20 февраля 1609 года состоялся разбор местнического дела в Москве[387]. Ивану Пушкину и князю Дмитрию Пожарскому была устроена очная ставка перед боярской комиссией. Местники должны были приводить свои «случаи», то есть службы предков, обосновывавшие их претензии командовать друг другом в Коломне. Князь Дмитрий Михайлович действовал так же, как и раньше в споре с князем Лыковым: «подал в случаях Татевых и Хилковых», то есть старших стародубских князей. Иван Пушкин, напротив, гордо подчеркивал, что «подавал однех Пушкиных», а представителей старших ветвей рода, имевших думные чины «Челядниных и Федоровых и Бутурлиных», не подавал, но готов был это сделать. Узнав о споре, возобновил свои претензии к Пожарскому и князь Борис Лыков. Ему передали, что, защищаясь в споре с Пушкиным, князь Дмитрий Пожарский якобы говорил, «будто он… учинен отечеством в версту» с князем Лыковым и прежний суд при царе Борисе Годунове был «не вершон для ровенства». Князь Борис Лыков ссылался даже на какую-то «розрядную» грамоту, полученную князем Дмитрием Михайловичем Пожарским в Коломне 11 февраля, которая имела отношение к их давнему спору[388]. Но скорее всего, речь шла всё о тех же грамотах из Москвы, где имя князя Дмитрия Михайловича называлось первым в ряду коломенских воевод.

Царь Василий Шуйский на деле выдал князя Дмитрия Пожарского, поскольку принял доводы его противников и «велел бояром у княз Дмитрея Пожарсково взять иные случие, где бывали их Пожарские». Конечно, всем при дворе было известно, что предъявить князю что-то особенное из служб своих предков было нечего, а потому исход дела с Иваном Пушкиным становился очевидным. Правда, с одной оговоркой. Царь принял на себя решение местнического спора: «и хотел тово суда царь Василей сам слушать». А дальше продолжения просто не последовало: «И тот суд у Ивана со князем Дмитреем при царе Василье не вершен»[389]. Слишком много забот было в тревожном 1609 году у царя Василия Ивановича, чтобы отвлекаться на запутанные и годами не решавшиеся местнические дела. Возможно, что он намеренно «замолчал» это дело, пустив его на самотек обычной московской волокиты. Не так много у него было в распоряжении успешных воевод, безусловно сохранявших ему верность, и царь не пожелал обидеть одного из них.

Еще одно назначение князя Дмитрия Пожарского, о котором редко вспоминают, относится к середине июля 1609 года. Тогда царь Василий Шуйский пытался мобилизовать на отпор тушинцам, угрожавшим Москве, всех, кого только мог. В Великом Новгороде с помощью шведов молодой боярин князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский собрал наемное войско и двинулся с ним в сторону Твери. За поддержкой царь готов был обратиться даже к крымским и ногайским татарам или хотя бы убедить крымчаков не вмешиваться в русские дела. Весной 1609 года начался поход крымского войска во главе с калгой Джанибек-гиреем (будущим крымским царем). Шуйский объявил, что крымские татары, вставшие под Каширой, пришли ему на помощь. Однако вместо обещанной поддержки они взяли предложенную русским царем богатую казну и двинулись обратно в Крым, разграбив по дороге еще ряд городов. Обманом была в 1609 году и «помощь» юртовских татар Ногайской орды[390]. Договариваться с крымским калгой и отвезти ему «дары» был послан из Москвы князь Григорий Константинович Волконский. А охранять посольство и ту самую откупную казну от «воров» отправили «в провожатых» князя Дмитрия Михайловича Пожарского[391]. Конечно, такое поручение являлось свидетельством доверия к нему со стороны царя.

Тем временем летом 1609 года под Коломной происходили важнейшие для царя Василия Шуйского события. Тушинцы так и не смогли захватить город, но им удалось осадить его и перехватить все дороги, идущие к Москве. Для столицы это означало торговую блокаду и отсутствие достаточного количества хлеба, который поставлялся до Коломны по Оке из Переславля-Рязанского. Попытка рязанского воеводы Прокофия Петровича Ляпунова разблокировать Коломну оказалась неудачной (см. выше). Кроме того, ничего нельзя было поделать с мужиками из дворцовых волостей, окружавших Москву. Они, как в любой гражданской войне, думали по-мужицки, прежде всего о том, как выжить самим, не очень-то задумываясь о судьбе царя Василия Ивановича. Сборщик кормов с царской грамотой из Москвы или из Тушина воспринимался ими одинаково. Крестьян нещадно били и грабили как отряды Шуйского, каравшие за неповиновение, так и тушинцы. Более того, в условиях, когда царь по-прежнему управлял из столицы, а польские пахолики и загонные люди свободно ходили в подмосковных волостях небольшими отрядами, легче было договориться именно с последними. Не случайно в период существования тушинского лагеря в подмосковных волостях фиксируются чрезвычайные органы управления, состоявшие из выборных крестьян и кого-нибудь из заметных польских панов в чине ротмистра или полковника. Так удавалось поддерживать хоть какую-то видимость порядка.

Из всех стихийно появившихся крестьянских заступников, умевших договариваться с «панами», прославился «хатунской мужик» (крестьянин Хатунской дворцовой волости) Иван Салков. Все знали его даже не по имени, а только по прозвищу. Он сумел сколотить небольшое войско, с которым охранял своих же крестьян как от карательных отрядов царя Василия, так и от мародеров, ездивших без дозволения из тушинского войска. Своей славой Салков в глазах современников сравнялся с небезызвестным Хлопком, в голодном 1603 году разбившим царское войско под Москвой. 26 октября 1609 года Салков, действуя совместно с ротмистром Анджеем Млоцким, нанес чувствительный удар по московскому правительству. Им был разбит отряд коломенского воеводы Василия Федоровича Литвинова-Мосальского, везший обозы с продовольствием из Рязани[392]. Отряды Салкова подходили даже к Николо-Угрешскому монастырю. Тогда опять понадобился князь Дмитрий Михайлович Пожарский, так как другие воеводы справиться с мятежником не могли. Как свидетельствует «Новый летописец», отряд князя Пожарского обнаружил салковское «воинство» на Владимирской дороге и нанес ему сокрушительное поражение на речке Пехорке. С поля боя вместе с Салковым сумели ускакать на конях всего тридцать человек, но уже через несколько дней они вынуждены были присягнуть царю Василию Шуйскому[393].

Большую часть царствования Василия Шуйского, кроме нескольких месяцев 1608 года, князь Дмитрий Михайлович прослужил в Москве. Он участвовал в боях с тушинцами около Москвы или в подмосковных волостях, но заметных именных назначений у него было мало. Попытка отправить его на воеводство в Коломну провалилась и окончилась громким местническим спором. В Москве князь Дмитрий Пожарский узнавал об успехах войска князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Весной 1610 года объединенное войско из ратных людей князя Михаила Скопина и наемных сил во главе с Якобом Делагарди и другими иноземными офицерами вошло в столицу. Молодого представителя рода князей Шуйских приняли как будущего царя, что и сыграло роковую роль в его судьбе. В череде пиров, последовавших после вступления его рати в Москву, полководец получил отравленную чашу от своих недоброжелателей. Боярин — победитель Тушинского вора и последняя надежда Русского государства — умер 23 апреля 1610 года.

В начале 1610 года князь Дмитрий Михайлович Пожарский был отправлен на воеводство в Зарайск. В условиях начавшегося распада Тушинского лагеря царь Василий Шуйский укреплял наконец-то освободившуюся от врагов дорогу от Москвы к Коломне и далее через Зарайск к Переславлю-Рязанскому, а также всю линию обороны по Оке. Если учесть прежние службы князя Дмитрия Михайловича, то можно прийти к выводу, что его назначение стало продолжением его сложившейся «специализации» по обороне столицы с юго-востока.