! Его везде хватает. Знать, наши бабы – что работать, что рожать – не ровня другим.

Он проговорил все это запальчиво и сел на прежнее место, гордо приосанившись.

Уже за столом, заставленным тарелками с жареным мясом, солеными огурцами, грибами-рыжиками в сметане, речь зашла о солдатской службе, об офицерах и о слухах про близкую войну на Дальнем Востоке.

– Ты скажи-ка, Матвеюшка, – спросил Федот Мишуков, старый александровский солдат, – как там эти чернявые – не грозят войной нашей державе?

– Есть такие, что и грозят, – ответил Матвей. – Мы их не видели, но говорят теперь про них много. На океане живут, на маленьких островах, а называются – японцы.

Мужики хотя уже и охмелели, но насторожились.

– Японцы?! Вроде турок, значит, – заметил александровский солдат, – те тоже за морем живут, под Севастополем бивали мы их, – знаю. И, говоришь, на нас войною пойдут?

– Это – как царь… Офицер говорил, будто вся драка из-за китайских да корейских земель должна произойти. Зарится на эти земли и японец, и француз, и англичанин, и американец. А наш царь тоже побольше старается захватить. Китай – большая страна, да слабая.

– А зачем царю китайские земли понадобились? – допытывался Федот. – Про то ничего не сказывал офицер?

– Нет, про это ничего не сказывал, – ответил Матвей.

Никто из слушающих не заметил, что Матвей смутился: на самом деле никакого офицера не существовало. Слова его о том, что русский царь хочет побольше китайских земель захватить, были сказаны в результате собственных наблюдений.

Пять лет прослужил Матвей на Дальнем Востоке. Он видел сам и слышал от других, как год от году Маньчжурия и Корея наводнялись войсками, купцами, промышленниками и агентами разных фирм.

Старые солдаты рассказывали ему, что не так давно в этих местах побывал, будучи еще наследником, царь Николай Второй. По словам очевидцев, был он вял и молчалив, но всем было яснее ясного, что не ради прогулки разъезжал он по Дальнему Востоку.

– Ну, дорогие гостечки, – прервал серьезный разговор Евдоким, – давайте выпьем по четвертой. Как говорится, без четырех углов избы не бывает.

Гости выпили и не спеша закусили.

– А вот, сынок, – вдруг заговорила Агафья, – скажем, чужестранец пойдет на нас войной, – как ты думаешь, не завоюет он нас?

– Вот дура баба! – воскликнул Захар с усмешкой. – Ай русские чужестранца к себе пустят? В двенадцатом позарился француз на Москву, да и ног не унес.

Мужики и бабы одобрительно загудели. Но Федот Мишуков не поддержал их.

– Ты погоди, Захар Максимыч, храбриться, – сказал он, – мы вот лучше служивого спросим. Так ли, Матюша, отец говорит?