Эти слова, видимо, произвели на всех присутствующих должное впечатление. Дом был найден утром запертым на все запоры, а после этого никто из него не выходил, следовательно, убийцу надо было искать в доме.

Присяжный, задавший последний вопрос, огляделся вокруг с видом полного удовлетворения и, не желая, очевидно, свести на нет произведенный эффект, молча уселся на свое место, отказавшись от дальнейших расспросов.

Так как, по-видимому, никто больше не собирался допрашивать дворецкого, то последний, судя по всему, начал терять терпение и спросил:

– Желают ли господа задать мне еще какой-нибудь вопрос?

Никто на этот призыв не отозвался, и дворецкий с облегчением вздохнул и поспешно направился к прислуге, явно обрадованный тем, что наконец-то тяжелое испытание завершилось. Это невольно бросилось мне в глаза, но у меня не было времени поразмыслить над этим, поскольку начался допрос моего нового знакомого – мистера Харвелла, секретаря, который был правой рукой покойного.

Харвелл выступил вперед с видом человека, который сознает, что от его слов зависят жизнь и смерть других людей. Его внешнее спокойствие и достоинство, с которым он держался, произвели на всех самое выгодное впечатление, и даже мне он показался уже не таким антипатичным, как поначалу. Его внешность не говорила ни против него, ни в его пользу: это был один из тех ничем не примечательных мужчин с гладко зачесанными волосами, которые встречаются на каждом шагу. В своей жизни этот человек испытал, по-видимому, больше горя, чем радости, и был лучше знаком с мрачными, нежели со светлыми сторонами жизни.

Коронер немедленно приступил к допросу:

– Ваше имя?

– Джеймс Трумен Харвелл.

– Каков род ваших занятий?

– Последние восемь месяцев я служил личным секретарем покойного мистера Левенворта.

– Вы, кажется, последний, кто видел его живым?

При этом вопросе молодой человек высокомерно поднял голову и проговорил:

– Ни в коем случае! Вы, вероятно, путаете меня с человеком, который убил мистера Левенворта?

Подобное заявление походило скорее на шутку дурного тона, и попытка отнестись таким образом к расследованию трагического происшествия произвела на присутствовавших в комнате самое тягостное впечатление; общее настроение тотчас изменилось не в пользу допрашиваемого. По-видимому, он и сам это почувствовал, но, несмотря ни на что, еще выше поднял голову.

– Я хотел спросить, – уточнил коронер, возмущенный подобным ответом, – были ли вы последним, кто видел мистера Левенворта, перед тем как он был убит?

Секретарь скрестил руки на груди. Я не мог понять, хочет ли он этим движением скрыть охватившую его дрожь или только пытается выиграть время, чтобы собраться с мыслями.

– Я не могу дать вам на это однозначного ответа, – проговорил он наконец серьезно. – По всей вероятности, я последний видел его живым, хотя, когда живешь в таком большом доме, трудно утверждать это с полной уверенностью.

Заметив, что присутствующие не удовлетворены его ответом, секретарь добавил:

– Я, в соответствии со своими обязанностями секретаря, иногда должен был приходить к мистеру Левенворту и поздним вечером.

– Не могли бы вы сообщить нам, в чем именно состояли эти обязанности? – спросил коронер. – Иначе говоря, какого рода занятия поручал вам мистер Левенворт?

– Отчего же нет? Вам, быть может, известно, что покойный обладал огромным состоянием, и поскольку он пользовался репутацией человека чрезвычайно доброго и отзывчивого, то ему отовсюду приходили разного рода прошения, которые я и должен был вскрывать, а также отвечать на них. Его частная корреспонденция помечалась всегда особым знаком, которым и отличалась от прочей переписки. Но это еще не все. Мой патрон прежде занимался торговлей чаем и не раз бывал в Китае, поэтому он был очень заинтересован завязать более тесные отношения между нашим отечеством и этой страной. Чтобы познакомить американцев с Китаем, со всеми его традициями и народом, патрон начал писать книгу на эту тему. Моя помощь ему в этом деле ограничивалась тем, что я каждый день писал часа три под его диктовку. Последний сеанс приходился на поздний вечер, между девятью и одиннадцатью часами. Мистер Левенворт был человеком чрезвычайно пунктуальным и любил точность во всем.

– Вы говорите, что писали под его диктовку каждый вечер. Значит, и вчера также?

– Да, как всегда.

– Что вы можете сказать относительно его настроения? Не заметили ли вы, что он был взволнован или обеспокоен чем-нибудь?

Секретарь нахмурил брови и произнес с расстановкой:

– Поскольку он, надо полагать, не имел ни малейшего понятия о том, что смерть его близка, чего ради он стал бы волноваться или беспокоиться?

Коронер, недовольный тоном, которым свидетель давал показания, строго заметил:

– Ваше дело отвечать на вопросы, а не задавать их.

– Прекрасно. В таком случае я должен сказать, что, если даже мистера Левенворта и посетило какое-либо предчувствие близкой смерти, он не сообщил мне ничего об этом и даже казался более углубленным в работу, нежели всегда. Когда я уже собирался уйти, он сказал мне: «Не пройдет и месяца, как можно будет отдать эту книгу в печать, не так ли, Джеймс?» Я прекрасно помню его слова, потому что в ту минуту он наливал себе вино; каждый вечер перед сном патрон выпивал бокал вина. Я уже взялся было за дверную ручку, но остановился на пороге и ответил: «Конечно, мистер Левенворт». – «В таком случае выпьем за успех моей книги», – произнес он и налил бокал также и мне. Я сразу выпил все вино, а хозяин – только половину. И когда мы нашли его утром мертвым, бокал стоял в том же положении на письменном столе.

Рассказ о последних минутах, проведенных с покойным, по-видимому, очень взволновал Харвелла; он вынул платок и отер пот со лба.

– На прощание, – продолжал он, – я пожелал патрону спокойной ночи и вышел из библиотеки.

Коронер, очевидно, вовсе не был тронут волнением секретаря; он пристально посмотрел на него и поинтересовался:

– А куда вы направились потом?

– К себе в комнату.

– По дороге вы никого не встретили?

– Ни единой души.

– Быть может, вы заметили или услышали что-нибудь необычное?

Голос секретаря как будто дрогнул, когда он ответил:

– Нет, ничего.

– Подумайте еще раз хорошенько, мистер Харвелл, можете ли вы с чистой совестью подтвердить, что действительно никого не встретили и ничего не заметили?

На лице свидетеля появилось испуганное выражение, он дважды начинал беззвучно шевелить губами, словно пытаясь что-то сказать, но оба раза промолчал. Наконец он произнес с видимым усилием:

– Действительно, я заметил нечто, но настолько незначительное, что даже не хотел упоминать об этом; теперь эта маленькая странность невольно мне вспомнилась.

– Так в чем же дело? Говорите.

– Одна дверь была полуотворена.

– Чьей комнаты?

– Мисс Элеоноры Левенворт, – молодой человек понизил голос до едва слышного шепота. – Если бы не произошло это ужасное несчастье, я даже не вспомнил бы о подобном ничтожном обстоятельстве.

– Вы заперли за собой дверь, когда вошли в свою комнату?

– Само собой разумеется.

– Когда вы легли спать?

– Тотчас же.

– Быть может, вы слышали что-либо, перед тем как заснули?

Он опять немного смутился, потом решительно заявил:

– Ровно ничего.

– Вы не слышали шагов в коридоре?

– Может быть.

– Но можете ли вы сказать наверняка, что слышали шаги?

– Утверждать этого я не могу.

– Но по крайней мере вам так показалось?

– Да, теперь я припоминаю… Я уже начал засыпать, когда мне показалось, что в коридоре слышны шуршание платья и шаги, но это не произвело на меня никакого впечатления, и вскоре я уже спал.

– Больше ничего?

– Чуть позже я вдруг проснулся, будто испугавшись чего-то, но что это было, я не в состоянии сказать. Помню только, что сел в постели и огляделся кругом. Но поскольку ничего не увидел и не услышал, то снова лег и проснулся лишь сегодня утром.