Темная вода была похожа на неосвещенное зерка­ло. Зато там, куда падал случайный луч, она колеба­лась и дрожала, и казалось, что от нее исходят пою­щие звуки. А может быть, сама темная немота ночи пыталась петь?

— Ну и ночка! — засмеялся Орленов.

— Мне так часто приходится вытаскивать Орича откуда-нибудь за воротник, что я привыкла к ночным прогулкам, — то ли печально, то ли усмешливо ска­зала Вера. — Хочешь, я возьму тебя под руку? Нина не увидит.

Он подал ей руку. С Велигиной всегда было прият­но. Она была хорошим товарищем. Так они прошли некоторое время и неожиданно наткнулись на угол теплицы. Вера, протянув руку, ощупью нашла дверь.

— Кто там? — ворчливо спросил голос Орича.

— Воры, — пропищал Андрей.

— А вот я возьму ружье да выстрелю солью! — сказал Орич, открывая. — Это ты, Вера?

— Я и Орленов, — ответила Вера, выступая вперед.

— Какие же вы, к черту, воры! Ваши шаги были слышны еще на горе. Я думал, конная милиция ска­чет… — неприветливо пошутил Орич.

Андрей, которому все сегодня удавалось, хотел бы, чтобы Орич был помягче и повеселее. Плохое настрое­ние товарища в такое время принимается как упрек: «О себе-то позаботился, нахватал полные пригоршни удачи, а о товарище забыл?» Он прошел в теплицу, зажмуриваясь от яркого света, готовый шуткой и сме­хом разогнать тучи, под которыми ходил тут Орич.

Теплица представляла собой длинное узкое поме­щение со стеклянной крышей и широкими окнами. Вдоль помещения в четыре ряда стояли стеллажи с растениями. Воздух был полон влаги, и Орленову по­казалось, что он пахнет озоном, как перед грозой.

Теплица была разделена двойными непроницае­мыми переборками на три части. На высоте человече­ского роста бетонные переборки заканчивались стек­лянной стенкой, а двери в них были похожи на блин­дажные. В первых двух отделениях теплицы горели сильные лампы накаливания, из третьего через стек­лянные стены проникал дрожащий свет люминесцент­ных ламп. Растения на стеллажах, представляющих собой длинные, широкие, с низкими бортами ящики, медленно покачивались от воздушных токов.

— А у вас тут недурные тропики! — воскликнул Андрей.

— Но каждому посетителю грозит участь ка­питана Кука, Орич съест! — засмеялась Вера. — Он и тебя-то пустил только потому, что не успел за мной закрыть дверь!

— Опытная работа не любит постороннего взгля­да,— ворчливо заметил Павел.

— Боишься, что сглазят?

— Нет, увидят не то, что надо…

Это прозвучало как предупреждение. Андрей от­ступил в средний проход и замолчал. Если ему будут показывать опыты, хорошо. Если не будут, тогда можно поспорить. А раздражать Павла ему не хоте­лось.

— Тут не только тропики, — вызывающе сказала Вера. — Тут у нас есть и полюс холода… — Она взгля­нула на Орича, тот промолчал.

— Ну что же, забирай Павла и пойдем домой,— предложил Андрей. Он почувствовал, что Вера бо­рется с молчаливым сопротивлением Орича. — От этой духоты одно спасение — свежий воздух. Я думаю, он каждый вечер с тобой ссорится. В таких парниках мо­гут прорастать не только добрые злаки, но и сорные семена.

Вера перевела взгляд на Андрея. В нем вдруг по­явилась мольба. Орленов невольно опустил глаза. Ему не хотелось разыгрывать ни миротворца, ни напа­дающего.

— А может, ты, Павел, покажешь свой полюс хо­лода?— спросила Вера.

— В самом деле? — поддержал Орленов. — Я как-то приходил к вам, но не застал хозяев. Любопытно посмотреть на твои опыты. Да и Вере не терпится провести меня в свое царство света, я ведь вижу…

Вера взглянула благодарно. Орич нахмурился:

— У нее есть свой вход.

— Нечего сказать, довольно милое приглаше­ние!— засмеялся Андрей. Он никак не мог понять такого отношения со стороны Орича. Всякий человек, интересовавшийся его собственными опытами, был для него другом, помощником, пропагандистом. А Орич смотрел на посетителя как на врага. Что же такое он тут делает, если боится постороннего взгляда?

— А директора и парторга ты так же любезно вы­гоняешь?— не выдержал и спросил он.

— Они лица официальные, — сухо ответил Орич.

— Ах, так? Ну, а я твой друг! — сказал Андрей и, прежде чем Орич мог помешать ему, прошел к тяже­лой двери в соседнее отделение и открыл ее.

Вера шагнула за ним, словно решив прикрывать его с тыла. Орич остался на месте.

Андрей миновал тамбур и открыл вторую дверь. В лицо ударил холодный воздух. Под электрическим солнцем земля в ящиках поблескивала мерзлыми кри­сталлами льда. Андрей одним взглядом охватил обо­рудование лаборатории: аммиачные трубы холодильных приборов, распределительные щиты и подведен­ную к стеллажам систему электронагревательного прибора. На стенах был иней, на стеллажах — повис­шие и потемневшие от холода растения. Он взглянул на термометр: двенадцать ниже нуля!

— Так! Искусственная зима! — сказал Орленов.— А как же быть с весной? Тоже понятно!— один из щитов служил для управления искусственным клима­том.

Орич основательно подготовился к задуманному им опыту. Андрей поднял лопатку, лежавшую в ящике, и ударил по земле. Земля звенела. Да, здесь была зима! Андрею вдруг стало зябко, — он и забыл, что вошел в зиму є летней рубашке и без шляпы.

Смысл затеянного Павлом опыта прояснялся. В этом отсеке весна и лето должны были начаться по желанию испытателя. Придет час, когда Орич выклю­чит холодильные приборы и станет подогревать воздух и землю электричеством, тщательно отсчитывая каж­дый киловатт-час, который будет потрачен на переме­ну климата. Но что это даст? Зачем это?

— Простудишься, Андрей, — сказала Вера. По ее мнению, Андрей видел достаточно, чтобы говорить те­перь с Оричем об его работе.

Андрей медленно вышел из отсека и закрыл тяже­лые двери. Орич все еще стоял в первом отделении в той же растерянной позе. Изредка он бросал косые взгляды на Андрея, видимо стремясь определить впе­чатление, которое тот получил от осмотра.

— Ну, что ты скажешь? — озабоченно спросила Вера.

— Придумано здорово, — неуверенно ответил Ан­дрей, поеживаясь от знобкого холода, только теперь, кажется, пронизавшего его. Бросив взгляд на Орича, он увидел, как прояснилось лицо Павла. И он снова взглянул на запертые двери, за которыми леденела земля.

— Ну, а поточнее?— допытывалась Вера. Должно быть, судьба опыта волновала ее больше, чем самого испытателя. А может быть, она не доверяла первому впечатлению Орленова и ждала, когда он выложит все свои мысли.

— И все-таки мне кажется, — задумчиво сказал Орленов, — что это «шаг лошади как рабочее движе­ние…»

— Что? Что? — не вытерпела Вера. Лицо Павла медленно начало багроветь.

— Я читал как-то диссертацию одного научного деятеля. Он написал исследование в двести страниц на тему: «Шаг лошади как рабочее движение». Там было пятьдесят фото и диаграмм, и все они были по­священы тому, чтобы доказать, что основным рабо­чим моментом для лошади является шаг. А совсем недавно одна дама защищала диссертацию на тему: «Водяное голодание коровы и воздействие его на удой». Эта дама заморила до полусмерти десяток ко­ров. В общем, если взять сто диссертаций наших мо­лодых ученых, то по крайней мере десять из них бу­дут наукообразными, а десять просто вредными по той системе опытов, на которой они построены. И ока­жется, что написаны эти двадцать с одной только целью — получить степень и причитающиеся к ней материальные выгоды. А их авторы больше никогда в жизни не будут браться ни за науку, ни просто за перо. Боюсь, что опыт Павла тоже не научен и не нужен…

— Так! — гневно сказал! Орич и обернулся к Вере. — Хорошего консультанта ты привела! А еще го­ворила, что ему надо помочь! Он-то помогает товари­щам? Теперь я понимаю, почему он против Улыбышева вылез! Из зависти, вот почему! И вся его «деятельность» — сплошное завистничество! Работу ла­боратории частных проблем он тоже раскритиковал!

Орленов поднял голову — обобщение? Трактор Улыбышева, лаборатория частных проблем, теплица Орича… По одному все эти факты почти невесомы. Но брошенные один за другим на чашу весов, как это сделал Орич, они становятся уже доказательствами недоброжелательности Орленова к своим товарищам по работе. Однако молчать Андрей не мог.