В помощь служителям-дядькам еще в августе прислана была «инвалидная команда» — унтер-офицер и шесть солдат-инвалидов.
В. Ф. Малиновский. Портрет работы неизвестного художника.
Директор Лицея Василий Федорович Малиновский отдавал последние распоряжения эконому Эйлеру и надзирателю по учебной и нравственной части Пилецкому.
И вот с утра 9 октября 1811 года возле директорского дома началось оживление. Казалось, хозяин принимает гостей. Со стуком подъезжали кареты, из которых степенно выходили подростки-мальчики в сопровождении родных. Но лица детей были грустны и растерянны, а лица взрослых торжественно серьезны. Они приехали не в гости. Это начали съезжаться воспитанники, принятые в Царскосельский Лицей.
Кто привез Александра Пушкина, неизвестно. Возможно, дядя Василий Львович. А может быть, давний друг семьи Пушкиных, добрейший Александр Иванович Тургенев, благодаря влиянию которого и удалось поместить двенадцатилетнего Александра во вновь открываемое учебное заведение.
Встречал приезжающих сам хозяин дома — Василий Федорович Малиновский. Было ему уже за сорок. Его открытое лицо с благородными чертами говорило об уме и доброте. Держался он скромно, просто, приветливо. Он прекрасно понимал, что творилось в душе привезенных к нему мальчиков, и старался их ободрить, успокоить, рассеять.
«Новобранцы» прибывали по одному. Отобедали тут же у директора. Сопровождающие не задерживались, не желая продлевать тягостные минуты расставания и памятуя пословицу: «Долгие проводы — лишние слезы».
Родные уехали, и воспитанники остались одни с гувернерами и инспектором.
После вечернего чая всех повели переодеваться. В несколько минут мальчики преобразились. Сброшены неказистые домашние курточки, панталоны, башмаки. На каждом синий двубортный сюртук со стоячим красным воротником, с красным кантом на манжетах, блестящими гладкими пуговицами, синий суконный жилет, длинные прямые панталоны синего сукна, полусапожки…
Мальчики бросились к зеркалу, разглядывали друг друга, вертелись. Одни уже воображали себя министрами, другие сенаторами, третьи просто наслаждались своим парадным видом.
Довольны были все.
Время близилось к десяти. Пора и на покой. Поднялись на четвертый этаж и по длинному полутемному коридору разошлись по своим комнаткам, где удушливо пахло непросохшей краской. «Новобранцы» осмотрелись. Тускло освещала свеча скромное убранство: узкая железная кровать с бумазейным одеялом, конторка, стул, умывальный столик с зеркалом, комод. За окном непроглядная осенняя ночь, ветер, шум деревьев в роще. И не у одного будущего сенатора и министра вдруг почему-то защипало в горле и потекли по щекам непрошеные слезы.
Музей Лицей. Комната № 14 — спальня Пушкина. Фотография.
Александру Пушкину досталась комната под номером 14. Над дверью уже висела дощечка с его фамилией. Оставшись наедине, он не заплакал. Он не был особенно привязан к родителям, которые не понимали да и не старались понять странного на их взгляд, порывистого, шаловливого ребенка. Он привык к тому, что он сам по себе. Привык к независимости, и потому отъезд из родного дома не явился для него столь тягостным испытанием, как для многих его товарищей. И в этих казенных стенах он не заплакал. Он давно уже не плакал. Последний раз, пожалуй, лил слезы тогда, когда гувернантка сестры схватила его тетрадку с начатой поэмой и отдала гувернеру Шеделю: «Посмотрите, каким вздором занимается Александр вместо того, чтобы готовить уроки». Шедель начал читать и захохотал. И тут Пушкин заплакал. Он вырвал тетрадку и швырнул ее в печь. С тех пор он не плакал.
Пушкин оглядел свою комнатку. Убогость обстановки не тревожила его. Он не был избалован. Приметил все: в дверях окошко с сеткой, мерные шаги дежурного дядьки в коридоре — и подумал с усмешкой: «Решетка, часовой… Будто в тюрьме».
9 октября в Лицей кроме Пушкина приехали Кюхельбекер, Вольховский, Илличевский, Ломоносов, Ржевский, Матюшкин, Брольо, Корсаков, Гурьев. На другой день привезли еще четверых. А 13 октября директор Лицея сообщил министру просвещения графу Разумовскому, что все воспитанники уже съехались, все они довольны своим содержанием и веселы, все уже одеты в казенные мундиры и снабжены обувью, «потому что многие из них приличной одежды не имели».
В Лицей приняли тридцать человек. Царских братьев среди них не числилось. Назревали грозные политические события — война с Наполеоном, царю было не до братьев. К тому же не понравился «императорской фамилии» состав воспитанников Лицея. Были они в большинстве детьми незнатных, небогатых и нечиновных родителей — неподходящая компания для великих князей.
19 октября 1811 года
Хотя воспитанники съехались, занятия в Лицее еще не начинались. Все — от директора до шумливых обитателей четвертого этажа — деятельно готовились к 19 октября — дню торжественного открытия Лицея.
Приезжал брюзгливый надменный старик — министр просвещения граф Разумовский. Все осмотрел и приказал провести в его присутствии репетицию предстоящего торжества. В большом зале ему поставили кресло. Он сел и, приблизив к глазам свой неизменный лорнет, сумрачно наблюдал, как ввели воспитанников в парадных мундирах, построили и, вызывая их по списку, обучали кланяться почтительно и изящно тому месту, где будет сидеть царь и его семейство.
Большой зал Лицея, где происходила репетиция, был не очень велик, но красив. Светлый (по обеим сторонам его широкие окна), с четырьмя колоннами, поддерживающими потолок, со стенами, окрашенными под розовый мрамор, блестящим паркетом, зеркалами во всю стену и малиновыми штофными портьерами с шелковыми кистями. Именно здесь предполагалось устраивать публичные экзамены, выпускные акты и другие торжества. Зодчему Стасову приказано было, чтобы это помещение имело не только «приличное», но и парадное обличье. И под присмотром Стасова мастер Набоков искусно расписал стены зала клеевыми красками «под лепное». Воинские доспехи, знамена, одноглавые орлы, аллегорические фигуры, сцены из античных времен казались не нарисованными, а вылепленными, выпуклыми. Роспись украшала и потолок, и четыре арки, через которые входили в актовый зал.
Актовый зал Лицея. Литография П. Иванова по рисунку лицеиста второго выпуска В. Лангера. 20-е годы XIX века.
Мебели в зале не полагалось, так как воспитанники должны были здесь заниматься фехтованием и другими физическими упражнениями, а по вечерам — играть. Но накануне торжественного дня открытия сюда снесли лучшую мебель со всего Лицея. Посредине зала между колоннами раздвинули длинный складной стол, покрыли его красным сукном с золотой бахромой. Поодаль от стола все пространство зала уставили рядами кресел.
И вот долгожданный день 19 октября наступил. Гости начали съезжаться с утра. Зима в том году была ранняя. Уже выпал снег, и приглашенные прибывали из Петербурга в удобных крытых санях.
Снова, как во время репетиции, в актовом зале по правую сторону стола в три ряда построились воспитанники в парадной форме. При них бледный от волнения Василий Федорович Малиновский, инспектор, гувернеры. По другую сторону стола — профессора и чиновники Лицея.
А вокруг переговаривались и раскланивались друг с другом министры, сенаторы, члены Государственного совета и «прочие первенствующие чины», придворные, педагоги из Петербурга. Сверкали шитые золотом мундиры, аксельбанты, ордена, раздавалось: «ваше сиятельство», «ваше высокопревосходительство»…
Напрасно вглядывались «новобранцы» в блестящую толпу: родителей их на торжество не допустили.
Александр Пушкин никого не искал. Отец и мать его были в Москве. Но когда в нескольких шагах от себя он заметил добродушную физиономию Александра Ивановича Тургенева, его черный фрак со звездой, обрадовался и почувствовал себя не так одиноко.
