– А что там? – спросил я у монаха, указывая на дверь пальцем.

– Подвал. Прошу вас поторопиться, так как еще два человека ждут вас, чтобы вместе пройти церемонию очищения.

Мы поторопились. На первом этаже главного здания располагались общие комнаты, столовая, зал для заседаний и другие закрытые комнаты. Наконец мы вошли в зал с плиточным полом, где нас ожидала еще одна пара и женщина.

Пара состояла из облаченной в норковое манто пышнотелой кумушки, с платиновыми волосами и вызывающим бюстом, без сомнения, накачанным силиконом, и фатоватого молодого человека лет на десять моложе кумушки, белобрысого, с загорелым под ультрафиолетовой лампой лицом, который курил американскую сигарету, вставленную в мундштук "Данхилл".

– Добро пожаловать, Жак и Мириам, – сказала нам другая женщина.

На ней было шафрановое платье с серебряным колье. Она была бритоголовая и с выщипанными бровями, что придавало ей сходство с птицей. Она вручила нам четыре больших пластиковых мешка.

– А теперь, – сказала она, – вы должны раздеться, но сначала я вам объясню, почему это необходимо. Нашей целью является не создание для вас приятной и комфортной атмосферы, а совсем наоборот. Наша цель – унизить вас. В миру, в светской жизни, где материя стала преобладающей, человек переполнен информацией. Здесь, у нас, где вы сейчас находитесь, преобладает Дух, а материя – ничто. Вы не будете получать никакой информации. Человек получает радость не от информации, а от унижения и дисциплины.

– Но, но! – воскликнул молодой фат, с возмущенным видом вынимая изо рта мундштук.

– Тихо! – приказала бритоголовая женщина с птичьими глазами.

Фатоватый тип собрался что-то возразить, но кумушка в норковом манто испепелила его взглядом, и молодой человек ограничился пожатием плеч. Бритоголовая жрица прошла тем временем в глубь комнаты и открыла дверь в смежное помещение, из которого до нас донесся шум и накатила волна теплого воздуха.

В соседнем, очень просторном зале стоял чан длиной десять метров, глубиной пятьдесят сантиметров, наполненный горячей водой. Сквозь поднимавшийся из чана пар я различил около пятнадцати голых людей, которые брызгались, визжали и посылали нам дружеские знаки.

– Давайте раздевайтесь! – приказала нам бритоголовая жрица с гостеприимной улыбкой. – Вы положите свои вещи в пластиковые мешки, которые получите назад при выходе из чистилища.

– Арабанабананабанана, – вопили купальщики.

– Это отвратительно! Я говорил тебе, что это будет омерзительно, – крикнул молодой фат, повернувшись к своей спутнице.

Но она в возбужденном состоянии уже сбросила с себя норковое пальто и юбку и в настоящий момент освобождалась от бюстгальтера, выставляя напоказ свою огромную безупречной формы грудь.

– Каспер в бараке, – выдохнул я на ухо Шарлотт. – Я его заметил, но он нас не видел.

– Ты в этом уверен?

– Раздевайтесь поживее! – скомандовала еще раз жрица с птичьими глазами.

Я разделся, тщательно завернув пистолет в пиджак, и сложил одежду и обувь в пластиковый мешок. Бритоголовая жрица собрала наши мешки, после чего униженная кумушка первой бросилась к чану, испуская торжествующий визг и расталкивая поющих купальщиков плечами и огромным бюстом. Молодой фат бросил на меня через плечо взгляд, свидетельствующий о его моральном падении.

– На войне как на войне, – сказал я ему, чтобы подбодрить, и он подошел к чану, играя всеми мускулами.

Когда мы все погрузились в воду до середины бедер, мы окропили друг друга и подхватили гимн. В какой-то момент я ясно услышал, что вместо "арабарана", Шарлотт пела "банана" и "гавана", но когда я заглянул в ее красивые глаза, а потом посмотрел на очаровательную небольшую грудь, покрытую каплями воды, я убедился в том, что у нее был самый что ни на есть мистический вид на свете. Один из ревностных апологетов положил руку на ее ягодицу, и она со всей силой лягнула его, не переставая петь.

Все это продолжалось довольно долго. Наконец все купальщики покинули зал, кроме нас четверых и бритоголовой жрицы, стоявшей у края чана и хлопавшей в ладоши.

– А теперь, – сообщила она, – вас будут вызывать по очереди. – Люсьенн!

– Это я, – откликнулась униженная кумушка.

Она вылезла из чана, запыхавшись, так как отдала много сил церемонии очищения, и направилась к выходу, то есть к двери, противоположной той, в которую мы вошли.

Фатоватый парень смотрел ей вслед с нескрываемым отвращением. В течение нескольких минут мы оставались втроем, не зная, что делать, затем вызвали Шарлотт, а еще пять минут спустя – меня.

Мне не терпелось как можно скорее заполучить назад пластиковый мешок с одеждой и пистолетом-автоматом калибра семь – шестьдесят два. Я вышел в дверь и очутился в небольшом кабинете, в конце которого находилась другая дверь. Мой вещмешок и приготовленное для меня полотенце лежали на письменном столе, заваленном брошюрами. Я взял в руки полотенце, и в этот момент дверь напротив меня открылась. В кабинет вошел Каспер. Его правая рука по-прежнему была в гипсе и на повязке. Левой рукой он навел на мой живот "вальтер ППК" с боковинами приклада из белого пластика.

– Я так и думал, – заметил я. – Я знал, что так случится.

– Дайте мне ваше оружие, – продолжал я. – Последнее время я только и делаю, что собираю оружие, и скоро открою оружейную палату.

Каспер смотрел на меня с задумчивым видом.

– Одевайтесь.

– Позвольте мне сначала вытереться.

– Не будем терять времени, Тарпон, разве вы не видите, что я нервничаю. – Он сказал это спокойным тоном, поразительным образом контрастирующим с его утверждением, как если бы вы начали есть йогурт, а он завопил, чтобы вы скорее его кончали, потому что ему больно.

Я натянул одежду на мокрое тело и стал глупо искать пистолет, которого не было.

– Вам крышка, и вы это знаете, – сказал я, застегивая рубашку в цветочек. – Надеюсь, вы понимаете, что я бы не рискнул проникнуть сюда, да еще с женщиной, если бы вы не были окружены.

Я пристегнул на руке золотые часы, показывавшие без четверти пять. Мы договорились, что Шоффар и Граццеллони прибудут в деревню в восемнадцать тридцать в сопровождении пятнадцати или двадцати легавых, в зависимости от того, сколько им удастся найти. Мы с Шарлотт или кто-нибудь из нас должен в это время покинуть так называемый монастырь и присоединиться к нашим друзьям в кафе Дутремара, чтобы сказать им, стоит ли штурмовать общину и есть ли у них шансы захватить всех бандитов и кучу наркотиков. План был замечательный, но его реализация представляла отныне проблему.

– Это мои часы, – заметил Каспер.

– Вы хотите их забрать?

Он кивнул. Я расстегнул браслет "Ролекса" и протянул часы Касперу. Он сделал шаг назад.

– Положите их на стол.

– Я бы предпочел, чтобы они остались у меня, – заметил я. – Если вы читаете газеты, то вам должно быть известно, что большинство французских полицейских нечисты на руку. Через некоторое время, когда они арестуют вас, они стибрят часы. Я же сохраню их до вашего выхода из тюрьмы. В девяносто шесть лет они вам еще могут пригодиться.

– Вы блефуете.

– Ни в коем случае. Впрочем, вы это прекрасно знаете. Вам крышка. Единственное, чего я не понимаю, – почему вы еще здесь? На вашем месте, я бы уже давно покинул Францию.

– Надевайте ботинки.

– Дело в том, что вы не простой убийца, – продолжал я, натягивая левый ботинок. – Вы имеете здесь личные интересы. Вы ведь производите героин, – как бы между прочим обронил я, завязывая шнурки. – Вы торчите здесь потому, что в данный момент идет реакция трансформации, и вы хотите дождаться ее конца.

– Мы уже почти закончили, – сказал Каспер.

– На вашем месте я бы все бросил и спасался бегством.

– Повернитесь лицом к стене.

Я повернулся. Каспер подошел к столу и разрешил мне снова повернуться. Он застегнул часы на левом запястье.