В Великий Новгород было направлено посольство, в которое вошли представители уже созданного в ополчении земского совета «ото всех городов по человеку и изо всех чинов». «А писаху к ним для того и посылаху, — объяснял впоследствии автор «Нового летописца», — как пойдут под Москву на очищенья Московского государства, чтоб немцы не пошли воевати в Поморския городы»[462]. В действительности же всё было намного сложнее. В ополчении не могли «прикрываться» выбором нового царя для похода на Москву. Иначе бы земский «совет» ничем не отличался от тех, кто, по слову Авраамия Палицына, царем играл «яко детищем». Если бы в нашем распоряжении был только текст летописи, можно было бы подумать, что переговоры не имели никакого значения, а служили лишь отвлекающим манёвром земских властей. Однако посольская переписка между Ярославлем и Новгородом неопровержимо свидетельствует о серьезности намерений обеих сторон, увидевших шанс реализовать собственные интересы, объединившись вокруг кандидатуры шведского королевича[463].
12 мая 1612 года ярославское посольство во главе со Степаном Лазаревичем Татищевым, состоявшее из пятнадцати человек «дворян розных городов» и других представителей «Совета всея земли», достигло Великого Новгорода. С собою они привезли грамоты «о земском деле» к новгородскому митрополиту Исидору, воеводе боярину Ивану Большому Никитичу Одоевскому[464] и шведскому наместнику Якобу Делагарди от земских бояр и воевод, которые «собрався всех Зарецких, и Сиверских, и Замосковных городов с дворяны и с детьми боярскими, и стрелцы и с казаки, и с Казанскими и всех Понизовых городов князи и мурзы и с тотары, и со всякими служилыми людьми со многим собраньем» стояли «под Москвою и в Ярославле» (показательно, что подмосковное и ярославское ополчение не отделялись друг от друга) и воевали «с литовскими людми, которые сидят на Москве в осаде и которые под городами»[465]. Посольство было организовано таким образом, чтобы подчеркнуть соборную волю, выраженную в Ярославле. В него вошли жильцы и дворяне, служилые мурзы, представлявшие примкнувшие к движению Смоленск, Казань, Нижний Новгород и «все Низовские городы», тверские города, Ярославль, Кострому, Вологду и Поморье. Присутствие в посольстве детей боярских из Переславля-Рязанского говорило об участии в ярославском ополчении служилых людей из самой обширной уездной дворянской корпорации в России. В Новгород приехали также выборные люди от литвы, немцев и «всех иноземцев, которые служат в Московском государстве», и «от гостей и от посадцких людей всех городов». Под грамотой к Якобу Делагарди с запросом «опасного листа» для проезда ярославского посольства подписались чингизид на русской службе сибирский царевич Араслан Алеевич (будущий касимовский царь)[466], боярин князь Андрей Петрович Куракин (за него расписался родственник — князь Федор Куракин), брат новгородского воеводы князь Иван Меньшой Никитич Одоевский (его имя открывало перечень московских дворян в боярском списке), боярин Василий Петрович Морозов, сам стольник князь Дмитрий Михайлович Пожарский и окольничий Семен Васильевич Головин[467]. Исследователь земских соборов XVI—XVII веков Лев Владимирович Черепнин писал: «Конечно, состав посольства — это еще не состав земского собора, но какая-то взаимосвязь между тем и другим есть»[468].
Приехавшие в Новгород представители «всех чинов и всяких людей» Московского и Казанского государств ссылались на то, что еще в апреле 1612 года узнали о переписке новгородцев с белозерскими воеводами и властями Кириллова монастыря (действительно, белозерский игумен Матфей одним из первых приехал в Ярославль). В своей грамоте они писали о начавшейся со времен «вора ростриги Гришки Отрепьева» смуте, неправдах польского короля Сигизмунда III, нарушении им договора о призвании королевича Владислава и продолжении войны. Как уже говорилось, в ярославской грамоте не делалось различия между властями Первого ополчения, начинавшими переговоры о кандидатуре шведского королевича, и новым земским правительством: «Мы, бояре и воеводы, соб-рався Российского государьства всех городов со всякими люд-ми пришли под Москву…» Напоминая о посылке в Новгород более раннего посольства Первого подмосковного ополчения стольника князя Ивана Федоровича Троекурова-Ярославского, Бориса Степановича Собакина и Сыдавного Васильева, авторы грамоты дипломатично умалчивали об истинных причинах, по которым «не стался» договор у чашника и воеводы Василия Ивановича Бутурлина с «Яковом» — Якобом Делагарди, то есть о штурме и захвате Новгорода: «То вам самем ведомо, и для того з дороги послы воротились». Новое посольство в Новгород представляло как тех, кто стоял под Москвой, так и тех, кто только собирался в поход на столицу из Ярославля. Их общей целью было «Московское государство очищать, и Москвы доступать, и други за друга стоять, и с полскими людми битися до смерти».
В Ярославле отказывались от кандидатур «Псковского вора» и Марины Мнишек с ее сыном, желая заключить договор о призвании на престол одного из двух сыновей шведского короля Карла IX (в Ярославле еще не знали, что он умер). Для того чтобы не повторить прежних ошибок, ярославские земские власти просили «ко всей земли прислать для прямого ведома и договору» послов, представлявших все чины Новгородского государства. Эти послы должны были привезти письменное подтверждение («за своими руками и за печатьми») договоренностей с Якобом Делагарди («на чом у вас с Яковом договор и укрепленье было») о призвании шведского королевича и его крещении в православие. В Ярославле хотели из первых рук достоверно узнать о том, «как ему свой царский престол правити и люди свои розсужати и ото врагов обороняти и всякие дела делати». В противном случае, как говорилось в грамоте, «нам будет мнително, что у вас с Яковом о государе и о государственных и о земских и о всяких делех договор неучинен»[469].
Якоб Делагарди и новгородцы готовы были с ответом уже через неделю, отпустив ярославских послов 19 мая 1612 года. Новгородский митрополит Исидор и боярин князь Иван Большой Никитич Одоевский подтверждали стремление к союзу и обещали вскоре прислать со своими послами требуемое «полное письмо» и списки «с утверженных грамот», по которым Новгород договаривался с Якобом Делагарди о призвании шведского королевича, «как ему государю на Новгоротцком государстве, а будет похотят, также и на Владимерском и на Московском и на всех великих государьствах Росийского царствия государем царем и великим князем всеа Русии быти»[470]. 1 июня 1612 года посол Степан Лазаревич Татищев возвратился в Ярославль. По расспросам членов посольства, в Великом Новгороде всё было в порядке, «от немецких людей християнской вере никакой нарухи и православным крестьяном разорения никакова нет, а живут по прежнему безо всякие скорби»[471]. Тогда же в Ярославле впервые узнали точное имя того царя, которому собирались присягать. Послы привезли достоверные сведения обо всех изменениях на шведском престоле после смерти короля Карла IX 30 октября 1611 года. Ему наследовал король Густав II Адольф, поэтому на русский престол стал претендовать одиннадцатилетний королевич Карл Филипп[472].
Возвращение посольства из Великого Новгорода стало сигналом к действию для нового земского правительства[473]. В начале июня 1612 года из Ярославля отправили грамоту в Путивль с призывом прислать выборных для обсуждения договора об избрании нового государя. Хотя служилые люди из «зарецких» и «северских» городов находились в подмосковных полках, а воеводы подчинялись князю Дмитрию Трубецкому и Ивану Заруцкому, это было необходимо в том числе и для подтверждения уже заявленного ранее представительства от этих городов. Грамота в Путивль, адресованная местному «освященному собору» и представителям всех чинов, является одним из самых важных документов периода стояния земского ополчения в Ярославле. В ней также содержалось изложение недавней истории Смуты; правда, учитывая известные обстоятельства поддержки Северской землей самозванцев, составители документа начинали сразу с обвинений Сигизмунда III в нарушении прежних постановлений о мире. Грамота осуждала действия Ивана Заруцкого и «старых заводчиков всему злу», то есть «атаманов и казаков, холопий боярских». Их обвиняли в убийстве Прокофия Ляпунова и в последовавшем развале ополчения, что стало одной из причин нижегородского движения. Потом, объяснял князь Дмитрий Михайлович Пожарский, «собрався аз князь Дмитрей со всеми ратными людьми, пришел в Ярославль, из Ярославля хотели со всеми людьми идти под Москву», однако этот поход остановило полученное известие о присяге полков бояр князя Дмитрия Трубецкого и Ивана Заруцкого «вору, который во Пскове, имянуя его Дмитрием, что был в Калуге, да Марине и сыну ея». Интересно, что в ярославском ополчении присягу третьему Лжедмитрию восприняли как общую присягу самозванцу и его жене Марине Мнишек. После этого власти ополчения приняли решение поддержать обращение новгородцев, ожидавших приезда шведского королевича (говорили об этом с дипломатической осторожностью), для чего и послали грамоты в Путивль о созыве выборных «для общаго земского совета, изо всяких чинов человека по два и по три». Видимо, когда грамоту уже приготовили к отсылке, в Ярославле получили ободряющее известие об отказе «таборов» от «Псковского вора» и написали о приезде из подмосковных полков Корнилия Никитича Чоглокова, дьяка Алексея Витовтова и казачьих атаманов Афанасия Коломны, Ивана Немова, Степана Ташлыкова, Бесчастного Власьева с товарищами 6 июня 1612 года. Послы подмосковного ополчения подтвердили в Ярославле, что князь Дмитрий Трубецкой и Иван Заруцкий отказались от присяги самозванцу: «про того вора сыскали и от него отстали». Таким образом, создавались реальные условия для объединения «всей земли» и выбора царя «общим советом»[474].
