А еще скажу, Марциан, что совершенными произведениями искусства являются римские акведуки. Поверху идет канал, отделенный от субструкций карнизом, ниже — арки, еще ниже — зрительно обособленные от арок опоры. Длинные непрерывные горизонтали скрадывают высоту и подчеркивают бесконечность уходящего вдаль водопровода. Столь же продуманно оформление опор: они выступают за края арок, потому что несут на себе всю тяжесть конструкции, но это же делает аркатуру зрительно более легкой, а мощь опор, подчеркнутая облицовкой из грубо обработанного камня, создает естественное, эстетически оправданное распределение масс в пределах всего сооружения. Диаметр арки находится к ширине столба в отношении золотого сечения — строители позаботились о том, чтобы многотонные арки и не вдавались зрительно в опоры, и не улетали, а спокойно, легко и естественно располагались на них. Гармоничности целого способствует и продуманная пропорциональность частей — все размеры кратны единому модулю. В Марциевом водопроводе, например, им является ширина канала. Наконец, архитекторы, прокладывая трассу акведука, учитывают обязательно его художественную гармонию с окружающим ландшафтом: поэтому до такой степени свободно и красиво взбегает он на пригорки, противостоит плоскости равнины, исчезает в зелени, отражается в зеркале реки!

Воду городу дают одиннадцать водопроводов. Воду эту надлежит распределить по всему городу, не обойдя и не обидев ни одного квартала, а кроме того, необходимо следить за водопроводной сетью, вовремя производить нужный ремонт, прокладывать трубы к домам, владельцы которых получили разрешение провести к себе воду, чинить мостовые. Кстати, право на отведение воды к себе в дом является правом, которое выдается только лично, прерывается смертью получившего и не переходит ни по наследству, ни при продаже дома новому владельцу.

Основное количество воды распределяется между тремя категориями: императорским двором (парки, дворцы, придворные службы), общественными учреждениями (бани, термы, сады, амфитеатры, склады, рынки), большими фонтанами и частными домами. Говорят, в Риме на каждого гражданина приходится в среднем ежедневно около 36 амфор воды.

Поистине благоговейное отношение в Риме к воде определяется прежде всего тем, что вода для римлян — необходимый элемент отиума, «покоя в сочетании с достоинством», как определял его Цицерон, добавляя, что такое сочетание «самое важное и наиболее желательное для всех здравомыслящих честных и благоденствующих людей». Но скажу в этой связи и несколько слов о римском жилище.

Люди богатые живут обычно в особняке, домусе, который состоит из двух половин — официальной, где комнаты сосредоточены вокруг очень высокого зала, атрия, и семейной, центром которой является внутренний дворик — перистиль. В крышах и атрия, и перистиля проделаны световые колодцы, а под ними — бассейн, куда собирается дождевая вода. Но если в атрии он лишь хранит воду (когда дождей долго нет, его заполняют водопроводной водой), то в перистиле положение более сложное и разнообразное. В центре его располагается большой фонтан, а вокруг — фонтаны поменьше, так что в жаркие дневные часы весь перистиль заполняется шелестом воды и солнечными бликами, отражающимися в ее струях. Иногда здесь располагается садик, и вода бьет в самых разных направлениях из трубок, скрытых внутри заполнявших его небольших скульптур.

Недавно вместе с Плотином пригласил нас сенатор Веттий. Перистиль его дома завершается глубокой нишей, целиком покрытой драгоценными мозаиками и инкрустациями из полихромной стеклянной массы. В глубине ниши — большая вакхическая маска, при выходе — малые бронзовые статуи: мальчик, играющий с птицей, рыбак, ребенок, заснувший возле опрокинутой амфоры. Изо рта маски, из клюва птицы, из горлышка амфоры бьют струи воды, со звоном падающие в омывающий нишу бассейн.

Вода является аккомпанементом отдыха, его условием, темой успокоительного разговора. В необычной любви римлян к воде, в ее изобилии, в широком ее общественном использовании проявляется их особый, гармоничный подход к жизни.

Но, по правде говоря, роскошных особняков в Риме относительно немного. Во всех четырнадцати районах столицы около полутора тысяч, тогда как инсул — около сорока тысяч.

Инсулой здесь, в Риме, называется многоэтажный дом, в котором находится ряд квартир, сдающихся внаем. В нем нет ни атрия, ни перистиля; старый особняк увеличивает свою площадь по горизонтали, инсула растет вверх по вертикали; в особняке место атрия, таблина, перистиля строго определенно и неизменно, в инсуле комнаты могут менять свое расположение по замыслу архитектора или хозяина и свое назначение по произволу съемщика.

Инсула в Риме — четыре, пять и даже больше этажей. В каждый этаж прямо с улицы ведет своя лестница, широкая и прочная, со ступеньками из кирпича или травертина. Если особняк повернут к улице спиной, то в инсуле каждый этаж рядом окон смотрит на улицу или во внутренний двор. Внешний вид инсулы прост и строг: никаких излишних украшений, наружные стены даже не оштукатурены, кирпичная кладка вся на виду. Только в инсулах с квартирами более дорогими вход обрамляют колонны, сложенные тоже из кирпича. Однообразие стен оживляется лишь рядами окон и линией балконов; перед рядом лавок, находящихся в первом этаже, часто идет портик.

Были инсулы маленькие, одноэтажные, двухквартирные с мезонинами. Квартиры в них совершенно однотипны: парадная комната в одном конце, в противоположном конце другая, значительно меньшая, коридор, две маленькие комнатки, которые на него выходят, и кухня с уборной.

В квартирах для людей состоятельных обычно одна или две парадные комнаты. Часто они выше остальных, очень светлы, фрески и мозаики в них лучше, чем в других; они располагаются обычно в противоположных концах квартиры (если парадная комната одна, то она всегда подальше от входа). В такой квартире еще несколько комнат, которые в этот коридор выходят и освещаются от него. Здесь высокие потолки (8–9 локтей обычная высота).

Но, пожалуй, я уж надоел тебе, Марцелл, своими излияниями. Остальное я оставлю на следующее письмо.

Будь здоров.

…За обедом Кастридий почти ничего не ел, если не считать нескольких спелых, нежных маслин с Крита, к которым он издавна имел тягу. Впрочем, и сам Зеф два раза в неделю — на третий и седьмой день — к съестному не притрагивался, но холодную воду из источника пил часто в эти дни, но понемногу.

Затем оба перешли из триклиния в перистиль. Кастриций еще тогда, когда только купил эту усадьбу для Зефа и Плотина, предлагал полностью перестроить перистиль: заменить мраморную облицовку фонтана, привезти с десяток дорогих произведений нескольких модных скульпторов из Рима. Но Зеф не согласился: ему очень понравился старый, позеленевший мрамор фонтана, тихое журчание воды (она вливалась в бассейн из раскрытых ртов серокаменных рыб, которые почти касались поверхности воды), один-единственный, но столь могучий платан.

Хозяин попросил Гермия принести два свертка, которые лежали на столе в таблине. Кастриций, развязав пояс своей туники, возлег на ложе и углубился в чтение писем из Галлии. Он был лет на пятнадцать моложе Зефа, с удлиненными, красивыми чертами лица, с аккуратно постриженной бородкой.

Прочитав, он осторожно отложил папирусные свитки на небольшой круглый столик, стоявший рядом, и углубился в размышления. Зеф снял сандалии и тоже медленно расположился на ложе. Он смотрел, чуть прищурившись, на легкокрылые облака.

Кастриций повернулся к нему и, стараясь сохранить спокойствие, спросил:

— И что ты думаешь об этом?

«Не торопись, но и не забывай; терпеливо жди своего часа, и если он наступил, действуй смело и решительно», — хотел сказать Зеф, но ответил иначе:

— Расскажи все Галлиену. Скорее всего то, что происходит сейчас в рейнских легионах, известно многим в сенате. Но я тебе говорил: звезды свидетельствуют о намечающихся изменениях, и Валериан скорее всего догадывается об этом.