Потом из арсенала извлекли абордажные сабли, и Эболи с Дэниелом принялись обучать матросов, как следует обращаться с ними. Том вместе со своей вахтой тоже тренировался, и не раз и не два Большой Дэниел брал его в напарники, чтобы продемонстрировать остальным трудные приемы.

Хэл неплохо подобрал команду: почти все матросы уже сражались прежде и умели обращаться с пистолетами и абордажными саблями, а также с крюками и топорами, знали, что делать с пушками. Через две или три недели он понял, что у него лучшая из боевых команд, какой он когда-либо управлял. Но одному из качеств этих людей Хэл с трудом находил определение; он мог думать об этом только как о рвении. Они походили на охотничьих псов, ищущих след добычи, и Хэл был бы только рад бросить их в любое сражение.

Они давно оставили за восточным горизонтом Мадейру и Канарские острова, но чем дальше они забирались в экваториальные воды, тем медленнее становилось их движение. Иной раз они лежали в дрейфе целыми днями, и паруса безвольно болтались на мачтах, а поверхность океана вокруг них была гладкой, как стекло, и безмятежность этих пылающих вод нарушали только комья саргассовых водорослей да стайки летучих рыб, прыгавших над ними.

Солнце жгло безжалостно и неустанно.

Хэл знал о тревоге и слабости, которые могли напасть на команду на этих изнурительных широтах, знал, что жара может вытянуть из людей жизненные силы и решительность. Он изо всех сил старался не дать своим людям погрузиться в трясину скуки и уныния. Поэтому военные учения проходили каждый день; Хэл организовывал также состязания в беге от кормы до грот-мачты и обратно, выставляя одну вахту против другой. Даже Том и Дориан участвовали в них, к пискливому восторгу Отродий Битти, как Том прозвал Агнес и Сару.

Потом Хэл приказал плотникам обоих кораблей и их помощникам поставить банки на баркасы. Баркасы спустили на воду, и команды гребцов «Серафима» принялись соревноваться с гребцами «Йоркширца», дважды обходя кругом оба замерших корабля; призом победителям служила красная лента и дополнительная порция рома.

Ленту после первых гонок повязали на бушприт «Серафима», и потом она служила символом почета, переходя с одного корабля на другой.

Чтобы отпраздновать завоевание красной ленты, Хэл пригласил Эдварда Андерсона явиться на «Серафим» и отужинать с ним и его пассажирами в каюте на корме. И с некоторым запозданием включил в компанию и своих сыновей, чтобы они помогли развлекать гостей, потому что мастер Уэлш предложил после ужина устроить музыкальный концерт. Уэлш мог играть на лютне, Гай – на лире, а Дориан, обладавший удивительным голосом, мог петь.

Хэл выставил на стол свой лучший кларет, и ужин получился шумным и веселым. Конечно, при таком количестве гостей в маленькой каюте рассесться оказалось нелегко, не говоря уже о том, чтобы как-то двигаться. И когда Хэл наконец призвал к тишине и попросил мастера Уэлша сыграть, немузыкальный Том оказался задвинутым в угол на каком-то табурете и скрытым от общих взглядов резной ширмой, которая отделяла дневную часть каюты от спального места его отца.

Уэлш и Гай начали с исполнения нескольких старых мелодий, включая «Зеленые рукава» и «Испанские леди», приведших в восторг всех, кроме Тома, который мучился отчаянной скукой и потому принялся вырезать кинжалом на деревянной раме ширмы, за которой сидел, свои инициалы.

– А теперь мы послушаем песню в исполнении мистрис Кэролайн Битти и мастера Дориана Кортни, – провозгласил Уэлш.

Кэролайн встала и с трудом пробралась сквозь аудиторию к тому концу каюты, где сидел Том. Она одарила его одним из своих ледяных взглядов, потом, наполовину отвернувшись от него, прислонилась боком к резной ширме, становясь лицом к Дориану, который пробрался к другому концу переборки.

Начали они с какой-то неизвестной Тому песни. Голос Кэролайн звучал чисто и нежно, хотя и слегка напряженно, а Дориан пел с естественной легкостью. Божественные звуки, исходившие из уст подобного ангелу мальчика, вызвали слезы на глазах слушателей.

К этому времени Том уже весь издергался, чувствуя потребность сбежать из жаркой каюты, вызывавшей клаустрофобию. Ему хотелось очутиться на палубе, под звездами, спрятаться за каким-нибудь из орудийных лафетов с Дэниелом, или Эболи, или с ними обоими и слушать истории о диких землях и таинственных океанах, ждавших их впереди.

Но он сидел в ловушке.

Потом он заметил, что, когда Кэролайн брала какую-нибудь высокую ноту, она приподнималась на цыпочки, и ее юбка открывала лодыжки и нижнюю часть икр. Скука Тома мгновенно испарилась. Ножки девочки, обтянутые темно-синими чулками, в нарядных туфельках выглядели чудесно; лодыжки плавной линией переходили в икры.

Том почти бессознательно вынул руку из кармана и потянулся к скульптурной лодыжке.

«Ты что, с ума сошел?» – тут же спросил он себя.

И с огромным усилием запретил себе касаться девушки.

«Она же поднимет жуткий шум, если я хоть пальцем до нее дотронусь».

Том виновато огляделся вокруг.

Кэролайн стояла прямо перед ним, так близко, что собой заслоняла его от взглядов всей компании. Том знал, что все взгляды устремлены на Дориана. И все равно колебался. Он уже начал отводить руку, чтобы понадежнее спрятать ее в кармане.

А потом он почувствовал ее аромат.

Сквозь все густые запахи, заполнившие каюту, запахи жареной свинины и капусты, сквозь винные пары и дым отцовской сигары он уловил струю благоухания, исходившего от тела девушки.

Сердце Тома сжалось, как кулак, в животе остро вспыхнула боль желания. Ему пришлось подавить стон, рвавшийся с его губ.

Он наклонился вперед на своем табурете и коснулся лодыжки Кэролайн.

Это было легчайшее прикосновение кончиков пальцев к тонкому синему чулку. Том тут же отдернул руку и выпрямился на табурете, готовый принять невинный вид, когда Кэролайн повернется к нему.

Но она не сбилась с ноты, продолжая петь вместе с Дорианом, и Тома озадачило такое отсутствие реакции. Он снова протянул руку и на этот раз легонько положил на лодыжку два пальца. Кэролайн не отодвинула ногу, и ее голос звучал все так же чисто и нежно.

Том осторожно погладил ступню, потом медленно обхватил лодыжку девушки пальцами.

Ножка была такой маленькой, такой женственной, что у Тома как будто что-то набухло в груди. Синий чулок оказался блестящим и шелковистым на ощупь. Очень, очень медленно пальцы Тома скользнули выше, наслаждаясь мягким изгибом, и вот он уже добрался до верха чулочка и банта ленточки, что удерживал его под коленом. Тут он заколебался, и в этот момент песня кончилась.

Наступило недолгое молчание, потом гости взорвались аплодисментами и криками «Браво!», «Спойте еще!».

Том услышал отцовский голос:

– Мы не должны слишком многого требовать от мистрис Кэролайн. Она и так слишком добра к нам.

Темные локоны Кэролайн заплясали у нее на плечах.

– Ничего страшного, сэр Генри, уверяю вас. Я лишь рада, что мы доставили вам удовольствие. И с удовольствием споем еще. Дориан, споем «Моя любимая живет в Дареме»?

– Почему бы и нет, – согласился Дориан, хотя и без особого энтузиазма.

И Кэролайн, открыв прелестный ротик, снова запела.

Рука Тома находилась на том же месте, а теперь его пальцы перебрались через верх чулочка, чтобы погладить нежную кожу под коленом. Кэролайн пела, и казалось, что ее голос по-настоящему наполнился силой и чувством.

Мастер Уэлш восторженно кивал головой, аккомпанируя на флейте.

Том погладил одно колено, потом второе. Он даже чуть приподнял подол юбки и уставился на гладкую кожу под своими пальцами, такую мягкую и теплую. Теперь он уже понимал, что девушка не завизжит и не поднимет переполох, а потому осмелел.

Его пальцы поползли выше, по задней стороне бедра, и Том ощутил, как Кэролайн слегка задрожала… но ее голос звучал все так же уверенно, она не сбивалась. Том со своего места мог видеть ногу отца под столом, отбивающую ритм.