Как раз из-за этих подтягивающихся учеников Саня и не любил приходить домой рано. В последние годы мать развернула чересчур бурную, на его взгляд, репетиторскую деятельность. Просто раздавала свои математические знания направо и налево. Не даром, конечно. И очень не даром. В школе, где она директорствовала, да и в соседних, шел упорный слух, будто Светлана Михайловна пользуется особым великим доверием ректора медвуза, при котором была школа, а потому своим могучим влиянием может протолкнуть в институт любого. Разумеется, не бесплатно. Отсюда и уроки, и подарки, и разного рода выгодные предложения. И потому школьному директору Наумовой открытым текстом предлагали лучшие ателье Москвы и приносили продуктовые заказы прямо на дом. Тогда в страну еще не нагрянул рынок с его изобилием, и все знали одного-единственного Гайдара — известного детского писателя, написавшего о феноменальном организаторе подростковых масс Тимуре и разбитой голубой чашке, чей цвет в те незапамятные времена никого не смущал. Светлане Михайловне дарили дорогие украшения, квартира ломилась от различных ваз, посуды, хрусталя…
Саню все это устраивало. Вот только… Если бы родители не орали так часто на него и друг на друга… И еще… Если бы читали, смотрели фильмы, слышали, кто такие Феллини и Лорка, и эти… как же их?.. ну да… Брамс и Глюк… И Лист…
А впрочем, зачем им это?.. Лишняя, чуждая информация, бесполезные знания… Они всегда превращаются в балласт, в тяжкий груз, если не нужны.
Саня чувствовал себя в последнее время все неустойчивее. Родительские основы жизни поколебались, своих пока не приобрел… Да и свои — чаще всего все равно родительские! А чужие… Чужие основы тоже казались далекими и непонятными. Как вот сейчас эта музыка… Ну для чего она?.. Надька, понятное дело, хочет стать пианисткой, это ладно, полбеды… Но на кой ляд музыка Варваре Николаевне?..
Что же сочинил этот Чайковский?.. Саня напряженно пытался вспомнить. Что же, что… Кажется, какой-то балет… Ну да, правильно…
— «Лебединое озеро»! — облегченно выпалил Саня.
Варвара Николаевна разочарованно вздохнула, словно Саня не оправдал ее смутных, тайных надежд или не выдержал некоего загадочного экзамена, о котором Наумов не подозревал.
— Это банально, — сказала она. — Надя, ты бы потрудилась немного над музыкальной эрудицией своего приятеля!
Пианистка фыркнула. Она уже знала, что это бесполезно.
Но Санькина привязанность к Наде, белому роялю и непонятной музыке ничего не меняла — во всяком случае, пока — в его жизни и ее планомерном течении. Правда, теперь уже не таком планомерном и ровном. Саня начинал метаться, мучиться, чего-то искать… И сам не понимал, чего именно. Но его явно не грело нынешнее состояние дел, его семейное устройство и многое другое. Хотя в смысле денег… Вот как раз в этом смысле все обстояло как нельзя лучше. Это было именно то, что необходимо, что требовалось сохранить, сберечь и оставить для себя на вечные времена. Его всегда должны сопровождать деньги, карьера, успех. Каким образом — Саня пока не слишком задумывался и справедливо не обременялся лишними мыслями. У Нади — талант, успех, громкая слава, фотографии в газетах и журналах, интервью, приглашения за рубеж и на телевидение… Гребенка… Тихая замкнутая девочка, увлеченная одной лишь музыкой… Но это пока. Позже, когда Надя немного подрастет и поумнеет, она легко увидит и поймет, что вокруг нее не только сонаты и концерты для фортепиано с оркестром. Вмешаются и заиграют, заголосят в полную силу совсем другие оркестры, обязательно. И Саня должен дождаться этого счастливого для него момента. И он его обязательно дождется. Во что бы то ни стало. А пока… Пока идет совсем другая жизнь. Почему-то в его представлении она четко делилась на две, а может быть, и на несколько частей. Одна из них была с Надей, другая — без нее. Первая была важной и ответственной, серьезной и необходимой. Вторая казалась легкой и забавной, хотя тоже необходимой. В какой-то небольшой степени.
Знать бы тогда Саньке, как он ошибался… Что жизнь никогда и ни у кого не может делиться ни на какие части — две или там больше. Она одна, едина, и все, что ты совершил когда-то, бросят на те же самые весы, где будут потом взвешивать все твои дела, поступки, мысли…
Но Саня этого не понимал. Даже не подозревал о таком раскладе. Так же как и Саша. А потому задумал, и вполне серьезно, познакомиться с Люсей. Такой милый промежуточный вариант. Ничем никому не грозящий.
Люся облокотилась о прилавок — покупателей в магазине всего ничего, а что им покупать, бедным? — и внимательно изучала Саню. Он поежился под ее жестким пристальным взглядом. Что-то нехорошее почудилось Сане в нем, но он быстро отмел подозрения. Мало ли что померещится… Люська — девушка что надо. Особенно по рассказам искреннего, нахального и отнюдь не закомплексованного Гребениченко, друга Арамиса.
— А ты тоже конфет не любишь? — спросила Людочка Саню.
Он растерялся от неожиданности. Не думал, что Люся обратится к нему. Потоптался на месте, помялся…
— «Встретились бяка и бука»… — прокомментировал Гребениченко встречу своей любовницы и своего приятеля и посмотрел на него насмешливо и ободряюще.
Дескать, действуй, мол, говори… Видишь, само клюнуло… Авось и получится что-нибудь путное и толковое…
— Нет, я люблю… — с трудом выдавил Саня. — Особенно шоколад… «Бабаевский»…
Люся понимающе кивнула:
— Да, он вкусный. Только немного горький.
— Самое оно, — встрял резвый Сашка. — Сладкое всегда должно быть с привкусом горечи. Иначе получается приторно и вообще противно.
Людмила полоснула его суровым взглядом.
— Шибко умный? Помолчи! Интеллигент! А вы приятели? — снова обратилась она к Сане.
— Да, с восьмого класса, — ответил уже побойчее Саня. — Вместе учимся.
— Тоже в институт поступать будешь? — справилась Люся.
Наумов кивнул. Сашка тем временем, видя, что дело, кажется, пошло на лад, легко передислоцировался к Оле и завел с ней беседу о перспективах развития советской торговли. Колобочку в данный момент эти перспективы виделись весьма смутными. И вообще порой хотелось все бросить и податься куда-нибудь подальше от Москвы, где живут совсем другие люди и все по-другому. Но мать была против. И уверяла, что только здесь можно построить себе настоящую жизнь.
— За прилавком, что ли? — вздыхала Оля.
— Именно! — говорила мать, сама всю жизнь проработавшая товароведом в «Детском мире» провинциального магазина неподалеку от столицы.
Матери жизнь виделась связанной исключительно с большими городами, в частности Москвой или, на худой конец, Ленинградом.
И Оля смирилась. Тем более, что лучшая подруга Люська придерживалась такого же мнения.
— А ты бы зашел ко мне как-нибудь, — вдруг предложила Людочка Сане, — просто так, вечером… Посидим, поболтаем… Я тебе твой любимый шоколад найду. В немалых количествах. Я тоже «Бабаевский» уважаю.
Саня снова растерялся. На такое стремительное, почти мгновенное и незамысловатое решение проблемы он не рассчитывал.
— А… когда?
— Да хоть когда! — пожала плечами Люська. — Можно сегодня. Или завтра. Притопай часиков в семь. Или пораньше. После закрытия. Лады?
— Тогда… сегодня, — решился Саня. Словно впервые метнулся в январскую прорубь.
Люся кивнула с таким видом, что стало ясно — иного ответа она и не ждала. Оля тонко поняла все по лицу Людмилы и довольно улыбнулась. Нет, все-таки бывают на свете чуткие, верные подруги…
Сашка тоже о чем-то догадался и, небрежно кивнув колобку, двинулся к приятелю.
— Пошли. Привет! — махнул на прощание Люсе. — Как-нибудь на днях забегу!
Люся насмешливо фыркнула ему вслед — ах-ах-ах! — мазнув пренебрежительным взглядом. Дескать, иди себе своей дорогой, милый друг Сашенька, и не оглядывайся. Только дался ей этот взгляд нелегко…
Тотчас возникшая рядом Оля спросила:
— Вечером задержишься?
Люся кивнула, мрачно рассматривая прилавок.
— Все к лучшему, — философски заметила Оля. — Уж поверь мне… А этот вертихвост тебе даром не нужен!
