Возглавив дворян своего «города», Прокофий Ляпунов организовывал помощь соседним городам, куда приходили войска тушинцев. Особенно тяжелыми были бои 1608—1609 годов.
Уже в мае 1608 года рязанских воевод князя Ивана Андреевича Хованского и думного дворянина Прокофия Петровича Ляпунова известили об опасности похода полковника Лисовского, собиравшегося «с воры» в Михайлове[32]. Сам Прокофий Ляпунов ходил с отрядом под Пронск. Во главе объединенной арзамасской и рязанской рати царь Василий Шуйский отправил князя Ивана Андреевича Хованского. Именно этому воеводе рязанцы некогда помогали в памятных боях у восминских «бо-яраков», а потом он был назначен на службу в Переславль-Рязанский. Славно повоевали и под Пронском, причем воевода Прокофий Ляпунов был тогда ранен. Эта рана потом, возможно, избавит его от смерти под другим городом — Зарайском — во время встречи на поле боя, пожалуй, с лучшим воеводой тушинского самозванца — полковником Александром Лисовским.
О боях под Пронском и Зарайском рассказал упоминавшийся автор записок о Смуте Баим Болтин, которому те события были особенно памятны как самая большая трагедия арзамасских дворян за все время Смуты. «И Переславля Резанскова с весны ходили воеводы под Пронеск, — писал автор «Карамзинекого хронографа» о событиях 116 (1608) года, — а Пронеск был в измене, и у Пронска острог взяли, и в остроге дворы выжгли, и к городу Пронъску приступали и не много городу не взяли, из города ранили из пищали воеводу Прокофья Лепунова по ноге и от города воеводы и ратные люди отошли прочь и пошли в Переславль Резанской».
Пронский поход был признан вполне удачным, и с победным известием о нем воеводы послали в Москву специального вестникасеунщика. Но самое тяжелое для участников пронского похода было еще впереди. Вернувшись в Рязань, они поспешили на помощь другому городу — Зарайску, «а в городе Зараском сидел литовской полковник Александр Лисовской, а с ним литовские ратные люди и черкасы (запорожские казаки. — В. К.) и русские всякие воры». Раненого Прокофия Ляпунова в походе под Зарайск заменил его брат Захар. Далее же случилась катастрофа: как писал Баим Болтин, «и паки московские люди пришли под город под Зараской на поле, и Лисовской со всеми людми из города вышел на бой, и с резанцы и с арзамасцы был у нево бой, и резанцов и арзамасцев побил и могих живых поймал». Автор «Нового летописца», по своему обыкновению, не упустил случая подчеркнуть провал Ляпуновых, обвинив воевод в том, что они пришли «под Зарайской город не промыслом со пьяна». Печальным памятником тех событий остался существующий поныне курган «велий», насыпанный победителем Лисовским над большой братской могилой, где осталось лежать несколько сотен дворян Арзамаса и Переславля-Рязанского[33]. Впоследствии рязанцы пытались помочь Коломне справиться с осаждавшим город полковником Млоцким, однако неизвестно, ходил ли в этот поход сам Прокофий Ляпунов.
Ляпунов отслуживал доверие, сколько мог, выполняя самые ответственные поручения царя Василия Шуйского. Осенью 1608 года, когда Москва оказалась в осаде от тушинцев, завоевывавших на свою сторону один за другим почти все города Замосковного края, именно к Ляпунову обращался царь с отчаянной просьбой «наспех» привезти хлеб, собранный в рязанских дворцовых селах. Без запасов хлеба, во враждебном окружении Москва была обречена, поэтому в столице не стали дожидаться, когда крестьяне привезут хлеб на своих подводах (рискуя тем, что они вообще не проедут в город). Ляпунова просили нанять суда и еще «до заморозов» привезти хлеб «в судех тотьчас… чтоб наши обиходы за хлебом не стали и ратным людем быти без нужды»[34]. И на следующий год, в августе—сентябре 1609 года, Прокофий Ляпунов тоже охранял окский судовой путь, чтобы по нему беспрепятственно везли запасы в Москву[35].
Вскоре, однако, правление неудачливого царя Шуйского перестало быть легитимным в глазах его подданных. Все беды и напасти, связанные с бунтом Болотникова, разделением страны из-за продолжавшейся истории самозваного царя Дмитрия, оказались связаны с нарушением воли Земли при избрании князя Василия Шуйского на царство. Не было забыто и то, что царь Василий Иванович неоднократно нарушал свои же клятвы, в том числе и ту, которую сам добровольно дал при восшествии на престол. Именно тогда в обществе вызрела идея, ставшая для современников главным объяснением Смуты. Происходившее вокруг виделось наказанием за грехи и «безумное молчание» всего мира[36]. И снова Ляпунов одним из первых уловил эти изменения в настроениях общества. Перед нами нетерпеливый, но искренний порыв рязанского воеводы, обратившегося с посланием к князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому. Успешные действия союзной со шведскими наемниками русской рати, собранной молодым боярином в Великом Новгороде, дали надежду на освобождение государства от присутствия самозваного царя Лжедмитрия II и его польско-литовского войска. Успешно сражаясь с тушинцами, князь Михаил Скопин-Шуйский триумфально прошел в 1609 году путь от Торжка к Твери, Калязину и Александровой слободе. Туда, в Слободу, по сообщению «Нового летописца», думный дворянин Прокофий Ляпунов отправил «станицу» (небольшой отряд всадников) с отпиской, адресованной родственнику царя. Фактически, если верить летописи, один думец призывал другого к перевороту. Ляпунов предлагал заменить одного князя Шуйского другим — князем Скопиным-Шуйским. Идея Ляпунова отнюдь не была фантастичной. Скорее, наоборот, он всего лишь озвучил и выразил на бумаге в своем послании Скопину то, о чем вокруг, видимо, говорили многие. У идеи смены царя при желании можно было найти даже родословное обоснование, ибо отец Михаила Скопина-Шуйского принадлежал к старшей ветви рода и в боярских перечнях его имя писалось выше имени его тезки и родственника, будущего царя Василия Ивановича. Для людей той эпохи, находившихся на верху социальной иерархии, такая «мера» службами отцов была делом само собой разумеющимся. Только вот нормальный и понятный порядок родовых связей сильно пострадал в царствование Ивана Грозного, а потом еще более был запутан при его преемниках, особенно когда род князей Шуйских попал в опалу во второй половине 1580-х годов.
Приведем пространный рассказ «Нового летописца», предупреждая читателя о пристрастном отношении автора этого памятника к рязанскому герою, что обусловлено более поздними событиями. В статье «О приезде с Резани от Прокофья Ляпунова» говорилось: «Придоша в Слободу с Резани от Прокофья Ляпунова станица и писаше ко князю Михаилу грамоты. Аки змия уезвяюще люди смертоносною язвою, такоже и он лстивый человек, хотя остудити князь Михаила Васильевича царю Василью, а князь Михаила возъярити на царя Ва-силья, написаша грамоты и здороваша на царстве, а царя же Василья укорными словесы писаше». Как видим, летописец вполне определенно оценивал «льстивые», то есть обманные, действия Ляпунова, вознамерившегося разрушить родственный союз князей Шуйских и посеять между ними рознь. Но так ли это было на самом деле? Текст ляпуновского послания не сохранился, его тогда же благоразумно уничтожил сам князь Скопин-Шуйский, помиловавший посланцев рязанского воеводы: «Князь Михайло ж, прочетчи грамоты и изодрав их, тех же посланников повеле поимати, хотя их послати к Москве. Они же начаша плакати и бити челом и поведаша Прокофьево житие все и к себе его Прокофьево насилие. Он же, милостивый боярин, не хотя их крови, отпусти их опять на Рязань»[37].
Приведенное летописное свидетельство не датировано. Можно лишь предположить, что Ляпунов не случайно обратился в Александрову слободу, ставшую после всех побед рати Скопина-Шуйского и ее долгожданного объединения с войском боярина Федора Ивановича Шереметева своеобразной столицей земских сил. Посланники Ляпунова могли приехать в Слободу, освобожденную от тушинцев, в ноябре 1609 года, скорее всего, по установившемуся зимнему пути, когда морозы прочно сковали реки. Следовательно, летописец повествует о времени примерно с конца 1609-го по начало 1610 года. Однако в тот момент происходили разные события, совершенно менявшие политическую обстановку в Московском государстве. Распадался тушинский лагерь, а сам «царик» бесславно бежал от своего войска, требовавшего уплаты огромных долгов, спрятавшись в дровяных санях. Из Александровой слободы по городам рассылались радостные грамоты с известием о мнимой гибели самозванца, с обращением от «государя царя и великого князя Василья Ивановича всеа Русии бояр и воевод князя Михаила Васильевича Шуйского с товарыщи»[38]. Не такая ли грамота натолкнула Ляпунова на идею посылки своих людей с обращением к князю Скопину-Шуйскому в Слободу? Зная витиеватый и торжественный стиль, присущий другим грамотам Ляпунова этого времени, можно предположить, что рязанский воевода в своем очередном порывистом душевном движении всего лишь в преувеличенных словах отозвался о роли Скопина, сравнил ее с бездействием царя Василия Шуйского. Не в характере Ляпунова было писать тайные письма о заговоре, если он действительно уже тогда думал о перевороте.
