Илъменау-резиденция министерств рейха;

Штадтильм — научно-исследовательский центр по созданию ядерного оружия;

Кала-подземный авиационный завод.

К весне 1945 года «Берлин-2» был полностью подготовлен к приему нацистской верхушки и всех необходимых служб обеспечения.

После капитуляции Германии в районе «Берлина-2» находились войска союзников. Ими обнаружены значительные запасы военного имущества, золото-валютных ценностей и произведений культуры. Документально установлен факт посещения генералом Эйзенхауэром объекта «Ольга» в апреле 1945 года. После передачи объектов под контроль частей Советской Армии проведенная инспекция установила полное отсутствие каких-либо ценностей в подземных хранилищах.

По агентурным данным, американскими частями вывезен золотой запас на сумму 238 миллионов долларов (по курсу 1945 года) и 400 тонн культурных ценностей и произведений искусства, размещенных в 3000 ящиках.

Елисеев обратил внимание, что листок старый, края потерты. «Наверняка из личного архива, -подумал он. — Любой собирает бумажки и хранит в надежном месте как гарантию безопасности».

Черкасов заметил, что Елисеев уже прочел до конца, и забрал у него листок.

— Ну а теперь сопоставь интерес Гусева к подземным складам рейха с его негласным визитом в Калининград, бывший Кенигсберг. — Он сложил листок и сунул его в карман.

— Здесь, в Восточной Пруссии, находилось одно из крупных хранилищ культурных ценностей, — ответил Елисеев.

— Второе по значению, — уточнил Черкасов. — И не делай такую мину, Федя. Все достаточно серьезно. Если Гусев копал пути движения культурных ценностей во время войны и после, то я удивляюсь, почему он так поздно помер. Запомни: это такая высокая политика, что любой, кто в нее влезет, может считать себя трупом. А я еще пожить хочу. — Он указал на котлован. Судя по тому, как надрывались солдатики, закладывая фундамент, убежище от жизненных бурь для Черкасова будет возведено к осени.

— Я могу подбросить эту версию Злобину? — не без садистского удовольствия спросил Елисеев. — То-то он обрадуется!

— Ты, Федя, либо дурак, либо талантливо прикидываешься. Первое простительно, второе — глупость. — Черкасов из-под козырька чиркнул взглядом по подчинённому. — Даже Злобин, далекий от наших игр, просек, что надо ждать бригаду из Москвы. Я на все сто уверен, что они либо уже здесь, либо скоро официально заявятся. Начнется игра в подкидного дурака, и я к ней хочу быть готовым. Поэтому, Федя, — он перешел на приказный тон, — немедленно пересмотри все данные наблюдения за Гусевым. Свяжись с краеведами, наложи точки, где бывал Гусев, на места раскопок, которые вели наши после войны. Если установишь, что он и здесь имел интерес к тайникам немцев, немедленно докладывай мне. Брось в разработку всех, приехавших в ближайшую неделю в город, ищи связь с Гусевым. Не мог он в одиночку действовать, никогда в это не поверю. И еще: пошушукайся с ребятами, что обеспечивают этих немцев. Только неофициально. Разрешаю под водочку.

— Этих долбанутых немцев, которые приехали Янтарную комнату искать? — уточнил Елисеев.

— Газетки читаешь, вижу. — Черкасов кивнул. — Странное совпадение, да? Можно сказать: кладоискатели всех стран, соединяйтесь. А где клад, там и труп. Как правило, не один. Все, что накопаешь, обобщишь в справочку, ясно?

Елисеев отлично понял, что его справка ляжет в тайник рядом с другими, бережно хранимыми Черкасовым.

Он тяжелым взглядом уставился в тугую полоску кожи, бугрящуюся на затылке шефа, тот в это время наклонил голову, разглядывая что-то внизу, и фуражка наклонилась вперед, представив взору широкий мясистый затылок контр-адмирала от контрразведки. Елисееву вдруг подумалось, стоит лишь слегка приложиться ребром ладони по этому бугру на затылке, отправив шефа в недолгий полет на дно котлована, — и откроется вакансия. Мысль была сладкой. Но последовавшая за ней отрезвила. Ученик в их системе никогда не наследует место учителя. На должность Черкасова из Москвы пришлют другого. А он прибудет, как положено, со своей командой. И Елисееву прикажут собирать чемоданы.

— Игнат Петрович, можно вопрос? Черкасов, уловив новые нотки в голосе подчиненного, развернулся. Смотрел прямо в глаза.

— Спрашивай, Федя. Пока жив, научу всему. Елисеев заставил себя не отвести взгляд, хотя рассматривать заветренное, тугое, как бурдюк с вином, лицо шефа удовольствие было невеликое.

— Вы бы мне эту справку не показали, если бы Гусев благополучно из области уехал, да?

— Может, и не показал бы. - Губы Черкасова дрогнули в усмешке. — А может, попросил бы покопать кое-что после его отъезда. Это только дураки считают, что если мало знаешь, крепче спишь. Хорошо, Федя, спит тот, кто знает все и про всех. Бери пример с Ельцина. Или с меня, на худой конец.

— Лучше уж с вас, Игнат Петрович, — привычно подольстил шефу Елисеев.

— А почему не спрашиваешь, зачем я дал тебе команду слить информацию о Гусеве прокуратуре? - неожиданно спросил Черкасов.

— Знаю ответ, вот и не спрашиваю.

— Ну-ка, ну-ка, сверкни умом! — Черкасов подался грудью вперед, не заметив, что край фуражки едва не коснулся носа Елисеева. Тот был на полголовы выше шефа и невольно отстранился назад.

— Чтобы перевести стрелки на тех, кто послал сюда Гусева.

Черкасов резко повернулся к нему спиной. Елиеев ожидал , что последует команда идти работать, но ошибся.

— М-да, а ты не дурак, Федя, — протянул шеф. — Знаешь, о чем я думаю, когда смотрю в эту яму?

Ситуация напомнила анекдот, в котором солдата спрашивают, о чем он думает, глядя на кучу кирпичей. Елисеев за спиной шефа не таясь улыбнулся. Нормальный солдат всегда и везде, как гласил анекдот, думает о бабах. Какие мысли копошились в голове, увенчанной «аэродромом для мух», поди разберись.

— Сюда штрафбат бросили, как ты, наверно, догадался, — начал Черкасов. — Нормальных солдат закон не велит использовать на таких работах, а за этих ублюдков никто не спросит. Вот смотрю я на них и думаю. Сталинизм, развитой социализм, перестройка и демократия, а штрафбаты как были, так и будут. И знаешь почему? — Он поманил Елисеева, приглашая встать рядом. — Полюбуйся, Федя. Копошатся ублюдки всех мастей по яйца в холодной грязи. Значит, детей у них гарантированно не будет. А если и будут, то от папы-психопата, после штрафбата все психами становятся. Это гарантирует, что детишки тоже сядут, если их самих такие же выблядки не подрежут. А на зоне с плохим здоровьем, от папы унаследованным, отпрыск заработает туберкулез и помрет, гарантированно не оставив жизнеспособное потомство.

Какой-нибудь гуманист-журналист сказал бы, что мы плодим преступность. Нет, Федя, мы ее уничтожаем на генетическом уровне. Гонят в армию все, что родилось, а солдатом и гражданином может быть один из десяти. Кое-кого удается с грехом пополам приучить к подчинению и уважению начальства. Остальных приходится гробить. Вывод? — Черкасов выжидающе посмотрел на Елисеева. — Отвечу сам. Армия не только школа жизни, но и ассенизатор общества.

— Никогда об этом не думал. — Елисеев бросил напряженный взгляд на шефа, потом уже по-новому посмотрел на чавкающих в грязи полуголых людей. Сострадания к штрафникам не испытывал никогда, через его руки прошло немало тех, кому трибуналы влепили срок. Но до философского осмысления своей работы как великой миссии он не дошел.

— В эту яму они попали не по моей прихоти, а по приговору трибунала, — бесстрастно продолжил Черкасов. — Но если ты предашь или подставишь меня, Федя, никакого трибунала мне не потребуется. Просто брошу башкой вниз — и все.

От неожиданности Елисеев невольно вздрогнул. Поволока в глазах Черкасова, которую он принял за маразматическую муть, сменилась холодным отливом.

— Зачем вы так, Игнат Петрович? — Елисеев едва сдержал обиду. Начальство любит попрекать, мол, я тебя из грязи поднял, в грязь и втопчу. Но тут номер не проходил. Не подключи Елисеев шефа к работе с коронным агентом, до сих пор кормить бы Черкасову забайкальских комаров.