В остальном Харвелл подтвердил во всех подробностях показания дворецкого. Коронер спросил его, не заметил ли тот чего-нибудь особенного на столе покойного, после того как тело было перенесено в спальню.

– На нем было все как обычно, только необходимое, – ответил он, – книги, бумага, перо, бутылка и бокал, из которого накануне пил мистер Левенворт.

– А кроме этого – ничего?

– Кажется, ничего.

– Относительно бокала вы, кажется, говорили, – вмешался один из присяжных, – что он оставался в том же положении, как ваш патрон поставил его при вас накануне вечером?

– Да, совершенно в том же.

– Но ведь он всегда выпивал целый бокал?

– Да.

– Значит, сразу же после вашего ухода ему кто-то помешал его допить?

Молодой человек вздрогнул и побледнел, будто ему пришла в голову какая-то ужасная мысль.

– Это еще ничего не значит, – сказал он, с трудом произнося слова, – мистер Левенворт мог… – Он не докончил фразы и замолчал.

– Продолжайте, мистер Харвелл. Договаривайте то, что хотели сказать, – попросил коронер.

– Мне больше нечего вам сообщить, – ответил секретарь, пытаясь справиться с волнением.

Присутствующие обменялись многозначительными взглядами: всем казалось, что именно в молчании секретаря в данную минуту скрывается ключ к разгадке ужасной тайны. Но коронер, по-видимому, не обратил на это никакого внимания и продолжал допрос:

– Не знаете ли вы, находился ли на своем месте ключ от двери в библиотеку, когда вы выходили оттуда вечером?

– Я не обратил на это внимания.

– Но вы предполагаете, что он находился там?

– Да, это вероятнее всего.

– Во всяком случае сегодня поутру дверь была обнаружена запертой и ключ из скважины исчез?

– Да, совершенно верно.

– Значит, тот, кто совершил убийство, запер дверь и ключ унес с собой?

– Да, похоже на то.

Коронер пристально взглянул на свидетеля; в это время поднялся с места маленький присяжный:

– Нам говорили, что, когда дверь наутро была взломана, обе племянницы вашего патрона последовали за вами в библиотеку; так ли это было?

– Только одна из них пошла с нами – мисс Элеонора.

– Она и есть, кажется, предполагаемая наследница покойного?

– Нет, наследница – мисс Мэри.

– Я тоже хотел бы задать вопрос мистеру Харвеллу, – проговорил один из присяжных, который до сих пор молчал. – Нам очень подробно описали, как и в каком положении был найден убитый, но ведь ни одно преступление не совершается без определенной цели. Может быть, вы, господин секретарь, знаете, был ли у покойного какой-нибудь тайный враг?

– Этого я не могу вам сказать.

– Он со всеми в доме был в хороших отношениях?

– Не могу сказать с уверенностью, – нерешительно проговорил свидетель. – Весьма вероятно, что бывали недоразумения.

– Между кем?

В комнате воцарилась мертвая тишина; наконец секретарь произнес:

– Между моим патроном и одной из его племянниц.

– Какой именно?

– Мисс Элеонорой.

– Можете ли вы сказать, на какой почве они происходили?

– Нет, не могу.

– Вы ведь вскрывали письма мистера Левенворта?

– Да.

– Не было ли в письмах, полученных за последнее время, каких-нибудь фраз, которые могли бы пролить свет на это темное дело?

На этот вопрос секретарь, казалось, положительно не хотел или не мог ответить: он молчал, замерев, будто окаменел.

– Мистер Харвелл, – обратился к нему коронер, – разве вы не слышали вопроса присяжного?

– Да, конечно, я обдумываю его… Насколько я помню, ни в одном из писем не было ни малейшего намека на то, что произошло здесь вчера вечером.

По-видимому, секретарь лгал: я видел, как пальцы его левой руки судорожно шевелились, потом она вдруг сжалась в кулак, как будто он мгновенно принял какое-то решение.

– Весьма возможно, что вы правы, – заметил коронер, – во всяком случае вся корреспонденция покойного будет еще раз тщательно изучена.

– Это уж как водится, – совершенно спокойно ответил Харвелл.

На этом допрос Харвелла в первый день следствия и закончился. Когда он вернулся на свое место, я сделал из его показаний четыре вывода: Харвелл, по одному ему известной причине, подозревал кого-то, но даже себе не хотел признаться в своих подозрениях; в дело была замешана женщина, как это становилось очевидным из замечания по поводу шороха платья в коридоре; незадолго до убийства хозяин дома получил какое-то письмо, имевшее отношение к этому убийству, и, наконец, каждый раз, когда секретарю приходилось упоминать об Элеоноре Левенворт, голос его заметно дрожал.

Теперь наступила очередь кухарки – видной, полной женщины с добродушным красным лицом. Когда она торопливо выступила вперед, на лице ее был написан такой страх, смешанный с любопытством, что присутствующие не могли удержаться от улыбок.

– Ваше имя? – приступил к допросу следователь.

– Кэтрин Мэлон.

– Как давно вы служите в этом доме, Кэтрин?

– Вот уже почти год как я поступила сюда по рекомендации мистера Уилсона, и…

– Почему вы ушли от Уилсонов?

– Они вернулись в Ирландию, и потому…

– Итак, вы прожили в доме покойного не более года?

– Да.

– И, по-видимому, довольны своим местом? Мистер Левенворт хорошо обходился с вами?

– Никогда в жизни я не видела лучшего господина, чем он. И надо же было случиться тому, что какой-то проклятый негодяй убил его. Хозяин был таким добрым и сердечным, я часто говорила Джен… – Кухарка вдруг испуганно умолкла и оглянулась на других слуг, будто сказала большую глупость.

Коронер заметил это и спросил:

– Джен? Кто такая Джен?

Пухлые пальцы женщины судорожно зашевелились, потом, сделав над собой усилие, чтобы успокоиться, она произнесла:

– Джен – это горничная.

– Но я не обнаружил среди прислуги такой горничной; вы ведь не упоминали ни о какой Джен, Томас, – заметил следователь, обращаясь к дворецкому.

Тот бросил укоризненный взгляд на кухарку и промолвил:

– Я не упоминал о ней, так как вы интересовались только теми, кто находился в доме в ночь убийства.

– Ах вот как! – с иронией воскликнул коронер, затем снова повернулся к кухарке, испуганно оглядывавшейся по сторонам, и спросил: – Где же теперь Джен?

– Ее здесь нет.

– С каких пор?

Кухарка тяжело вздохнула:

– Со вчерашней ночи.

– В котором часу она вышла из дома?

– Право, не знаю, уверяю вас, я ничего не знаю.

– Ей отказали от места?

– Нет, кажется, ее вещи еще тут.

– Значит, вещи тут… В котором часу вы заметили ее отсутствие и стали искать?

– Я вовсе ее не искала, вчера она была здесь, сегодня ее нет. Я и подумала, что девушка ушла куда-нибудь.

– Вот оно что, – промолвил многозначительно коронер, в то время как все присутствующие слушали пояснения кухарки с напряженным вниманием. – А где обыкновенно спала горничная?

Кухарка, в смущении теребившая краешек своего передника, ответила нерешительно:

– Мы все спим наверху.

– Все в одной комнате?

– Да, – ответила она так же нерешительно.

– Джен вчера вечером вместе с вами поднялась наверх?

– Понятное дело, да.

– В котором часу?

– Мы все пошли спать в десять; я слышала, как пробили часы.

– Не заметили ли вы в ее поведении чего-нибудь особенного?

– У нее болели зубы.

– Вот как! Болели зубы… Расскажите мне все, что знаете.

– Но ведь она ни в чем не виновата! – воскликнула добрая женщина, залившись слезами. – Поверьте мне, Джен – хорошая девушка, а уж какая честная – на удивление! Я готова побожиться, что она даже не думала приближаться к дверям той комнаты, где убили нашего господина: она спустилась только для того, чтобы попросить у мисс Элеоноры капель от зубной боли.

– Хорошо, успокойтесь, – произнес коронер, – я и не думаю обвинять Джен. Я только спросил, чем она занималась после того, как ушла вместе с вами наверх. Вы говорите, что потом она спустилась за каплями; когда это было?