В вигвамах было жарко и душно, и потому большинство иннейцев спали на улице. Малейн застегнул рубашку, сложил шкуры и пододвинул поближе к выходу из шатра. Подошел к старухе, присел рядом.

— Добрый день, бабушка, — вежливо произнес священник.

— Сейчас утро. А утро не может быть добрым, если не прогнать демонов ночи! — старуха подкинула еще один пучок в огонь, что-то быстро зашептала.

— О! Ты уже проснулся? — раздался сзади знакомый голос. — Как твои раны?

— Спасибо, — Малейн развернулся к Таурану, — много лучше. Я хотел бы поговорить с вождем. Мы очень спешим, и моему отряду надо выйти сегодня рано утром.

— Это невозможно. — Тауран широко улыбнулся, но в глазах у него колкими льдинками застыла холодная воля. — В день посвящения никто не имеет права покинуть лагерь. Даже вождь. Даже шаман. И не новорожденному брату менять наши порядки, даже если он победил в битве с тротом.

— Тауран! — священник положил руку иннейцу на плечо. — Мы вынуждены уйти. Несмотря на все твои «даже». Я должен принести письмо в Тельму. И если мы не доберемся до города в течение трех дней…

— Где находится твоя Тельма? — перебил Иннеец.

— К северу отсюда. И немного западней.

— Не бойся. Ты успеешь за два дня. Сегодня твой отряд останется у нас. Вы все равно должны отдохнуть. А завтра спуститесь вниз по реке. Пирога идет вдвое быстрее человека, а я дам вам хороших гребцов. Я, конечно, не вождь, но мой голос на совете племени значит немало.

— Спасибо, Тауран. — Эдвард протянул раскрытую ладонь. Иннеец на секунду замешкался, а затем их руки сомкнулись в крепком пожатии.

Через полчаса, когда над кронами появились первые лучи солнца, шкуры вокруг очага зашевелились. Заспанные иннейцы потягивались, о чем-то переговаривались на быстром, словно горная речка, языке. К Малейну, позевывая, подошли Нели и Кивин.

— Проснулся, командир! — прохрипел осипшим голосом Кивин. — Здорово ты вчера эту кошку порезал.

— Насколько я знаю, пристрелил ее все-таки Нели.

Молодой воин засмущался, потупился. Торчащие из-под нестриженых волос кончики ушей покраснели.

— Ну, если бы не вы, я бы и шелохнуться не сумел.

— Ладно, шкуру убитого трота будем делить потом, а сейчас мне больше всего хотелось бы позавтракать.

— Я тут разузнал местные обычаи, — произнес Кивин. — Кушать они будут часа через два, из общего котелка. А вот вечером, после обряда инициации, обещан грандиозный пир. Полчаса назад у одной прелестной индианки я выяснил, что женщины вчера нашли гигантский трюфель, так что веселье обеспечено.

— Да, насчет прелестной индианки… — растеряно подумал Малейн, — надо найти ту девушку, Луиту. Кажется, я вчера ее сильно обидел.

После полудня в центре лагеря ударил барабан. Натянутая кожа звенела и гудела под танцующими ладонями. Иннейцы, побросав дела, стекались в круг, обнесенный вигвамами.

Появился облаченный в полный парадный наряд вождь племени нуроу. Вслед за ним вышел высокий, серый от старости старик. Шаман. Позади них с томагавками наперевес и боевой раскраской на лицах выстроились старейшины и охотничьи старшины.

— Смотри, вот тот, с перьями рока на голове — это Тауран, — шепотом произнес Кивин, показывая на первого в ряду старшин.

Барабан глухо пророкотал и смолк. Наступила тишина.

Стояли, замерев, чернорукие воины нуроу, испуганно жались позади женщины, несколько старух низкими и неожиданно чистыми голосами затянули протяжную песню. Вскрикнул шаман, ударил в бубен, разгоняя случайных духов. Полог главного вигвама откинулся, и на поляну один за другим выступило полтора десятка голых мальчишек.

Шаман встряхнул бубен. Подождал, пока умолкнут звонкие костяшки. Положил инструмент на землю, присел рядом с костром. Протянул руки к огню. Пламя нежно лизнуло загрубевшую кожу, обволокло кисть, ласково прильнуло к запястьям. Оборвалась, словно обрезанная ножом, песня.

— Вуниту! Яви волю свою! — вскрикнул шаман. Ладонь его раскрылись, высыпая в огонь горсть ярко-зеленого порошка. Пламя вскинулось, взъярилось на несколько футов в высоту, выплеснуло в стороны сверкающие лиловые языки. Общий радостный выдох пронесся над поляной.

— Великий Вуниту ждет, чтобы свершился обряд посвящения! — выкрикнул шаман. Костяные фигурки, пришитые к его одежде, дробно застучали, подтверждая сказанное.

— Дух вселенной, отец мира, нужна ли тебе еще одна жертва? Ведь слуги твои уже забрали одного нуроу? — вскинув лицо к небу, спросил шаман.

Вторая ладонь разжалась, высыпая в пламя новую порцию порошка. И снова огонь вскинулся к небу, окрасился в лиловый, и общий вздох облегчения шевельнул листву.

— Какой шарлатан… — прошептал Кивин, склонившись к Малейну. — Он еще спрашивает у Вуниту, когда у самого порошок в ладони зажат.

— Не знаю, как насчет порошка, — так же шепотом ответил Эдвард, — но руку из огня он уже минут пять не вынимает. И даже не обгорел. Ты так умеешь? Я нет…

— А ведь точно… — Кивин смущенно умолк.

Тем временем шаман поднялся и подошел к первому мальчишке.

— Встань, нуроу! — парнишка поднялся с земли, на которой сидел. К худой жилистой ляжке прилип засохший сучок. Мальчик подошел к костру, нерешительно остановился рядом.

— Очистись, — сухо бросил шаман.

Парень шагнул в костер. Вскрикнула в задних рядах испуганная женщина, Нели вскочил, и Кивину с Малейном пришлось вцепиться ему в одежду, чтобы он не кинулся на помощь. Запахло паленым волосом.

— Хватит! — парень вышел из костра. Сучок, прилипший к ляжке, превратился в уголек, и молоденький нуроу подпрыгнул и, зашипев от боли, щелчком скинул светящуюся точку на землю.

— Это не настоящий огонь… — пробормотал Кивин. — У него только волосы чуть-чуть обгорели.

— Не городи чушь, — раздраженно отозвался Эдвард, — сучок-то до конца сгорел. Я думаю, тут дело в другом. Наверное, иннейцы нуроу в совершенстве овладели техникой аутотренинга. Способности нашего тела, и тем более мозга, практически неисчерпаемые. Главное — уметь управлять своими возможностями. Тебя ведь не удивляет, что аббат Демеро способен переговариваться по мыслесвязи с другими аббатствами? А ты не способен отправить и простенькую мысль. Я не хочу тебя обидеть, — Малейн положил ладонь Кивину на плечо, дружески сжал, — но не ищи здесь жульничества. Это другой народ, с другими возможностями и обычаями. И я, например, искренне рад, что они стали нашими друзьями. В борьбе с Нечистым они будут хорошей подмогой.

— Но ведь они же язычники! — ошарашено прошептал Нели. — Они ведь признают только своего Вуниту!

Эдвард положил вторую руку на плечо молодому лучнику и обнял друзей.

— Нели, малыш, они верят в того же бога, что и ты, просто по-другому.

Тем временем все мальчишки прошли сквозь пламя. Некоторые выходили невредимыми, другие выскакивали с обожженными лицами и ногами, но ни один не сгорел. Вождь усадил ребят вокруг костра и ушел в свой вигвам. Снова грохнули барабаны. Шаман поднял бубен и, несколько раз стукнув в него, запел. На этот раз пели только мужчины. Сиплыми голосами, высушенными холодными ночными ветрами и жарким полуденным солнцем, они вытягивали простенькую и в тоже время неуловимую мелодию.

Из вигвама, неся в руках кусок черного полотна, показался вождь. На секунду Малейну показалось, что полотно живое. Ткань еле заметно шевелилась. В нос ударил знакомый кислый запах.

— Муравьи… — произнес Нели, со смесью страха и гадливости в голосе. Зрение у молодого лучника было превосходное, и он в отличие от Малейна, мог разглядеть бесчисленные тельца маленьких насекомых, вплетенные в полотно.

Вождь подошел к первому парню, взял его за руку, обмотал шевелящейся тканью. Плотно прижал. Мальчишка выпучил глаза, из прикушенной губы тягучей каплей потекла кровь. Вождь обмотал вторую руку и вернулся в вигвам.

— Так вот откуда у них черные руки… — просипел Нели. — Я же говорю, это слуги Нечистого!

На этот раз вмешался Кивин. Усадив бледного лучника на землю, он закатал руку и показал Нели тыльную сторону ладони. На месте укусов остались маленькие черные точки. А чуть выше, около локтя синела странная татуировка — тонкий кинжал с крестовидной рукояткой вонзался в глаз.