— Идиоты! — прорычал Клаф, пятясь. — Да как вы смеете!

Следом за Адамом шагали подавальщики Квиллера, а за ними другие кухонные работники. Они наступали безмолвной толпой, окружая Клафа. Вперед вышел Пандар с лопатой в руках:

— От кого хочешь отделаться, те никуда не деваются. — Он в упор посмотрел на пастора. — Верно ведь?

— Я же никогда никого не обижал, — жалобно проскулил Клаф, потеряв последние остатки наглости. — Ни разу пальцем никого не тронул.

Пандар поднял лопату. Но когда он шагнул вперед, вновь раздался голос Лукреции:

— Отпустите его.

Платье она надела, но все еще оставалась босиком. Снег теперь валил гуще. К церкви по тропе продолжали подходить слуги. Затравленно озираясь, Клаф начал пятиться. По приказу Лукреции люди расступились перед ним и молча смотрели на него, пока он не повернулся и не пустился бегом по подъездной аллее. Через минуту Эфраим Клаф скрылся за обугленными воротами.

— Сдается мне, у нас все-таки будет Рождество! — воскликнул тогда Симеон, зачерпывая пригоршню снега.

Баклендские слуги принялись переглядываться между собой, расплываясь в улыбках и хлопая друг друга по спине. Джон осмотрелся вокруг, ища Лукрецию.

— Так, значит, ты сваришь нам свиной студень? — с веселым вызовом спросила Мэг.

— Непременно, если ты стянешь где-нибудь свиные уши…

Джон незаметно выбрался из толпы смеющихся мужчин и женщин. Стряхивая с куртки снег, он пересек хозяйственный двор и вошел в темный дом. Коридор восточного крыла, начинавшийся за пустынным Большим залом, поманил к себе. Лестница в конце коридора вела к комнате Лукреции. Но там не было видно ни проблеска света. Во дворе с узловым садом снег уже облепил низкие живые изгороди. Перейдя на другую сторону двора, Джон потянул на себя тяжелую дверь и переступил порог. Он поднимался по ступеням, не чуя под собой ног. Сердце тяжело бухало в груди, когда он толчком открыл дверь в Солнечную галерею и снова вдохнул сухой пыльный воздух. Только сейчас в этом темном длинном помещении витал еще один запах — памятный тонкий аромат. У приоконного диванчика стояла Лукреция.

— Он ушел, — сказал Джон.

Перед глазами у него возникла картина, которую он увидел, ворвавшись в церковь: голая спина девушки, узкая белая спина на темном каменном полу. Сердце у него забилось тяжелее и шаги отдались гулким эхом, когда он двинулся к Лукреции. Она подняла руку. Сейчас дотронется до моего лица, подумал он. Или погладит по волосам. Но когда он приблизился вплотную, ее рука стремительно метнулась вперед. И прежде чем Джон успел увернуться, ладонь Лукреции звонко впечаталась ему в щеку.

— Я сказала тебе не трогать Клафа!

Звон пощечины показался оглушительным. Джон покачнулся и отступил назад, схватившись за горящую щеку:

— И позволить мерзавцу потешиться с тобой?

Второй удар пришелся ему в висок, но на третьем он поймал ее за запястье. Несколько мгновений они молча боролись, девушка оказалась сильнее, чем он думал.

— Отпусти меня! — яростно прошипела она; Джон помотал головой. — Он вернется. Они все вернутся.

— Не сегодня. — Джон указал за окно позади нее, на руины оранжереи, мерцающие в лунном свете.

Растрескавшиеся стекла уже припорошило снегом. И крупные хлопья за высокими окнами падали все быстрее и гуще.

Вместо ответа, Лукреция толкнула его в грудь, и Джон ударился спиной о стенную панель. Он слышал исходящий от нее запах розовой воды и свежего пота. Она еще раз попыталась ударить, но он перехватил ее ладонь.

— Отпусти меня! — потребовала девушка.

— Нет.

— Ну и что дальше?

Голова Лукреции была запрокинута назад, черные глаза пристально смотрели на него. Джон наклонился к ней и почувствовал ее дыхание на своей пылающей щеке. Свободной рукой она вцепилась ему в плечо — то ли чтобы оттолкнуть, то ли чтобы притянуть ближе. Но губы ее медленно раскрылись, и тогда Джон прильнул к ним. Они застыли на месте, слившись устами и сплетясь пальцами. Когда он попытался прижать ее к себе покрепче, Лукреция вывернулась из объятий, но для того лишь, чтобы взять его за руку и повлечь за собой, к двери в конце галереи.

В комнате они повернулись лицом друг к другу, часто и прерывисто дыша. Уже в следующий миг Лукреция лихорадочно стягивала с него куртку, а Джон непослушными пальцами распускал шнуровку корсета. Несколько секунд они стояли раскачиваясь, сцепленные в объятиях, потом повалились на кровать.

Снег валил все гуще. Тяжелые крупные хлопья, кружась и вертясь в порывах ветра, падали с неба и собирались на земле в сугробы. Все дороги к усадьбе Бакленд занесло, и в снежной мгле она походила на громадный темный корабль, стоящий на якоре среди моря белизны. А его расторопная команда спешно готовилась к путешествию через зиму.

Джон водил кухонных работников в заброшенные огороды за лесом, откуда они приносили корзины моркови и кореньев петрушки, толстого лука-порея и кожистой листовой капусты, мангольда с розовыми вершками и репы с фиолетовыми корешками. И корзины с крохотными яблоками.

— Ха! — воскликнул мистер Банс. — Помнишь эти дички, мастер Джон?

Они рыскали по лесу, собирая валежник, и пригнали свиней и овец с усадебной фермы. Свиней поместили в конюшню, а овец — в покосившийся барак, чья крыша трещала под тяжестью снега. Там, среди визга и блеянья, миссис Гардинер обучала Джинни, Мэг и других служанок искусству дойки. Цыплята с фермы поселились вместе с голубями Диггори Винга.

Джон навел порядок в комнате Сковелла, и миссис Гардинер прислала ему постельное белье. Каждую ночь, управившись с кухонной работой, Джон с ситниковой свечой в руке шел по коридорам к жилищу главного повара.

Но на последнем перекрестье коридоров он поворачивал не к двери Сковелла, а в противоположную сторону. Потом скорым шагом пересекал заброшенную кухню и поднимался по узкой каменной лестнице в Солнечную галерею, озаренную призрачными лучами луны, которые скользили по заснеженным лужайкам Восточного сада и струились через высокие окна. Безлунными ночами в галерее стоял кромешный мрак. Но из-под двери в дальнем ее конце пробивалась тонкая полоска света. В спальне за дверью Джона ждала Лукреция.