Бабушка и не заметила, как Клавка успела сунуть в пустую кошёлку кулёчек с холодной варёной чечевицей.
После спектакля
— Оксана Григорьевна! Оксана Григорьевна!
Оксана Григорьевна едва успевала отвечать на все вопросы. Все они касались очень важного дела. Сегодня ребята ставили спектакль, как в настоящем театре. Из одеял сшили большой занавес. Занавесом заведовал Наливайко. Он его задёргивал и открывал. Ему хотели дать помощника, но он сказал, что сам справится.
— Ты помни, что ты у нас самый главный. Из-за тебя может спектакль провалиться, — сказала ему Оксана Григорьевна.
Наливайко, кроме того, что управлял занавесом, устраивал гром и зажигал звёзды. Ставили сказку про жар-птицу. Сказку все знали очень хорошо — и зрители и артисты. Чтобы не обидно было и всем хватило ролей, участвовали три Ивана-царевича, три жар-птицы, две царь-девицы, четыре брата и два царя. Одни участвовали в одном действии, другие — во втором, третьи — в третьем. Только серый волк был один. Его сначала играл Наливайко. Он был сильный, и на нём ехал Иван-царевич с царевной. Но потом ему больше понравилось управлять занавесом. Никого другого, такого же сильного, не было. Тогда Оксана Григорьевна взяла у дяди Егора тележку на колёсах, на неё поставила ящик; впереди приделали к ящику волчью голову, а сзади хвост. Накрыли ящик одеялом, и получился волк. Его за верёвку тянули по сцене, и на нём очень хорошо было сидеть Ивану-царевичу и царевне. А говорил за волка Пётр Петрович.
На сцене были декорации: лес, над лесом в небе зажигались звёзды; они были прорезаны в чёрной бумаге.
И Оксана Григорьевна, и все жар-птицы и Иваны-царевичи старались изо всех сил. Зрители от удовольствия кричали и хлопали. Впереди всех сидели малыши с Гертрудой Антоновной, а сзади всех — Чапурной и музыкант-профессор, который и предложил поставить этот спектакль.
После спектакля девочки укладывали костюмы.
— Вы тут уберите всё без меня, мне нездоровится, — сказала Оксана Григорьевна и ушла к себе.
— Я видела, что она плакала, — говорила Варя. — Прочитала что-то и заплакала.
— Наверно, случилось что-нибудь… Пойдёмте к ней, девочки! — сказала Клавка. Клавке очень хотелось побежать к Оксане Григорьевне. — Зачем только мы все пойдём? — сказала она. — Вот уберём, я и побегу, как будто ключ отдать.
— Тогда я ужин принесу, — сказала Люська.
— «Принесу, принесу»! Может, она сама ужинать придёт. Я сначала сбегаю и узнаю.
Клавка взяла ключи и поскорее побежала одна.
— Ты перья-то сними! — закричала Варя.
Но Клавка так и убежала в жар-птицыных перьях.
Она остановилась у двери Оксаны Григорьевны. В комнате было темно. Клавка отворила дверь и услышала, что Оксана Григорьевна горько плачет. Клавка села на пороге. А Оксана Григорьевна всё плакала и плакала.
За Клавкой следом так же тихо подошли и другие ребята. Наконец в коридоре раздались шаги Чапурного. Увидев ребят, Михаил Алексеевич поманил их к себе. Они подошли к нему на цыпочках.
— У неё, ребята, горе, — сказал Михаил Алексеевич. — Мужа у неё на фронте тяжело ранили… Вот дело-то какое…
— Ранили — это ничего, — зашептал Наливайко. — Вас как ранили, а ничего.
— Гриша у бабушки тоже какой раненый был, а сейчас ходит, — сказала Варя.
— Ну, мы давайте пойдём отсюда, — сказал Чапурной и прикрыл дверь.
— А как же ужин? — спросила Люська. — Я ужин принесла.
— Ну зайди, только тихонько, — сказал Михаил Алексеевич.
Люська скрылась за дверью, и вдруг что-то загрохотало.
— Ну, споткнулась и всё разлила! — сказала Клавка.
В комнате зажёгся свет. На пороге появилась Оксана Григорьевна, за ней — растерянная Люська с пустой миской.
— Ой, вы все здесь? — сказала Оксана Григорьевна. — Я и не слышу. Ну заходите, заходите, Михаил Алексеевич!
В комнате было тесно. Оксана Григорьевна и плакала и улыбалась, глядя на ребят.
— Я хотел их увести, спать пора, — сказал Чапурной.
— Зачем же? Им ещё рано.
Оксана Григорьевна дала Чапурному письмо. Михаил Алексеевич его читал молча.
— Это хороший госпиталь, — сказал он. — У меня там товарищ лежал, и врач там очень душевный человек. Вот увидите — всё будет хорошо.
Ребята с облегчением вздохнули.
— Не плачьте, Оксана Григорьевна! Раненых знаете как вылечивают! — сказал Наливайко. — Прямо замечательно!
Все старались сказать что-то хорошее.
Ночевать Оксану Григорьевну девочки увели к себе. И она спала на кровати Оленьки Орловой, которая болела корью и лежала в изоляторе.
Корь
Следом за Оленькой Орловой в изолятор попала Варя. Она уже несколько дней покашливала и чихала. Ночью в постели Варя мёрзла, и ей захотелось плакать.
— Ты чего? — спросила Клавка.
— Не знаю, — ответила Варя.
Тогда Клавка перебралась к ней в постель. Варя, всхлипывая, прижалась к Клавке, согрелась и уснула.
Утром Варю было не узнать: глаза у неё слиплись, лицо было покрыто красными пятнами.
— Ночью-то трясло её, — рассказывала Клавка.
— Вот теперь и ты заболеешь, — сказала Люба Сорокина.
— Это почему?
— Потому что заразилась, вот и заболеешь.
— Я не заражусь, — сказала Клавка.
Пришёл врач, осмотрел Варю.
— Ну что? — спросил его Чапурной.
— Опять корь, только в очень сильной форме, — ответил врач.
Варю закутали в одеяло, и Михаил Алексеевич сам понёс её в изолятор.
Оксана Григорьевна велела девочкам проветрить комнату.
— А Клавка сегодня спала с Варей, — сказала Сорокина.
— Она замёрзла, вот я и легла, чтобы согреть её. А тебе больше всех всегда надо!
Клавка так бы и стукнула эту Сорокину.
Оксана Григорьевна взяла Клавку за руку и догнала доктора:
— Доктор! Вот эта девочка, оказывается, спала с больной.
— Ты болела корью? — спросил доктор Клавку.
— Ничем я не болела! — Клавка правда не помнила, чтобы она чем-нибудь болела.
— Придётся последить за температурой. Больше сто же сейчас сделаешь? — сказал врач.
Клавка воспользовалась этим распоряжением: на другое утро отправилась в изолятор. Она долго сидела с градусником и, как только выходила сестра, заглядывала в стеклянные двери палат. Через стекло её увидели мальчишки и стали корчить страшные рожи. Мальчишки сидели в кроватях — они уже выздоравливали.
В крайней палате было полутемно, но рассмотреть, там ли Варя, Клавка не успела. Температура у неё оказалась нормальной, и её выпроводили. Клавка аккуратно мерила температуру в течение недели и только на седьмой день наконец увидела Варю. Варю остригли, и у неё были смешные круглые ушки.
— Теперь скоро вместе будем лежать, — сообщила ей Клавка.
— Почему? — удивилась Варя.
— Я скоро заболею. Я температуру меряю. Вот градусник — видишь, держу под мышкой.
Но Клавка не заболела. Заболела Люська. Клавка завидовала ей, что она будет вместе с Варей:
— Небось играют там, разговаривают…
А Клавку перестали пускать в изолятор и сказали, что температуру ей мерить больше не надо.
Кукла по ордеру
Гриша выздоравливал. Он ходил с палочкой и очень тревожился, что бабушке приходилось за ним ухаживать и кормить:
— Трудно это вам. На день бы я раньше приехал, и отправили бы меня в госпиталь. А тут вот дошёл до вас, тётя Феня, и свалился.
— «Было бы да было бы»! — сердилась бабушка. — Как есть, так и хорошо. Давай-ка лучше весну в дом пустим.
Гриша выставил зимнюю оконную раму. Бабушка поставила её за сундук и открыла окно. В окно хлынули нагретые солнцем запахи полураскрытых почек и первых листьев и ещё влажной, паркой земли.
— Воздух-то, воздух какой — благодать! Ты, Гриша, сядь к окошку, дыши! Тебе это очень хорошо, — сказала бабушка.
Было воскресенье, и к бабушке в этот день пришла Варя. Она тоже уже выздоровела, и у неё вырос на голове ёршик вместо прежних косичек. Варя разложила на подоконнике лоскутки и стала шить кукле платье, только не тряпочной «матрёшке», а настоящей кукле, которой у неё не было.
