По определению Пола Морли, Ино остаётся «неутомимым футуристом», ненасытным собеседником 21 века, блещущим рациональной мыслью в полном диапазоне художественных, научных и культурных идей; вечно переписывающимся с представителями самых эзотерических областей и преобразовывающим всякие дикие проекты в вид, более подходящий для общественного употребления — в том числе и своего собственного. Даже на шестидесятом году жизни его «щупальца» не собираются убираться, несмотря на то, что он примеряет на себя роль «мудрого старейшины» (правда, такого, который никогда не терял шикарного обаяния юности). Он на удивление хорошо приспособлен к жизни — его облик приобретает черты элегантного старения (недавно его — весьма точно — уподобили «преуспевающему владельцу виноградника»), но его имя остаётся поразительно уместным для упоминания в любых кругах и возрастных группах. При всём при том в настоящий момент Ино начинает ещё одну новую и малообещающую сюжетную линию своей карьеры в качестве представителя предельно нехиповой Либерально-Демократической партии по связям с молодёжью (недавно избранный лидер этой партии на двадцать лет моложе Ино и ему, возможно, предстоит удерживать равновесие власти в «зависшем» парламенте, что, как говорят политические прорицатели, будет результатом следующих Всеобщих Выборов). Этот ход с его кажущимся «консерватизмом» был встречен в некоторых местах с крайним недоумением — впрочем, такую реакцию регулярно вызывали и другие контр-интуитивные решения Ино на протяжении многих лет.
Несмотря на заявленное предпочтение, которое он отдаёт уединению, иновская макушка (содержащая, по словам Melody Maker, «самую внушительную пару лобных долей в рок-мире») редко полностью скрывалась за «бруствером» с тех самых пор, когда он впервые возбудил общественный интерес в 1972 г. Быстро достигнув статуса рок-звезды, он тут же повернул свой глиттер-значок обратной стороной (процесс «ухода» из сверкающего мира шоу-бизнеса, начавшийся, как всем известно, в тот момент, когда весной 1973 г. на концерте Roxy Music он обнаружил, что думает о том, куда пропало из стирки его бельё), хотя и никогда не был бабочкой в поисках кокона. Действительно, он никогда не сторонился известности ни на одном этапе своей жизни — так же, как никогда не отказывался искать расположения прессы, считая её ценным каналом для передачи своих идей — пусть даже ему быстро опротивела предсказуемость вопросов. Благодаря урожайным дюймам его личных пресс-колонок, в которых он может писать всё, что хочет, даже самое тихое биение иновского крыла обычно проносится волной по культурной области — и иногда с революционным эффектом (хотя столь же часто безо всякого ощутимого эффекта — но таков жребий дилетанта).
Его интересные занятия и близость к элите суперзвёзд означают, что у Ино легион поклонников, и он долгое время был магнитом для культурных стервятников, льстецов и зануд — причём зачастую самых что ни на есть одержимых и самодовольных. Вообще-то, я тоже не исключаю себя из этого ряда — да и с какой стати? Однако я старался оставаться бесстрастным и беспристрастным летописцем. В этом я имел поддержку со стороны Колина Ньюмена — певца многоопытной пост-панковой группы Wire, а также хорошего знакомого и давнего последователя Ино; его точные и выразительные взгляды на всё, что имеет отношение к Брайану, сопутствовали мне, как хор из греческой трагедии, во время написания книги. Вероятно, боясь, что я — это очередной зацикленный лицемерный инофил, Ньюмен дал мне следующий полезный совет: «Мне кажется, нам нужно отобрать Ино у козлов, присвоивших себе на него права. В фан-базе Ино присутствует очень много мерзкого буквоедства. Конечно, Брайану необходимо занимать своё место, но он не святой и не профессор. Он представляет собой множество разных вещей, одна из которых состоит в том, что он — и я говорю это в самом дружеском и одобрительном смысле — невероятно искусный фальсификатор. Он блестящий пройдоха.»
Ино продолжает разделять людей с их мнениями. Во время своих исследований я встречался с выражениями глубокой привязанности к нему («Брайан Ино — это один из немногих людей, с которыми я работал, про которых я действительно могу сказать, что люблю их», — поведал мне его друг (а иногда и сотрудник) Роберт Уайатт. Старый коллега Ино по Roxy Music (а когда-то и неприятель) Брайан Ферри был не менее экспансивен, заявив: «всегда чувствую вдохновение, когда нахожусь в одном помещении с Брайаном»), но были и странные и неожиданные выражения скептицизма. Английский современный классический композитор и сотрудник Ино по 70-м годам Гэвин Брайарс дал особенно двусмысленную оценку своему прежнему коллеге: «Брайан силён в работе с другими людьми — когда он создаёт практические условия. Он, в общем, ни на чём не умеет играть, не может и читать музыку, но делает это своим достоинством; у него всегда есть другие люди, умеющие это. По моему мнению, как художник, он едва начинает входить в дверь.» На такое мнение — даже по признанию самого Брайарса — редко отваживался кто-то ещё.
Одно совершенно точно — биография Брайана Ино (человека, чей дневник за 1995 год, опубликованный в следующем году под названием Год с Распухшими Придатками, сам по себе содержал 444 остроумно записанные, набитые теорией и событиями страницы) никогда не будет страдать от нехватки исходного материала. В самом деле, в то время как неистовая, состоящая из множества эпизодов жизнь Ино иногда может показаться непроходимой чащей «перекрёстно-опылённой» деятельности (приличная часть которой так и не доходит до внимания общественности), он ко всему прочему всегда был одним из наиболее готовых и словоохотливых объектов интервью в популярной музыке. Немалую часть последних четырёх десятилетий он посвятил объяснению себя и своих идей в разговорах с часто заворожёнными, а иногда и ошарашенными, но всегда заинтригованными «следователями», представляющими организации и издания, бесконечное разнообразие которых свидетельствует об эластичности его интеллекта и широте его поля деятельности. Какая ещё сравнимая музыкальная фигура может, как Ино, представлять одинаковый интерес для Scientific American и Punk Magazine, для Королевского Колледжа Искусств и Периметрового Института Теоретической Физики?[3]
Помимо влияний, связанных с очень своеобразным восточно-английским воспитанием, Ино (как и легион других английских музыкантов) обязан своим творческим импульсом либеральной тепличной атмосфере британских художественных школ 60-х. Однако, в то время как такие люди, как Пит Тауншенд, Рэй Дэвис, Джон Леннон и Брайан Ферри использовали эти стимулирующие, пропитанные духом свободомыслия анклавы в качестве мимолётного промежуточного канала, ведущего их к славе рок-звёзд, на Ино художественная школа оказала более глубокое и долгое воздействие. Он до сих пор руководствуется многими из тех принципов, которые сформировали основу его художественного образования, и его творческую карьеру можно назвать одним затянувшимся «школьным проектом» — а именно внесением парадигм концептуального искусства на сравнительно консервативную, линейную и движимую коммерцией почву популярной музыки. Более того, в начале 80-х Ино начал настоящую самостоятельную карьеру в области визуального искусства (которому он вроде бы учился), и с течением времени его музыкальная сущность и призвание к изящным искусствам неразрывно слились. Даже в самой своей «поп»-области, Ино изо всех сил старался стереть границы между «низкой» и «высокой» культурами.
Имея финансовую независимость с середины своего третьего десятка («Брайану никогда не приходилось самому платить за квартиру или беспокоиться о счетах и о всём прочем», — призналась в разговоре со мной его жена и давний менеджер Антея. «На самом деле, он даже не хочет знать, сколько ему платят за какие-то проекты — если они влияют на его работу.») Ино мог позволить себе роскошь всецело посвятить себя таким анализам — т.е. тратить свою немалую энергию на большую, всеобъемлющую эстетическую работу. Его творческое время тратилось на создание музыкальных пьес, для которых часто не было установлено конкретного временного срока и которые зачастую не испытывали ограничений финансовой целесообразности. В каком-то смысле Ино представляет собой воплощение идеи искусства ради искусства — хотя, как утверждал один из его героев, американский теоретик-культуролог Морс Пекхем, искусство можно считать «безопасной» ареной для решения некоторых рискованных проблем человеческого существования. Ино остаётся фанатиком идеи искусства как управляемого жизненного эксперимента.
