- Давай, дружище, собирай пожитки, - Шлеймниц встал с колоды. - А я пошел к отцу - келарю, договариваться на счет вещей в дорогу...
***
На следующее утро, из открывшихся с рассветом ворот Аллендорфского аббатства, навстречу восходящему солнцу вышло три разномастных фигуры, бодро зашагавшие по дороге на Эрфурт. Вообще-то шагали только двое: один невысокий, тощий и нескладный, одетый в шерстяной коричневый подрясник, болотного цвета шаперон и, теплую войлочную жилетку, слегка не дотягивающую до хоппиланды[19]
; другой - плотный, широкоплечий, с вызывающим уважение и зависть брюшком, прикрытым серо-зеленой рясой и коротким плащом, на голове - серый пелеус[20]
. А третий... ростом едва около ярда, покрытый светло-серой и черной шерстью, с острой мордочкой, волосатыми ушами и выразительными янтарными глазами, размером своего пуза почти не уступающий самому здоровому в компании... в общем, раскормленный обезьян. Только наряженный в залатанные холщовые панталоны, мягкие кожаные сапожки на завязках и, передвигающийся вперед короткими скачками, а не степенным шагом, подобающим солидному члену монастырской братии.
Воздух оказался не по-весеннему холодным, на землю и ярко-зеленую траву легла изморозь, посеребрив их ледяным узором. Со стороны виноградников плыли клубы сизого дыма; монахи и конверзы[21]
, пытаясь уберечь молодые цветоносы от заморозка, жгли костры. Дорога вилась мимо окружающих монастырь огородов, постепенно сменяющихся полями, отдыхающими под паром или, засеянными черными бобами - любимым гарнирным блюдом брата - повара, втайне ненавидимым всеми остальными.
Отмахав около полумили, троица остановилась. Обезьян совсем выбился из сил. Николас, уже в который раз, просительным тоном обратился к Шлеймницу:
- Гусь[22]
, да возьми ты его уже! Ведь к Долговязому Отто опоздаем...
- Твой зверь, тебе и нести, - отрезал студиозус, поправляя котомку за плечами. - Из Безансона нес? Нес. А сейчас чего? На моем хребте в Рай въехать хочешь? Хвост козлячий...
- Тогда он весил раза в три меньше, - Проныра подвинул съехавшие к кончику носа очки. - Ну, давай, Гусь, что тебе стоит? Хотя бы до развилки. А там, до телеги, я уж дотащу, как ни будь, - своими стенаниями послушник мог разжалобить даже Великого Инквизитора.
- Точно? - подозрительно уточнил Густав.
- Да точно, точно! - успокоил облат. - Перекресток примерно через милю будет.
Шлеймниц немного посопел, но в конечном итоге, сдался:
- Ладно. Уговорил, импур[23]
близорукий. Но, - студиозус поднял вверх указательный палец, - только до перекрестка. Дальше сам потащишь.
Николас, поглощенный отвязыванием от пояса небольшой кожаной фляги, в ответ только "угукнул". Промочив горло аббатским вином, не обращая внимания на жалобные хрюки Адольфиуса, с малых лет неравнодушного к алкоголю, фамулус, наконец, задал давно волнующий его вопрос:
- Как думаешь, они специально это все подстроили? - свои самые большие тайны, внутри монастырских стен, приятели предпочитали не обсуждать. Никогда не знаешь, откуда могут расти уши.
- Наверняка, - Густав принял флягу и сделал пару глотков. - Фу, еретика тебе в костер... кислятина... - субминистратум закашлялся. - Думают, что я знаю, где Элиза, и, покинув Романию, попробую с ней связаться, - вытирая выступившие слезы, студиозус вернул емкость хозяину. - Ну... мы с тобой это уже обсуждали. Им не несчастная моя сестра нужна, а Йозеф...
Прош заткнул горлышко пробкой и занялся процессом возвращения баклажки на место.
- Ага. Интересно, чем он им так насолил? Обычный рыцарь - бродяга, таких на тракте - десяток на лигу, - справившись, испытующе взглянул на товарища. - Неужели только тем, что похитил Элизу? Да ни за что не поверю!
- Ха! Если б знали... то меня из застенка бы не выпустили. И тащиться к импуру на рога нам бы не пришлось... - Шлеймниц примерился к обезьяну. - Но инквизиторы, по какой-то причине уверены, что мы не в курсе. Так что лучше продолжать оставаться в неведении, - закончил он. - Давай, закидывай толстяка за спину, сверху, на котомку.
- Да, ты прав. Я подумал, может, мысли какие появились... раз нет, то присядь немного, мне не дотянуться, - Проныра сделал строгое лицо и непререкаемым тоном обратился к лемуру:
- Адольф! Сейчас поедешь на нем, - для пояснения, ткнул пальцем в хмыкнувшего Густава. - Сидеть спокойно, не чесаться, не чихать, руками держись за воротник плаща. Ты все понял?
Индрик склонил голову набок, и сделал самое умильное выражение мордахи. Ехать на ком-то - просто отлично! Он с самого начала голосовал против этой эпопеи, но его мнения особо никто не спрашивал. Пришлось смириться с судьбой, обуться в ненавистные пинетки и отправиться в дорогу вместе со своими принципалами[24]
. Так что если появилась возможность улучшить комфортность путешествия, то ей непременно следует воспользоваться. Лемур протянул Николасу лапы. Прош нагнулся, кряхтя, поднял воспитанника на руки и, с маху, забросил обезьяна на хребет своего товарища.
- Ух, козий хвост, до чего тяжелый... - Густав осторожно выпрямился, а индрик начал возиться, устраиваясь поудобнее.
- Ну что, готов? - поинтересовался фамулус, поправляя очки. - Вперед?
- Пошли, - согласился студиозус, улыбнулся, показав крепкие желтоватые зубы с дыркой на месте левого верхнего клыка и, размашисто перекрестися. - Вперед, навстречу неизвестности. А ab incursu et daemone libera nos Domine[25]
.
***
Отец Сулиус поднял глаза на вошедшего в келью брата Винифрида, вопросительно изогнув бровь.
- Все в порядке, Отто их встретил, - доложил приор. - Шлеймниц, по-моему, о надзоре догадывается, но никаких действий не предпринимает. Пока, во всяком случае, - поправился он. - Так что будем ждать известий из Эрфурта.
- Ты по-прежнему считаешь, что он сможет продолжать дурить инквизицию? - аббат отложил пергамент и перо в сторону.
- Deus in adiutorium[26]
, - пожал плечами отец Винифрид. - Пусть попытается. Другого шанса у него может и не быть...
ГЛАВА 2
***
Одно дело - путешествовать в хорошую погоду, когда макушку пригревает солнышко, теплый ветерок поддувает под полы рясы, птички услаждают слух, а глаз радует свежая зелень листвы. И совсем другое - тащиться на своих двоих, в дождь, который противными холодными струйками стекает за шиворот, по какой-то причине минуя капюшон, в башмаках хлюпает вода и насквозь промокшая одежда, неприятно липнет к телу.
Начиналось все очень даже неплохо. Задержавшийся с выездом Долговязый Отто встретился приятелям раньше, почти на развилке дорог, а не возле дегтярни, о чем договаривались ранее. Счастливый Николас, избавленный от свой очереди тащить нелегкий живой груз, с радостью пересадил Адольфиуса в телегу, взгромоздился туда сам, после чего достал из котомки припрятанный бурдюк с вином, рассчитывая провести всю дорогу до Эрфурта наслаждаясь приятной беседой и дегустацией хмельного напитка. Густав не возражал.
К монастырю Августина добрались засветло, брат - привратник еще не закрыл наружные двери. Долговязый переночевал вместе с ними, в приюте для пилигримов, на утро довез до города, встретив в очереди выезжающих своего старого знакомца, рыжего Михаэля, гончара из Эйзенаха, возвращавшегося на Пентекост[27]
к себе домой. Быстро уговорив взять с собой попутчиков (всего за пару пфеннигов[28]
), приятели расстались с Отто и второй раз проследовали сквозь городские ворота, с трудом протолкавшись сквозь ругающуюся толпу.
Михаэль оказался хорошим собеседником, если не сказать - болтуном. За два дня, проведенные в повозке, друзья узнали не только детали из жизни семьи возницы и его многочисленных родственников, но и все последние слухи и сплетни. Жизнь кругом бурлила, чего в тиши и уединении монастырских стен совсем не замечаешь.
