Милый Таллин! Сколько мы о тебе думали! Где только тебя не вспоминали: и в осажденном Ленинграде, и в снежных домиках на ладожской Дороге жизни, и в душных, тесных отсеках подводных лодок у берегов фашистской Германии! С каким нетерпением ждали этого дня и часа балтийские моряки!

Мы знали, что гитлеровцы готовятся отступить и сжигают торговый порт. Теперь мы видим это своими глазами. Чем глубже в гавань втягиваются катера, приближаясь к дымящимся пирсам, тем яснее картина разрушений.

Ни одного уцелевшего здания, ни одного элеватора. Морской вокзал со стеклянным потолком — краса и гордость Таллинского торгового порта — обрушился, точно под собственной тяжестью. Над ним плывут клубы дыма и кирпичной пыли. На пирсах груды машин, они навалом громоздятся одна на другую. Повсюду полыхают пожары и стелется густой едкий дым.

Надо подойти к причалам и высадить десантников, уже давно приготовившихся к броску, но это не так просто.

Куда ни посмотришь — повсюду из воды торчат потопленные корабли и самоходные баржи. Здорово поработали наши балтийские штурмовики и бомбардировщики. В последнее время они за день совершали десятки и сотни боевых вылетов. В результате фашистам не удалось организованно эвакуироваться из Таллина. Под ударами наступающих частей Ленинградского фронта гитлеровцы беспорядочно бежали и искали убежища на островах.

Первым подходит к пирсу катер с минерами-разведчиками. Они выскакивают на берег. В руках щупальца, напоминающие удилища. Словно слепые, минеры ступают осторожно, медленно делают шаг за шагом, выставив вперед свои палки-щупальца.

Морские пехотинцы — как только подходит катер — прыгают на пирс один за другим, берут автоматы на изготовку и исчезают в клубах густого черного дыма.

Не так просто пробираться среди лабиринта машин и различной боевой техники — подорванных танков, зенитных установок, которые стреляли по нашим самолетам и, может быть, только несколько часов тому назад превращены в обломки металла.

У служебных зданий, вернее, у их развалин, нас встречают портовые рабочие.

— Скажите, как поживает Киров? — спрашивает один из них.

Мы переглянулись, не поняв вопроса. Тогда эстонец поясняет:

— Корабль… «Киров»… В газете «Ревалер цейтунг» писали, будто он потоплен. Правда?

— Нет, он жив, и скоро вы его увидите, — отвечаем мы.

— Жив? Это хорошо!

Потом, встречаясь с эстонцами, мы не раз отвечали на этот же самый вопрос. Фашистская пропаганда — газеты, радио — без устали трубила о том, что Балтийский флот уничтожен. Нам показывали в немецких журналах снимки крейсера «Киров», якобы потопленного фашистской авиацией, и портреты летчиков, награжденных железными крестами…

Из гавани наш путь лежал к центру города. Мы обратили внимание на красные флаги, развевавшиеся по ветру, над воротами одного завода.

Откуда они взялись так быстро?

Случайно проходивший человек прислушался к нашему разговору, подошел и стал объяснять:

— О, эти флаги наш Эдуард хранил. С тысяча девятьсот сорок первого года. Познакомьтесь с ним. Хороший старик! Больше чем полвека работает на заводе.

— Где же Эдуард? Как его найти?

Незнакомец приводит нас в контору завода, а сам исчезает. Через несколько минут он возвращается, ведя под руку пожилого человека небольшого роста, с черными, чуть тронутыми сединой волосами. Ему начинают переводить, кто мы и зачем пришли, но Эдуард останавливает переводчика:

— Сачем? Я сам хорошо снаю русский ясык. Это при немцах я делал вид, что русского не снаю. Не хотелось с гестапо снакомиться.

Он садится на диван, кладет руки на колени и, глядя на нас добрыми, ясными глазами, рассказывает историю спасения красных флагов:

— Вы помните Таллин в тысяча девятьсот сороковом году? Помните манифестации в честь установления Советской власти? Тогда сшиты эти флаги. Мы ходили с ними на площадь Победы. А после мне поручили хранить их и каждый праздник вывешивать на воротах завода. Пришли немцы. Я говорю своей Лизе: «Как быть с флагами? Надо спрятать их, да подальше». А она мне: «Смотри, найдут — тогда все погибнем». Я решил: «Ничего, припрячу так, что сам черт не найдет. Придут наши, флаги пригодятся». Сложил их, упаковал в бумагу и зашил в матрац, на котором сплю. Были, конечно, опасные моменты. Материя воздуха требует. Весной распорешь матрац, повесишь их в комнате просушить. Вдруг кто-нибудь идет. Прячешь куда попало. Вот так все три года я сохранял эти флаги.

Идем дальше. На улицах стоят обгорелые скелеты машин, валяются брошенные ящики со снарядами. Встречаем пленных, которых автоматчики собирают по всему городу и небольшими группами ведут в комендатуру.

Несмотря на долгую оккупацию, Таллин живет. Из окон домов смотрят приветливые, улыбающиеся люди, машут нам руками. Какая-то русская женщина в белом ситцевом платочке выскочила из парадного и подбежала к нам с восклицаниями:

— Миленькие вы мои, родные! Дождались наконец, дождались!

Она больше ничего не может сказать и только плачет.

— Мы русские. Нас сюда из Пскова пригнали.

Женщина берет нас под руки и вместе с нами идет к центру, рассказывая по пути, как тяжко жилось здесь нашим людям, угнанным из Ленинградской области в фашистскую кабалу.

Мне не терпится поскорее добраться до знакомых мест, увидеть тот дом, где мы жили с Цехновицером. Ускоряю шаг. Вот и площадь Победы. Цела! Все здания сохранились в таком виде, как мы их оставили. Наши танки, ворвавшись в Таллин, прошли прямо сюда и стоят сейчас на площади, как монументы. Вокруг них все время толпится народ.

Сохранилась и широкая зеленая аллея, обсаженная деревьями и ведущая от площади вверх к кирхе с двумя башнями «Карла-кирик», и теннисные корты справа под Вышгородом. Только исчезли белки, которые когда-то встречали прохожих и из рук принимали орешки. Не видно и любимых таллинцами голубей, всегда важно расхаживавших по аллее.

Иду по улицам. Тяжелый отпечаток наложила на город трехлетняя оккупация. Фашисты подорвали прекрасные здания на улице Нарва-Маанте. Превратили в развалины театр «Эстония».

Таллинцы удивляются сами себе, своей выносливости… Еще бы! Три года жить в постоянном страхе, каждую минуту ждать, что тебя прямо на улице могут остановить, отправить на вокзал, а оттуда прямой путь в Германию…

В первый же день новой жизни Таллина в вестибюле гостиницы «Палас» полно иностранцев, очень похожих на туристов. Они одеты в легкие дорожные пальто широкого покроя. Через плечо — футляры с фотоаппаратами. Держатся эти люди очень свободно, громко разговаривают, смеются. Как-то странно в городе, столько выстрадавшем и не успевшем еще прийти в себя, слышать смех и нарочито громкие разговоры. Удивительно, что люди этого не понимают. Кто же они такие?

Ну, конечно, наши коллеги — корреспонденты различных английских, американских, французских агентств и газет, прибывшие из Москвы к моменту освобождения Таллина.

Должно быть, среди них есть представители прессы и других иностранных государств.

— Что же их развеселило? — спрашиваю переводчика.

— В Таллине нет ничего, кроме пива. Они, не переставая, острят по этому поводу.

Переводчик объявил по-английски:

— Господа, прошу на второй этаж для встречи с писателем Вишневским.

Не спеша, вразвалку, ленивой походкой корреспонденты поднимались по лестнице.

Посреди гостиной стоял Всеволод Витальевич в своем неизменном морском кителе с несколькими рядами орденских ленточек на груди и пистолетом в деревянной кобуре.

Все сели в кресла. Вишневский остался стоять возле маленького столика и стал рассказывать, как проходила операция по взятию Таллина.

Переводчик едва успевал за Вишневским, переводя фразу за фразой. Следуя своей обычной манере, Вишневский выразительно, как актер, рисовал внешний облик и характерные особенности речи людей, с которыми встречался на фронте. Слушая Вишневского, корреспонденты не сводили любопытных глаз с худощавой женщины в синем морском кителе с белыми погонами старшего лейтенанта на плечах. Она скромно сидела в углу, стараясь не обращать на себя внимания.