— Да плюнь на него, — посоветовал Филип, потом постучал по ковшу костяшками пальцев. — Ты вот о чем думай. И о том, что скажешь мистеру Пейлвику…

Джон кивнул. Друг прав, конечно. На самом деле после той давней ссоры — а возможно, и до нее — Филип почти всегда был прав. Сахарный сироп, думал Джон, входя в подсобную. Загущенный вываркой из оленьего рога. Или из телячьих ножек для кристальной прозрачности. Съедобные сокровища в глубине…

Рано или поздно он изготовит это блюдо, не сомневался Джон. Как Симеон Парфитт рано или поздно научится следить за котелками. Он уговорит свое творение воплотиться, даже если для этого потребуется сжечь сотню медных ковшей.

Он очищал сахарные сиропы и разливал по ковшам. Замешивал тесто разных сортов и выпекал в самой медленной из печей Вэниана. Вываривал желатин из телячьих ножек и готовил глазурь. Наконец он залил прозрачную смесь в тестяную корзину, где покоились «сокровища». Сутки в самой холодной кладовой Генри Пейлвика — и Джон с готовым блюдом отправился в комнату Сковелла. Главный повар поднес поближе свечу, и оба пристально всмотрелись.

В глубине мерцали леденцы, похожие на драгоценности. Корона лежала на боку среди россыпи золотых монет. Сковелл постучал ногтем по глазурной корке, потом отломил кусочек теста и принялся жевать.

— Это пруд, мастер Сковелл, — пояснил Джон. — В нем царские сокровища превратились в сладости. Теперь он может поесть…

— Я понял, — перебил Сковелл. — Вода очень прозрачная. Глазурь тоже. Как ты этого добился?

Джон задумчиво поджал губы. По правде говоря, он сам не понимал, каким образом мадейрский сахар вместе со всеми заправками в конце концов распустился и желировался столь удачно, — единственно мог сказать, что в ходе готовки лишь самый медленный жар обволакивал варочную посуду, отравляя недра пруда темнотой. А чтобы получить такую глазурную корку, он медленно водил раскаленным утюгом над самой поверхностью.

— Я держал сироп высоко над жаровней и углей в нее клал мало.

Сковелл одобрительно кивнул.

— Терпение, — промолвил он. — Вероятно, Тантала погубил недостаток терпения. И то, что он забыл нрав своего господина. Но мы с тобой не совершим такой ошибки, Джон.

Снова загадка. Какому же господину служит Сковелл?

— Отнеси это обратно в холодную кладовую, — распорядился главный повар. — Попроси мистера Пейлвика сберечь десерт в целости. Его должен отведать гость сэра Уильяма. Сэр Сачервелл Корниш, по словам мистера Паунси, служит сэру Филемону Армсли. А сэр Филемон служит одному лишь королю…

Джон кивнул, хотя и недоумевая. Какая разница, кто взломает глазурь, изготовленную со всем тщанием? Или зачерпнет ложкой желе? Ведь вся полнота и совершенство творения останется здесь, в его руках. Но уже в следующую минуту мысли Джона опять обратились к блюду. Желе из оленьего рога получилось более прозрачным, размышлял он в воскресенье. Но вот растворялась костяная стружка гораздо дольше… Выйдя на солнце после церковной службы, Джон побрел на луг, погруженный в свои думы. Громкий всплеск вывел его из задумчивости.

На другой стороне пруда он увидел знакомую фигуру. Коук взвешивал в ладони ком земли. Барлоу и Стаббс делали то же самое. Неподалеку от них топтался Цапля. При виде своих мучителей бедняга впал в беспомощное смятение. Он нерешительно шагнул вперед, потом назад, волоча по земле крылья.

— Эй! Отстаньте от него! — крикнул Джон через пруд.

Трое землеметателей повернулись к нему. Стоящий за ними Цапля растерянно хлопал глазами. Джон махнул ему рукой, прогоняя прочь, но Цапля зеркально повторил жест. Внезапно Джона осенила мысль.

— От Сковелла идешь, да? Небось, опять колдовали над котелками? — издевательски крикнул Коук.

— Не твое дело.

Джон повел рукой перед собой, и Цапля на другой стороне мутного бурого пруда сделал то же самое. Джон медленно поднял обе руки над головой, и Цапля позади троицы воздел свои крылья.

— Что, сдаешься, черномазый? — презрительно ухмыльнулся Коук. — Зря ты пошел против нас. Не стоило тебе…

Но Джон так и не узнал, чего ему не стоило делать. Резко бросив руки вниз, он увидел, как крылья Цапли стремительно опускаются и палки с треском обрушиваются на головы Барлоу и Стаббса. Джон крутанул руками, и крылья Цапли тоже крутанулись, крепко саданув Коука по макушке.

— Ой! Черт!

Коук схватился за голову и пошатнулся. Джон на другой стороне пруда быстро вращал руками, посылая Цаплю в драку. Оборванная фигура двинулась на своих врагов, стремительно размахивая крыльями, колотя и молотя со всей силы. Чертыхаясь и охая под градом ударов, трое приятелей сперва швырялись в наступающего на них Цаплю комьями земли, потом неожиданно прекратили сопротивление. Остановившись на середине замаха, Барлоу со Стаббсом развернулись и неуклюже побежали к дому, а Коук помчался в другую сторону, к роще. Два товарища проводили их взглядом. Джон уперся ладонями в колени и перевел дух. Цапля на другой стороне пруда наклонился и сделал то же самое. Джон медленно поднял руку, и они двое отсалютовали друг другу.

— Я знаю, что ты можешь говорить, — тяжело дыша, сказал Джон. — Ты разговариваешь во сне.

Его боевой товарищ расплылся в улыбке, потом вдруг снова растерянно заморгал. Увидел что-то у меня за спиной, сообразил Джон.

— Мои поздравления.

Вздрогнув, Джон повернулся. Юная женщина в узкополой шляпке прямо сидела на крупной серой лошади. Широкая юбка темно-зеленой амазонки, накрывающая бок животного, заканчивалась внизу парой черных сапожек. Острый нос указывал прямо на него. Джон опять смотрел в лицо Лукреции Фримантл.

— Твои манеры не улучшились, Джон Сатурналл.

— Ваша светлость?

— Ты имеешь дерзость открыто разглядывать меня.

Джон опустил взгляд на подернутую рябью воду пруда. Голос у нее стал чуть глубже, подумал он. А губы полнее. Он ни разу, даже издали, не видел Лукрецию с тех пор, как мельком увидел у церкви почти пять лет назад. Сейчас ее отражение в воде дрожало и мерцало перед ним, расплываясь и вновь чудесным образом сгущаясь. Но ничто не изменит ее нрав, сказал себе Джон. Он вспомнил пронзительный крик в Солнечной галерее: «Сюда! Он здесь!» Никаким количеством сахара не подсластить ядовитого характера леди Люси. Цапля на другой стороне пруда таращился так, будто Лукреция спустилась с небес на громадной птице.

— Вижу, ты дослужился до поваренка, — сухо продолжила девушка. — Как и мечтал.

И повадки у нее остались прежними, подумал Джон.

— Я повар, ваша светлость.

— Еще лучше. Поздравляю, мастер Сатурналл.

— Мистер, — поправил он. — Повара именуются «мистер». — Он выждал долю секунды. — Леди Лукреция.

— Прекрасно. — Девушка тоже выдержала паузу. — Мистер Сатурналл. Благодарю за бесценную поправку.

— Рад услужить вашей светлости. — Он опять помолчал. — Ваша светлость.

— Счастлива это слышать, — ледяным тоном ответствовала она.

Но Джону почудилось, будто на лице, отраженном в воде у него под ногами, выступили алые пятна.

— Благодарю вас за возможность сделать вам приятное, ваша светлость.

Наверное, так они и разговаривают между собой в залах наверху, подумал Джон. Похоже на игру в «пятерки», только перебрасываешься не мячами, а словами.

— А я поздравляю тебя с вновь приобретенными учтивыми манерами, — напряженным голосом проговорила Лукреция. — Мне бы очень хотелось продолжить наш урок вежливости, но — увы! — я должна завершить конную прогулку. Доброго дня, мистер Сатурналл.

— Сожалеть остается мне, ваша светлость. И вам доброго дня.

В глубине души Джон почувствовал легкое разочарование, когда отступил в сторону и лошадь прошла мимо. Он смотрел, как бедра Лукреции колеблются в такт поступи животного. Они и тогда, в Солнечной галерее, были такие полные? Внезапно девушка рывком натянула поводья и остановилась. Сейчас обернется и скажет еще какую-нибудь колкость, предположил Джон. Но Лукреция смотрела на сторожевые башни, между которыми медленно распахивались деревянные воротные створы. На подъездной аллее показалось знакомое перевозочное средство.