– Я видел этот фильм. Скажите... – Я запнулся, а Хейман поднял глаза и с любопытством посмотрел на меня.
– Что-нибудь не так? – спросил он.
– Все о'кей, – сказал я. – В этом фильме есть слепой нищий... Он узнает убийцу по свисту... помните?
– Ах да! – воскликнул Хейман. – Я понимаю, на что вы намекаете. Но это невозможно.
– Почему?
– Фанч Танги умер в тысяча девятьсот сорок четвертом.
– Скажите мне наконец, кто такой этот Фанч-Свистун.
– Фанч-Свистун был мразью. Он был членом Бретонской национальной партии. Сотрудничал с немцами, да так активно, что даже поссорился с бретонскими фашистами. Начиная с сорок третьего года он стал откровенным преступником. Работал в милиции, во французском гестапо, занимался рэкетом, вымогательством денег, пытал людей. И он всегда насвистывал, насвистывал, когда... когда...
– Успокойтесь, Хейман, – посоветовал я.
Он откинулся назад в кресле и со всего размаха ребром ладони швырнул доску в центр стола. Шахматные фигуры разлетелись в разные стороны. Мы переглянулись, но я промолчал, и Хейман постепенно успокоился.
– Один из моих кузенов имел дело с Фанчем Танги. – Он прикурил "Житан". – Вы знаете, какие мы, евреи? Мы нервничаем по любому поводу.
– О'кей, – сказал я. – Что еще вы можете сказать?
– Если вы хотите подробности, то я должен заглянуть в досье. Они в погребе.
– Пожалуйста, при случае. А имя Марты Пиго вам ничего не говорит?
– Нет. Надо быть идиоткой или петенисткой[6], чтобы назвать дочь Филиппин... Впрочем, Пиго, может быть, не настоящая ее фамилия...
– Значит, Фанч Танги умер? Вы в этом уверены?
– В сорок четвертом году Фанча Танги схватил отряд вольных стрелков на испанской границе. Его машина была набита деньгами и драгоценностями. Он был убит. Подробностей я не знаю, но могу разыскать очевидцев. Хотите, я позвоню одному человеку?
Я развел руками. Я не знал, что это может мне дать, но надо было что-то делать. И я кивнул в знак согласия. Хейман встал из-за стола и направился к допотопному телефонному аппарату, висевшему на стене в глубине комнаты. Я тоже встал из-за стола и подобрал раскиданные по полу шахматные фигуры. Я услышал, как Хейман попросил к телефону капитана Мелиса Санса, с которым он обменялся несколькими фразами по-испански. Я ничего не понял. Хейман повесил трубку.
– О'кей, – сказал он. – Встретимся со свидетелем сегодня вечером.
– Который сейчас час?
– Четверть третьего. У вас часы на руке.
– Они сломаны. Что еще сказал Коччиоли?
– Ничего. Он оставил несколько телефонных номеров. Кстати, вы не знаете типа лет сорока пяти, в очках, в пальто, в шляпе из клетчатой ткани и с подвязанной рукой?
– Почему вы о нем спрашиваете? – удивился я.
Хейман смотрел в окно сквозь тюлевые занавески.
– Потому, что он бродит вокруг моего дома.
Я закрыл шахматную доску, достал пистолет, снял с предохранителя и положил его на стол.
– Это убийца, – сказал я – Если ситуация осложнится, стреляйте, не задумываясь. Он вас не пощадит.
– Эй! – крикнул Хейман. – Подождите секунду!
Но я уже был в дверях и перешагивал через порог, вынимая на ходу из кармана "кольт" сорок пятого калибра. Убийца нордического типа мирно стоял, прислонившись к калитке и покуривая сигару.
– Повернитесь ко мне лицом, – спокойно приказал я.
Он повернулся. У него был утомленный вид, его правая рука висела на повязке черного цвета. Рука была в гипсе до локтя, так что нельзя было натянуть на нее рукав пальто, и он болтался.
– Не делайте глупостей, о которых вам придется пожалеть, Тарпон, – проговорил он. – Мы взяли Шарлотт Мальракис.
VII
– Шарлотт как? – спросил я.
– Вы позволите?
Он потянулся к внутреннему карману своего пальто.
– Спокойно.
Он осторожно достал из внутреннего кармана цветной снимок, сделанный "поляроидом", и протянул его мне. Снимок изображал Шарлотт, обнаженную, в наручниках, привязанную к металлическому стулу, закрепленному на цементном полу. На снимке была еще чья-то рука, держащая сегодняшний номер "Франс суар". Дату нельзя было различить, зато заголовки были отчетливо видны, так что в свежести газеты сомнений не возникало. Волосы Шарлотт были растрепаны, а лицо заплакано, с размазанной под глазами тушью. Ран не было видно. Я посмотрел убийце прямо в глаза.
– Спокойно, – сказал он в свою очередь.
– Да, да, – беспомощно пробормотал я. – Кстати, я написал подробное письмо адвокату. Если с этой женщиной что-нибудь случится, я гарантирую вам, что вся Франция услышит о Фанче Танги.
Он кивнул.
– Вы очень усложняете мою жизнь. Я потратил массу времени, чтобы разыскать вас. Мы должны решить это дело путем переговоров.
– К чертям собачьим ваши переговоры, – бросил я с несвойственной мне грубостью. – Вы отпустите Шарлотт Мальракис – Он насмешливо ухмыльнулся. – Хорошо, что вы предлагаете?
– Вы и этот старик в бараке, – он кивнул подбородком в сторону дома, – вы оба пойдете со мной. Я не уполномочен вступать с вами в дискуссию. Я отведу вас к людям, которые переговорят с вами. Советую вам убрать оружие, не то соседи заметят, что здесь что-то не так, а мы не должны привлекать внимание, не правда ли?
Я ничего не ответил. Я пытался думать. Между тем убийца нордического типа осторожно достал прядь каштановых волос и сунул мне под нос.
– Я их вырвал, – сообщил он, указывая мне на корни. – Если вы немедленно не приступите к переговорам, то мои коллеги отпилят палец у Шарлотт Мальракис. Поэтому, чем меньше мы потеряем времени, тем меньше произойдет насилия.
Я ударил его "кольтом" по голове. Удар застал его врасплох. Надо сказать, что "кольт" весит около трех фунтов. Он завалился на аллею. Я сунул "кольт" в карман, взял типа за лодыжки и потащил к дому. Хейман вышел мне навстречу, чтобы оказать помощь. Мы бесцеремонно втащили его на крыльцо, а потом в гостиную. Хейман с озабоченным видом выглянул в окно.
– Надеюсь, нас никто не видел?.. Я и так пользуюсь сомнительной репутацией в квартале...
– Ничего не поделаешь. Дайте мне молоток.
Он бросил на меня косой взгляд, затем вышел из комнаты и несколько секунд спустя вернулся с молотком цилиндрической формы на костыльной лапе. Я вырвал молоток из его рук.
– О, Тарпон...
Я бросил на стол снимок, сделанный "поляроидом". Хейман взглянул на него и нахмурил брови. Я обыскал убийцу. При нем были парагвайский паспорт и водительские права на имя Цедрика Каспера, две тысячи пятьсот франков наличными и чешский пистолет модели пятьдесят два с тремя запасными обоймами. И больше ничего, не считая носового платка. Я пнул его ногой в нос. От боли он пришел в себя. Он открыл глаза и некоторое время лежал неподвижно, оценивая ситуацию, затем поправил съехавшие набок очки. Я встал на колени рядом с ним, держа в левой руке "кольт", а в правой – молоток. Хейман сидел верхов на стуле возле стола в ожидании дальнейших событий.
– У вас очень плохой перелом, – сказал я. – Кости будут срастаться очень долго. Несколько месяцев. Думаю, что месяцев через шесть вы сможете уже пользоваться руками при условии регулярной мышечной тренировки. А сейчас, – я постучал по его голове молотком, и он заморгал, – вы должны мне сказать, где находится Шарлотт Мальракис, ибо в противном случае я сломаю вам второе запястье, так как ненавижу пытки. Учитывая вашу профессию, с моей стороны это будет доброе дело, понимаете? Я сломаю вам руку почти безболезненно, но необратимо. Вы поняли?
– Я понял.
Он на минуту задумался. Лежа во всю длину на спине, опираясь затылком о пол, он казался абсолютно спокойным. Он был настоящим профессионалом, но не внушал мне никакого уважения.
– Я недооценил вас, Тарпон, – наконец проговорил он. – Мы могли бы использовать вашу компетентность. Разумеется, за хорошую плату.