В первый раз она вся дрожала под ним, неподвижно уставившись на него темными глазами. Он оцепенел под ее немигающим взглядом, боясь причинить ей боль или ненароком задеть расцарапанные в кровь колени. Но наконец Лукреция притянула его к себе, и показалось, будто тугая струна, натянутая в ней, вдруг лопнула. Дыхание ее стало хриплым, и она выгнулась дугой, принимая его в себя. Спустя долгое время они бессильно откинулись на спину, и Джон нашарил в темноте ее руку.

— Не думала, что мне доведется познать такое наслаждение, — прошептала Лукреция.

— Я тоже, — откликнулся он. — Но это случилось.

Таким же наслаждениям они предались и в следующую ночь, и в следующую за ней. Джон вспоминал женщину в амбаре. Как его поначалу сковала робость. Как пересохло во рту, как бешено колотилось сердце. Вспоминал — и еще сильнее желал Лукрецию.

Она говорила, что стесняется. Заставляла Джона отворачиваться, пока развязывала шнурки, снимала корсет и стаскивала исподнюю сорочку, а потом проскальзывала под покрывало. Но как только они соприкасались телами, она забывала о всякой сдержанности, привлекала Джона к себе и проводила ладонями вниз по гладкой спине. Он зарывался лицом в ее волосы или приникал губами к ее губам. Скоро Лукреция отбрасывала ногами покрывало и раскидывала руки в стороны, чтобы он мог всласть насмотреться на нее.

Джон разжигал камин и зачарованно наблюдал за ней, стоящей у огня, а она, поймав на себе его взгляд, вопросительно приподнимала бровь или прикладывала палец к губам, прося не нарушать тишину. Она брала свою черную книжицу и, накинув на плечи постельное покрывало, подносила изорванные и заклеенные страницы поближе к трепещущему пламени.

Джон давал волю воображению, облачая возлюбленную в одежды слов, и мысленно представлял вплетенные в волосы цветы, украшенный миртовой листвой плащ, тончайший наряд из ягнячьей шерсти и мягкий пояс из плюща.

Лукреция закрыла книгу и улыбнулась:

— Мы с Джеммой мечтали, что однажды за нами придет прекрасный пастух.

— Вместо этого тебе достался повар.

— Меня вполне устраивает мой повар.

— А как же леса, долины и кручи гор?

— Мне хорошо здесь. В этой комнате.

Они откинули тяжелые покрывала, обнажаясь друг перед другом в неверном свете огня. Взгляд Джона скользил по изгибу ее спины, по стройным бедрам и тонким ногам. Пальцы Лукреции ерошили его густые черные волосы, потом нащупали шрам, оставленный мушкетной пулей. Она взяла свечу и осветила его тело:

— Ты очень смуглый, мастер Сатурналл.

— Мне говорили, что мой отец был мавром.

— Правда? — Лукреция низко склонилась над ним, щекоча дыханием кожу, и поводила свечой.

— Или сарацинским пиратом.

— А мать?

— Ты ее видела однажды, но вряд ли помнишь.

Джон рассказал, как Сюзанна Сандалл появилась в усадьбе и при каких обстоятельствах ее покинула. Про таинственную ссору Элмери и Сковелла.

— Миссис Гардинер назвала Элмери сорокой-воровкой. Он пытался обокрасть мою мать.

— А что хотел украсть?

— Книгу. По крайней мере я так думаю. Разве ты не удивлялась, откуда поваренок знает грамоте?

Джон рассказал про уроки, которые матушка давала ему высоко на склоне долины, потом про свою жизнь в деревне с Кэсси и остальными. Рассказал, как в деревню пришла болезнь. Как они с матерью бежали в лес и жили в развалинах дворца. О гневе, который горел в нем тогда и вновь вспыхнул сейчас при виде Клафа. Напоследок он поведал про Сатурна и женщину, принесшую в долину Пир.

— Ее звали Беллика. Она появилась в наших краях, когда римляне убрались восвояси, и принесла в долину Пир. Мама говорила, в саду Беллики произрастали все на свете растения. И обитали все живые твари, которые ходят, ползают, летают и плавают. Тогда Пир принадлежал всем, говорила она. Все мужчины и женщины сидели за столом как равные и изъявляли свою любовь друг к другу…

— Как мы с тобой. — Лукреция улыбнулась, но Джон еще не закончил.

— А потом пришел Колдклок, — сказал он, темнея лицом. — Одни говорят, что он полюбил Беллику. Другие — что она была ведьмой и опутала его своими чарами. Он сидел за ее столом и пировал вместе со всеми. Но он дал клятву служителям Иеговы. Те заявляли, что Беллика околдовала долину своим Пиром, и потому Колдклок поклялся вернуть долину Христу. Он разорил ее сады, затушил огонь в ее очагах и порубил топором ее столы. Знание о Пире было утрачено, если не считать книги…

Джон умолк. Пока он говорил, улыбка Лукреции погасла и лицо приняло странное выражение. Внезапно она словно отдалилась от него.

— Что с тобой? — спросил он.

— Ничего, — быстро ответила она. — Просто он предал Беллику. Пировал за ее столом, а потом взял и напал на нее. — Девушка потрясла головой, будто прогоняя неприятную мысль, а потом схватила Джона за руку. — Пообещай, что ты никогда не предашь меня.

Под зоркими взглядами слуг они держались бесстрастно и обращались друг к другу сухим, официальным тоном. Но Филипу постоянно приходилось напоминать Джону о котелках, забытых на огне, или блюдах, поставленных остужаться и тоже забытых. «Похоже, Эфраим Клаф ушел, прихватив с собой твою голову», — в сердцах говорил он другу.

Садовники Мотта выгребли из церкви камни и притащили туда стол. По воскресеньям обитатели усадьбы собирались там для псалмопения и совместной молитвы. Незадолго до Рождества Джон и Филип обошли все продуктовые кладовые и мансардные хранилища.

— Яблок у нас навалом, — доложил Филип. — Бекон, окорока, полмешка сушеных фруктов, несколько банок разносолов и сахарная голова. Два мешка крупной муки. Овцы все еще дают молоко. Миссис Гардинер обещала приготовить брынзу и сыворотку. Морковь и репа хорошо сохранились. Можно сварить сладкую пшеничную кашу на молоке и испечь мясной пирог. Можно заколоть свинью. Но нам нужны дрова. От поленницы во дворе уже почти ничего не осталось… Ты меня слушаешь, Джон?

Они с Лукрецией праздновали длинные ночи любви, укрываясь за тяжелыми темными портьерами. Сидя у огня, она читала вслух стихи из черной книжицы, а потом вставала и осторожно, стараясь не поднять пыль, обходила кресло, маленький столик и колыбель. Она заплетала для него тугие косы — он любил медленно распускать их, накручивая на пальцы густые пряди, занавешивая волосами ее лицо. Темные глаза Лукреции неотрывно смотрели на него сквозь спутанные локоны.

— Я тебя возненавидела с первого взгляда, — прошептала она.

Джон сонно кивнул:

— Я тебя тоже.

Они переглянулись через длинную подушку.

— А что, если они узнают? — тихо спросил он. — Пирс, сэр Уильям…

— Они далеко.

— Но ведь они вернутся.

— Тогда ты покинешь меня. Сядешь на лощадь и уедешь в долину. Ты меня забудешь…

— Не забуду. Ты выйдешь замуж за Пирса.

— Может, он найдет себе другую. По своему вкусу. Говорят, парижские женщины необыкновенно очаровательны. Какого ты мнения о парижских женщинах, мастер Сатурналл?

Но у Джона испортилось настроение.

— Ты выйдешь за него, — повторил он.

— Умерь свой гнев, мастер Сатурналл.

Казалось, они вот-вот поссорятся, но, прежде чем Джон успел ответить, из-под одеяла раздалось громкое урчание. Он расхохотался, а Лукреция залилась краской.

— Ты мой повар, мастер Сатурналл, — сказала она. — Ну-ка, накорми меня.

— Первые мужчины и женщины пили пряное вино. Они нагревали белое вино с медом на огне и приправляли шафраном, корицей и мускатным орехом. Потом обжаривали финики и клали в горячий напиток…