– Считайтесь с тем, что ваш тифозный труп обкусают собаки. Несколько дней тому назад товарищ Мотрозов делал доклад в Московском Совете о похоронных делах. В морге нашего района, рассчитанном на двенадцать персон, валяется триста мертвецов.
– О-о-о!
– Вынесено постановление «принять меры к погребению в общих могилах, для рытья которых применять окопокопательные машины».
Впечатление потрясающее. Я вскакиваю и с необъяснимой ловкостью циркового шута в одно мгновение сбрасываю с себя пиджак, жилетку, воротничок, галстук и рубашку.
Ольга торжествует.
Я шиплю:
– Какое счастье жить в историческое время!
– Разумеется.
– Воображаю, как нам будет завидовать через два с половиной века наше «пустое позднее потомство».
– Особенно французы.
– Эти бывшие ремесленники революции.
– Почему «бывшие»?
– Потому что они переменили профессию.
Ольга роется в шелковых складках:
– Не думаете ли вы, что они к ней вернутся?
– Вряд ли. Французы вошли во вкус заниматься делом.
Кружево стекает с ее пальцев и переливается через ладони:
– Это все от ненависти к иностранцам.
– Да. Чтобы не покупать у немцев пирамидон и у нас сливочное масло.
– Но мы им отомстим.
– Каким образом?
– Мы их попробуем уговорить питаться нашими идеями. Несмотря на всю свою скаредность, французы довольно наивны. Они уже теперь учатся у нас писать романы таким же дурным литературным стилем, как Толстой, и так же скучно, как Достоевский. Но, увы, им это не удается.
Мы ведем разговор в полутонах и улыбке, сосредоточенно охотясь за «врагами революции». Но мне в жизни безумно не везет. Первую вошь ловит женщина.
– Ольга, если вы жаждете славы, не убивайте ее. Поступите, как император Юлиан. Вошь, свалившуюся с головы, он впускал себе обратно в бороду. И верноподданные прославили его сердце. Надо уметь зарабатывать бессмертие. Способ Юлиана не самый худший.
Ольга не желает бессмертия. Она даже не верит мне, что творец Вселенной при создании этого крохотного чудовища был остроумнее, чем когда-либо. Я почти с поэтическим вдохновением описываю острую головку, покрытую кожей твердой, как пергамент; глазки выпуклые, как у еврейских красавиц, и защищенные движущимися рожками; короткую шею, наконец, желудочек, работающий молниеносно. Наша кровь, сперва густая и черная, становится уже красной и жидкой в кишечках и совсем белой в жилочках.
– А это замечательное туловище, покрытое тончайшей прозрачной чешуйкой, с семью горбиками на боках, благодаря которым чудовище может с комфортом располагаться и удерживаться на наших волосах! А эти тонюсенькие ножки, увенчанные двумя ноготками!..
– Достаточно.
Я умолкаю.
Поразительное насекомое гибнет под рубиновым ноготком моей жестокосердой супруги.
29
Совет Народных Комиссаров постановил изъять из обращения в пассажирских поездах вагоны первого и второго класса и принять немедленно меры к переделке частей этих вагонов в вагоны третьего класса.
30
В ближайшее время предполагается пустить в ход паровичок, который заменит собой трамвай по линии от Страстного бульвара до Петровско-Разумовского.
31
С завтрашнего дня прекращается освещение города газом.
32
Представители Союза работников театра заявили в Совете Рабочих Депутатов, что «в случае совершенного прекращения тока в Москве театры примут меры для замены электричества другим освещением».
33
На 23 февраля объявлена всеобщая трудовая повинность по очистке улиц от снега и льда для всего «мужского и женского здорового населения в возрасте от 18 до 45 лет».
34
Я целую Ольгу в шею, в плечи, в волосы.
Она говорит:
– Расскажите мне про свою любовницу.
– У нее глаза серые, как пыль, губы – туз червей, волосы проливаются из ладоней ручейками крови…
Ольга узнает себя:
– Боже, какое несчастье иметь мужем пензенского кавалера.
– Увы!
– Дайте папиросу.
Я протягиваю руку к ночному столику. За стеной мягко прошлепывают босые ноги. Ольга поднимает многозначительный палец:
– Она!..
Марфуша подбрасывает дрова в печку, а у меня вспыхивают кончики ушей. Ольга закуривает:
– Итак, поговорим о вашей любовнице. У нее, наверно, красивая розовая спина… жаркая, как плита.
– Немножко широка.
– По крайней мере не торчит позвоночник!
Ольга поворачивается на бок:
– Вроде моего.
И вздыхает:
– Бамбуковая палка, которой выколачивают из ковров пыль.
– Флейта!
Я целую ее в рот.
Она морщится:
– Вы мешаете мне разговаривать.
После поцелуя у меня в ушах остается звон, как от хины.
– А что вы скажете об ее животе? Да рассказывайте же, или я умру от скуки в ваших объятиях.
Я смотрю в Ольгины глаза и думаю о своей любви.
…Моя икона никогда не потускнеет; для ее поновления мне не потребуется ни вохра-слизуха, ни празелень греческая, ни багр немецкий, ни белила кашинские, ни червлень, ни сурик.
Словом, я не заплатил бы ломаного гроша за все секреты старинных мастеров из «Оружейной серебряной палаты иконного воображения».
35
Прекращено пассажирское железнодорожное движение.
36
Народным Комиссариатом по просвещению разработан проект создания пяти новых музеев:
1. Московского национального.
2. Русского народного искусства.
3. Восточного искусства.
4. Старого европейского искусства и
5. Музея церковного искусства.
37
Я сегодня читал в университете свою первую лекцию о каменном веке.
Беспокойный предмет.
Три раза меня прерывали свистками и аплодисментами.
На всякий случай отметил в записной книжке чересчур «современные» места:
1. «…для того чтобы каменным или костяным инструментом выдолбить лодку, требовалось три года, и чтобы сделать корыто – один год…»
2. «…так как горшки их были сделаны из корней растений, для разогревания пищи бросали в воду раскаленные камни…»
3. «…они плавали по рекам на шкурах, привязывая их к хвостам лошадей, которых пускали вплавь…»
Олухи, переполнившие аудиторию, воображали, что я «подпускаю шпилечки».
На улице позади себя я слышал:
«Какая смелость!»
В следующий раз надо быть поосторожнее.
38
Колчак сказал:
«Порка – это полумера».
39
В Саратовской губернии крестьянские восстания. В двадцати двух волостях введено осадное положение.
40
С начала зимы в республике заболело сыпным тифом полтора миллиона человек.
41
Я объезжаю на лесенке, подкованной колесиками, свои книжные шкафы.
Потрепанная армия! Поредевшие баталионы.
Ольга читает только что полученное письмо от Сергея.
Я восклицаю:
– Ольга, ради наших с вами прожорливейших в мире желудков я совершил десятимесячный бесславный поход. Я усеял трупами, переплетенными в сафьян и отмеченными экслибрисами, книжные лавчонки Никитской, Моховой, Леонтьевского и Камергерского. Выразите же мне, Ольга, сочувствие.
Не отрываясь от письма, она промямливает:
– И не подумаю.
– Вы бессердечны!
Я подъезжаю к флангу, где выстроились остатки моей гвардии – свитки XV века, клейменные лилиями, кувшинчиками, арфами, ключами с бородками вверх, четвероконечными крестами; рукописи XVI века, просвечивающие бычьими головами, бегущими единорогами, скачущими оленями; наконец, фолианты XVII века с жирными свиньями. По заводскому клейму, выставленному на бумаге, можно определить не только возраст сокровища, но и душу времени.
Ольга вскрикивает:
– Это замечательно!
У нее дрожат пальцы и блестят глаза – серая пыль стала серебряной.
