Гедеонов выступил против «норманской системы происхождения руси», подробно разбирая аргументы ее сторонников и противопоставляя ей «балтийско-славянскую» теорию. «Как русский язык, русское право и религия, так и народные обычаи, действия первых князей, военное дело, торговля и пр., — по мысли Гедеонова, — совершенно свободны от влияния норманского». Норманнов он вообще считал «случайным элементом» в русской истории, а название «варяги» возводил к древневерхненемецкому wari, wehr — «оборона, оружие», с добавлением суффикса ang, апк, то есть «варяг» — это «ратник» в языке балтийских славян. От них это слово перешло к славянам восточным: «Под этим названием стали они разуметь всех вообще балтийских пиратов» — как скандинавов, так и славян. Однако варяги Рюрика были, по мнению Гедеонова, вендами, то есть балтийскими славянами, что якобы доказывают и имена первых князей. Имя «Рюрик» «для шведского конунга, — писал Гедеонов, — так же странно и необычайно, как для русского князя имена Казимира или Прибислава» (в этом он как раз ошибался). «Рюрика» Гедеонов объяснял из этнонима «рерики» (reregi), то есть «соколы» (слав , raroh, rarog), как называли западные авторы ободритов, главным городом которых был Рерик. Следовательно, «Рюрик», то есть «сокол», было прозвищем вендского князя. Имя «Синеус» Гедеонов объяснял из славянского слова «синий»: Синеслав или Синослав могло превратиться у западных славян в Синеуш или Синуш, откуда древнерусское «Синеус». «Трувор» — это гипотетическое западнославянское имя «Трубор». «Олег» (а значит, и «Ольга» — женская форма имени «Олег») — это вендское имя «Ольгость» (Wolhost), то есть «великий гость». «Игорь» — западнославянское «Инго» с восточнославянским окончанием «-орь». Подобным же образом Гедеонов объяснял и другие варяжские имена русской летописи. Следы вендского начала он находил в языке, праве, религии и обычаях Древней Руси. Само слово «Русь» он также считал славянским, возводя его корень к слову «река» (названия Волга — Ра/Рось, Неман — Рось/Русь, Рось — приток Днепра, Русса в Новгородской земле и мн. др.). Таким образом, русь оказывалась автохтонным, местным, восточнославянским населением, а варяги — западнославянскими вендами-ободритами.

Работа Гедеонова имела большое значение — его подробный разбор сведений различных источников и выявление слабых мест в доводах оппонентов продемонстрировали те вопросы, которые требовали дальнейшего исследования и, следовательно, стимулировали развитие научной мысли. Гедеонов показал всю сложность «варяжской проблемы», но его лингвистические изыскания выглядели крайне примитивными, а значит, и малоубедительными. Дилетантизм автора в вопросах языкознания приводил к вольным интерпретациям названий и имен. И хотя объем привлеченного им к исследованию материала впечатляет, выводы Гедеонова оказались с научной точки зрения далеко не безупречны.

Другим активным антинорманистом того времени был Дмитрий Иванович Иловайский (1832–1920), по гимназическим учебникам которого училось не одно поколение русских школьников (только его пособие по русской истории для средней школы переиздавалось более сорока раз). Иловайский придерживался крайне правых, консервативных убеждений, состоял членом Союза русского народа. Свои взгляды на раннюю историю Руси он изложил в книге «Разыскания о начале Руси» (1876). Русь он считал наименованием восточнославянского племени Среднего Поднепровья, то есть полян, и производил это слово от названия роксолан, якобы сохранившегося до древнерусских времен. Государство в Приднепровье, по мнению Иловайского, существовало еще до прихода варягов. Под варягами он подразумевал норманнов, но летописный рассказ о призвании варяжских князей считал «сказкой», созданной летописцем по образцу более поздней новгородской традиции приглашения князя на престол. Влияние скандинавов Иловайский признавал незначительным, в том числе и в силу неразвитости скандинавского общества того времени: «Не из бедной, полудикой Скандинавии проникали тогда в Россию семена цивилизации, а разве наоборот, из Руси в Скандинавию». Понятно, что такой «патриотический» взгляд на русскую историю считался наиболее подходящим для воспитания юношества.

Третьей антинорманской работой, опубликованной все в том же 1876 году, была первая часть «Истории русской жизни с древнейших времен» Ивана Егоровича Забелина (1820–1908), непревзойденного знатока русских древностей и особенно эпохи Московского царства. Забелин был одним из основателей Исторического музея в Москве, в 1892 году он стал почетным членом Академии наук. Варягов Забелин считал балтийскими славянами, сближая это слово с названием «вагры», а название «Русь» связывал с Ругией, областью между реками Одером и Травою. При этом он относил начало истории славянской руси еще к позднеантичным временам.

Традиционных взглядов на варягов-русов придерживался Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879), один из крупнейших российских историков, обессмертивший свое имя фундаментальной «Историей России» в 29 томах; первый ее том увидел свет в 1851 году. То, что варяги были скандинавами, для Соловьева представлялось несомненным: «варяги летописца суть скандинавы», на очевидных сообщениях «Повести временных лет» «основывается мнение о скандинавском происхождении варягов-руси, и основывается крепко; вот почему это мнение древнейшее, древнейшее в науке, древнейшее в народе». «Свидетельство русского летописца подтверждается свидетельствами иностранными… Подле этого мнения, основанного на очевидности, некоторые хотели и хотят дать место предположению, что князья варяго-русские и дружина их были происхождения славянского, и указывают преимущественно на Поморье (Померанию) как на место, откуда мог быть вызван Рюрик с братьями; но для чего нужно подобное предположение в науке? Существуют ли в нашей древней истории такие явления, которых никак нельзя объяснить без него? Таких явлений мы не видим. Скажут: славяне должны были обратиться к своим же славянам, не могли призывать чужих, но имеет ли право историк настоящие понятия о национальности приписывать предкам нашим IX века? Мы видим, что племена германское и славянское, чем ближе к языческой древности, тем сходнее между собою в понятиях религиозных, нравах, обычаях; история не провела еще между ними резких разграничивающих линий, их национальности еще не выработались, а потому не могло быть и сильных национальных отвращений… С другой стороны, с варягами скандинавскими у наших северных славян была связь издавна; издавна были они знакомы друг с другом. Наконец, если бы новгородцы и кривичи, по нашим настоящим понятиям, непременно хотели иметь своим князем славянина, то не надобно забывать, что в союзе с ними были племена финские, у которых не могло быть этого желания». Действительно, с точки зрения науки (а не идеологии) для Соловьева оставалось непонятным существование «славянской» гипотезы. Очень важная мысль состоит и в недопустимости приписывать современные представления о национальности далекому прошлому.

«Сличив различные толкования ученых, — отмечает Соловьев далее, рассуждая о значении названий «варяги» и «русь», — можно вывести верное заключение, что под именем варягов разумелись дружины, составленные из людей, волею или неволею покинувших свое отечество и принужденных искать счастья на морях или в странах чуждых; это название, как видно, образовалось на западе, у племен германских; на востоке у племен славянских, финских, греков и арабов таким же общим названием для подобных дружин было русь (рось), означая, как видно, людей-мореплавателей, приходящих на кораблях, морем, входящих по рекам внутрь стран, живущих по берегам морским. Прибавим сюда, что название "русь" было гораздо более распространено на юге, чем на севере, и что, по всей вероятности, русь на берегах Черного моря была известна прежде половины IX века, прежде прибытия Рюрика с братьями».

Между тем влияние варягов было не слишком значительно: «Кроме греков, новорожденная Русь находится в тесной связи, в беспрестанных сношениях с другим европейским народом — с норманнами: от них пришли первые князья, норманны составляли главным образом первоначальную дружину, беспрестанно являлись при дворе наших князей, как наемники участвовали почти во всех походах — каково же было их влияние? Оказывается, что оно было незначительно. Норманны не были господствующим племенем, они только служили князьям туземных племен; многие служили только временно; те же, которые оставались в Руси навсегда, по своей численной незначительности быстро сливались с туземцами, тем более что в своем народном быте не находили препятствий к этому слиянию. Таким образом, при начале русского общества не может быть речи о господстве норманнов, о норманнском периоде». Как видим, в этом выводе Соловьев не соглашался с Погодиным. «Но если влияние норманнской народности было незначительно, если, по признанию самых сильных защитников норманнства, влияние варягов было более наружное, если такое наружное влияние могли одинаково оказать и дружины славян поморских, столько же храбрые и предприимчивые, как и дружины скандинавские, то ясно, что вопрос о национальности варягов-руси теряет свою важность в нашей истории», — заключал исследователь. Соловьев тем самым занимал совершенно верную позицию, выводя «варяжскую проблему» из эпицентра идеологического фронта русской истории. К версии же Гедеонова он относился отрицательно. Вот его оценка «славянской гипотезы»: «Недавно г-н Гедеонов снова поднял вопрос о славянском происхождении варягов-руси… Исследования его замечательны своею отрицательною стороною, где он опровергает некоторые мнения ученых, держащихся скандинавского происхождения варягов-руси; но положительная сторона исследования не представляет ничего, на чем бы можно было остановиться… То же должно сказать и об исследованиях г-на Иловайского».