Они благословляли «матушку Сюзанну», когда ее снадобья облегчали родовые муки и когда новорожденный испускал первый крик у нее в руках. Они присылали ей ломтики копченого бекона или отрезы канифаса, из которого она шила ему одёжу. Но они также перекрещивались и сплевывали, знал Джон. И за глаза обзывались на нее по-всякому. По ночам она бродит по деревне со своей корзинкой, стращали женщины своих детей. Она затянет у них на кишках петлю из своих жестких черных волос. Матушка Сюзанна приняла их на свет, говорили они. Ворожея Сью может извести их со свету.

Джон зачерпнул кувшином воды из желоба позади хижины, бросился обратно и дал матери попить. Когда приступ кашля прошел, она достала из своей торбы пучок толстых зеленых стеблей и переломила пополам. Сквозь дым прорезался острый запах бузины.

Свежесрезанные ветки отпугивали мух. Бузинный отвар хорошо слабил. Иуда повесился на бузине, сказал старый Хоули на одном из воскресных уроков. Еще из веток получались отличные духовые трубки, надо только выковырять рыхлую сердцевину.

Матушка положила бузинные побеги в котелок, стоящий в большом котле, и помешала дымящуюся жидкость, выписывая половником медленные восьмерки. Потом долила меру воды и капнула несколько капель из склянки.

Испортить отвар проще простого, учила она Джона. Стоит только взять слишком короткий корень или слишком длинный, недоложить или переложить щепотку, собрать луковицы растений на ущербе луны или в один из неблагоприятных дней года. Жидкость из котелка она процедит и охладит, смешает с чем-нибудь или оставит как есть. Потом сольет в одну из склянок с пробкой, выстроенных рядами возле сундука: с отварами, настойками, целебными растворами и снадобьями.

Сквозь тонкие занавески уже светила луна, когда матушка наконец стряхнула капли с половника и поставила в очаг глиняный горшок с ужином. Из дома Старлингов, расположенного ниже по склону, доносились бранчливые голоса Джейка и Мерси. Полено в глубине топки прогорело, и сноп искр взметнулся в дымоход. Джон сидел спиной к стене и ждал, когда от горшка потянутся струи запаха. Матушка сняла крышку, и облако пара всплыло и распласталось по соломенной кровле. Она с улыбкой взглянула на Джона. Это была их любимая игра.

— Баранина, — начал он. — Ячмень. Яблоко. Чуток лимонного тимьяна. Лавровый лист…

Стоило ему потянуть носом, и он уже знал название. Когда он закончил, мать подалась к нему и ласково взъерошила волосы. Ее пальцы задели шишку на затылке, и Джон дернулся от боли. Она нахмурилась, потом притянула его к себе и осторожно ощупала ушиб.

— Джонни, деточка, — утешала Сюзанна, — у них просто забава такая.

Она всегда так говорила, прижимая к груди голову сына или расчесывая пальцами его кудри. Ласковый шепот вился над ушами Джона, словно клубы пара, что поднимались над котлом, кружились, растягивались в тонкие волокна и бесследно исчезали. Но Джон помнил мерзкую вонь дохлятины. Помнил страшный пинок Дандо. Хоть до седых волос швыряйся Абель Старлинг в него камнями — мать по-прежнему будет нашептывать ему на ухо утешительные слова. Раздражение Джона внезапно переросло в гнев. Он резко отстранился:

— Мы здесь чужие.

— Чужие?

— Нам не стоило сюда возвращаться.

Глаза матери сузились.

— Кто тебе это сказал?

— Эфраим Клаф.

— Да что он понимает? — рассердилась Сюзанна. — Здесь наш дом. Здесь все, что у нас есть.

— А что у нас есть-то? — ожесточенно спросил он, окидывая взглядом тесную хижину. — Что?

Мать с укором посмотрела на него. Дальше будет молчание, знал Джон. Так заканчивались все споры: сходили на нет, точно пар из котла… Но сейчас она нахмурила брови и промолвила:

— Больше, чем ты думаешь.

К великому удивлению Джона, она поднялась на ноги, подошла к очагу и взяла с полки книгу. Потом вернулась, положила тяжелый том на сундук и, в упор взглянув на сына, велела:

— Открой.

«Это что, шутка такая? — недоуменно подумал он. — Какая-то новая головоломка, чтобы сбить с толку?»

Осторожно откинув обтянутую кожей переплетную крышку, Джон почуял затхлый запах старой бумаги. Он перевернул первую пожелтелую страницу, испещренную пятнами, и увидел искусный рисунок: полный до краев кубок, оплетенный лозами с виноградными гроздьями. Только наполнен кубок был не вином и не водой, а словами.

Джон уставился на загадочные знаки. Он не умел читать. Вокруг кубка простирался диковинный сад. Среди деревьев с толстыми стволами распускались цветы, похожие на крокусы. Виноградные лозы вились по ветвям с перистыми листьями, отягощенным крупными гроздьями невиданных плодов. Далеко на заднем плане Джон заметил крышу с высокой дымовой трубой. Матушка села рядом и указала пальцем:

— Вот пальмовые деревья. А вот финики. Мед брался из ульев, шафран из этих цветов. Виноград зрел на лозах…

Она словно разговаривала сама с собой, словно повторяла давно заученный урок, легко водя пальцами то по выцветшим письменам, то по рисункам растений и плодов. Потом перелистнула страницу.

У Джона возникло впечатление, будто перед ним уже другая книга: чернила стали ярче, бумага белее. Здесь тоже были изображены пальмы, крокусы и виноградные лозы, но вместе с разнообразными родственниками. Знакомые луговые цветы соседствовали с кустами, усыпанными причудливыми плодами. Ползучие плети сворачивались змеиными кольцами между фантастических растений, каких наверняка не существовало в природе. Но все же каждая прожилка каждого листка и лепестка казалась словно срисованной с натуры, и каждый стебелек был надписан крохотными заостренными буковками. Дальше последовало еще несколько таких же страниц, а после книга опять стала древней, с поблекшими чернилами. На сей раз на желтом крапчатом листе густо теснились деревья, полные птиц.

— Эта книга писалась давным-давно, — тихо проговорила Сюзанна, задумчиво рассматривая стволы и ветви. — Писалась и переписывалась. Задолго до нас с тобой.

— Что за птицы такие? — спросил Джон, вглядываясь в рисунок.

— На каждой странице — сад. Со всеми цветами и плодами.

«Пар котла», — снова подумал он, когда мать умолкла. Но потом рисованные птицы всецело завладели вниманием мальчика. Они сидели на ветвях или летали: ржанки, жаворонки, голуби и другие, ему неизвестные. Они выпархивали из крон и в клювах несли слова. Здесь тоже присутствовало здание, размером покрупнее, но почти полностью скрытое за деревьями — лишь дымовая труба торчала над ними. Сюзанна перевернула лист, и дальше опять пошли страницы поновее, видимо добавленные позже, в качестве пояснения к старым. На них были изображены самые разные птицы, от могучих орлов до мелких певчих пташек. Затем Джон долго рассматривал рисунок реки с выпрыгивающими из воды рыбами: на каждой чешуйке написано слово, строчки перескакивают с одной рыбы на другую, на дальнем берегу стоит здание с трубой. На следующей странице оказался рисунок морского берега, кишащего крохотными крабами. Теперь Джон увидел, что здание огромное, с высокими сводчатыми окнами. А дымовая труба размером с башню. Дальше шли вишневые, яблочные и грушевые сады, где деревья росли в шахматном порядке. Потом опять высокие сводчатые окна и гигантская труба. Прямо дворец какой-то, подумал Джон. Интересно, кто там жил?

Диковинные сады проходили чередой перед взором мальчика. В глубине горла у него шевелился демон, словно ощущая ароматы цветения и вкус плодов. «Все до единого растения и все мыслимые создания собраны здесь, — подумал он, — въявь существующие и воображаемые». Но тонкие облачка пара все еще поднимались над матушкиным котлом. О том, почему они с матерью не чужие в Бакленде, чудесные картинки говорили не больше, чем луговая трава за дверью хижины. Гнев Джона испарился, а на смену пришла растерянность.

— Я ничего не понимаю, — наконец признался он.

Сюзанна улыбнулась:

— Я все тебе растолкую.

Уже почти стемнело, когда погонщик свернул с дороги, ведя в поводу пегую кобылу. Они прошли через луг к полуразрушенному амбару. Джош завел в него лошадей по земляному скату, потом подошел к мулу. Парнишка сполз с седла и болтался сбоку.