Ферри и Ино хотели связаться и с гитаристом VU Стерлингом Моррисоном, но им сказали, что он бросил музыку и преподаёт средневековую английскую литературу в Техасском университете в Остине.

Несмотря на общее равнодушие к группе, Ино зачаровывал американскую публику. У него появились поклонники даже на ультраортодоксальном Среднем Западе — его причудливый внешний вид, эзотерический настрой, очевидная эрудиция и заметное шутовство прекрасно соответствовали сложившемуся в Америке стереотипу английской рассудочной эксцентричности. Именно это сочетание сделало в следующие несколько лет комедийную труппу Монти Пайтона американскими знаменитостями. Однако даже для самого заметного символа Roxy плавание проходило не совсем гладко. Было несколько случаев, когда ему приходилось уходить от возможных столкновений в закусочных и барах — его диковинный внешний вид вызывал либо ярость со стороны «деревни», либо непристойные многозначительные взгляды со стороны «голубого» братства. На фестивале в Майами ему чуть было не пришлось полететь вверх тормашками, когда плохая работа мониторов на сцене привела его в гнев — он завершил концерт, как следует пнув сдохший аппарат, что, конечно, не украсило его в глазах свиты закулисных техников, отвечающих за аппаратуру. При приближении тяжеловесов Ино выдавил из себя слова извинения и пустился наутёк. В другой раз он получил в грудь полной банкой пива — как раз в тот момент, когда изо всех сил тянул вокальную гармонию на "If There Is Something". Позже ему сказали, что так как банка была полной, это был акт «одобрения».

После тихого празднования Рождества в нью-йоркском отеле, гастроли завершились тремя вечерами в январе 1973 г. в крошечном вашингтонском клубе My Mother's Place. Там у группы по крайней мере была возможность дать приличный звук, несмотря на то, что количество слушателей было ничтожным. «этом клубе мы играли примерно для двадцати посетителей», — вздыхает Ферри. «конце концов мы смешались с публикой.»

Roxy испытали немалое облегчение, когда через несколько дней вернулись в замёрзший Лондон. В последующие недели Ферри и Ино приняли нескольких интервьюеров, которым не терпелось узнать, какое впечатление произвела на них Земля Свободных. Очень разные ответы, полученные от них, были симптомом расширяющейся трещины, которая вскоре начнёт угрожать дуополии Брайана и Брайана. Становившийся всё более настороженным и неуверенным Ферри не снизошёл до чего-то большего, чем критика консерватизма Средней Америки, и высказал мнение, что хотя Голливуд прекрасен, он населён занудами, а Нью-Йорк тоже «не доходит до нью-йоркцев». «вообще-то не думаю, что американцы очень информированы. Они не очень сообразительны», — заключил он во время одного особенно утомительного трёхстороннего интервью с журналистами NME Яном Макдональдом, Чарльзом Шааром Мюрреем и Ником Кентом в конце января.

Пост-американская позиция Ино заметно контрастировала с едва замаскированной скукой Ферри. Ему нравилось внимание со стороны прессы, и во время гастролей он провёл много часов, формулируя свои бесчисленные «внеурочные» музыкальные идеи. Кроме того, он подцепил податливую юную партнёршу из Сан-Франциско по имени Кассандра, которая сопровождала его всю дорогу с Западного Побережья до Грэнталли-роуд. Какова была реакция на это со стороны его наречённой — Кэрол МакНиколл — можно только догадываться, но её однозначно не было рядом во время пост-гастрольной встречи Ино с Ником Кентом в феврале 1973-го; этот разговор был настолько жизнерадостен, насколько было подавленным интервью Ферри. Ино познакомил Кента со своей калифорнийской помощницей, которая появилась с подносом чая. Строгий «следователь» явно попал под её обаяние: «Как выяснилось, она была уроженкой Сан-Франциско и (помимо всего прочего) актрисой; она безумно влюбилась в Божественного мистера И, когда Roxy играли в районе Залива Сан-Франциско. Кто сказал, что в мерзком мире шоу-бизнеса уже не встретишь старомодного романа?»

Ослеплённая страстью Кассандра слонялась вокруг да около, а Ино потчевал Кента рассказами о разнообразных стычках с её соотечественниками и распространял вокруг себя повидимому безграничный энтузиазм по поводу предполагаемых новых проектов; эта его увлечённость уже и так вовсю просачивалась за пределы Roxy Music. Кент узнал, что его последними «коньками» были «дисциплина» и — это было первое документально подтверждённое упоминание о будущем музыкальном курсе — «мьюзек»: «Сейчас меня очень интересует Muzak как форма. У меня были долгие периоды бессонницы, и я был вынужден соорудить пьесу на основе плёночных петель, принявшую форму Muzak — она способствовала сну. На самом деле, потенциал, заключённый в применении электронной музыки, только начинает обнаруживаться.»

Во время этого яркого интервью Кент обозревал местожительство Ино, и разоблачил немало особенностей стиля жизни растущей рок-звезды. Там были неиспользованные фотографии Кари-Энн Моллер, газетные вырезки о серийном убийце и разнообразные причудливые предметы из обширного гардероба Ино — в том числе чёрная куртка на молниях, украшенная павлиньими перьями, которую он накинул, чтобы предстать перед фотографом NME — на фоне стены, разукрашенной кичевыми летающими утятами. О Кэрол МакНиколл, которая сшила эту куртку, ничего не было сказано. Кент сунулся ещё дальше в иновские владения — он заглянул даже в холодильник, правда, кроме заливной губки (подарка Ричарда Мельцера), не нашёл там ничего особенного.

В конце концов интимная «вечеринка на троих» зашла слишком далеко даже для грозного Кента — он покинул «холостяцкую квартиру плейбоя на загадочной Мэйда-Вэйл», провожаемый дальнейшими разглагольствованиями её обитателя о «дисциплине» и «рабстве»; Кассандра в это время имитировала садомазохистские позы. Образ Ино как экзотического еретика сильно запечатлелся в статье Кента, вышедшей в свет 3 февраля, и тем самым ещё больше укрепил уже экстравагантную репутацию Брайана.

Несмотря на неоднозначную реакцию на американскую поездку, в первые месяцы 1973 года у Roxy Music были хорошие основания для оптимизма. В конце января и начале февраля они были широко представлены в опросах читателей, проводимых еженедельными музыкальными газетами. В NME группа завоевала титул «самой многообещающей» группы и заняла 14-е место в общем списке британских групп. Помимо прочих похвал, Брайан Ино (человек, который недавно унизил свою профессию, заявив в Speakeasy — главном лондонском клубе, где проводили свободное время деятели рок-сцены — что он «немузыкант») занял девятое место в списке лучших британских клавишников, а Ферри стал 17-м из лучших британских певцов. Не меньшие чествования выпали группе и в Disc, а также (уже в меньшей степени) в Melody Maker и Sounds, где колонки, посвящённые Ино, уже начали превосходить размерами колонки, посвящённые Ферри.

Осыпаемые аплодисментами, Roxy вернулись в студию, чтобы начать работу над вторым альбомом. С момента записи их малобюджетного дебюта прошло девять месяцев, и теперь всё было совсем иначе. На шесть непрерывных недель были сняты Air Studios — наисовременнейший пятиэтажный звукозаписывающий центр с видом на Оксфорд-стрит (сейчас там Nike Town); владел этим комплексом продюсер Beatles Джордж Мартин. На работу не были взяты ни Джон Кейл, ни какой-либо другой бывший участник Velvet Underground; на их месте оказался бывший продюсер Кейла Крис Томас, только что закончивший участие в микшировании альбома Dark Side Of The Moon Pink Floyd. Вместе с ним работал сопродюсер и звукорежиссёр Джон Энтони — уже зарекомендовавший себя компаньон таких знаменитых прог-рокеров, как Genesis и Yes[37]; вскоре ему предстояло стать продюсером дебютного альбома Queen.

Второй альбом Roxy Music, уже имевший рабочее название For Your Pleasure, оказался даже ещё более открытой и рискованной коллекцией песен, чем его предшественник; в 1998 г. Ино так рассказывал о нём в интервью Mojo: «Некоторые вещи типа "For Your Pleasure" и "In Every Dream Home A Heartache" уже были написаны, но они не получили такого внимания, как песни, вошедшие на первую пластинку. Кроме того, мы — а я в особенности — начали воспринимать студию как место, где можно сделать дела, которые вне её и вообразить трудно. Так что мы специально собрались сделать большую часть пластинки уже в студии: мы были готовы явиться туда, не имея особых определённых идей — что, разумеется, стало моим постоянным стилем работы.»