— Ну вот так и повелось, что я его здесь укладываю,— добавила она.— Вроде бы — чудно, но ему нравится. Да он прямо золотко, когда здесь. А ни в каком другом месте спать ни за что не станет...

Тогда я не обратил на это особого внимания. Предпочтение жестяной ванночки колыбелькам и кроваткам показалось мне просто одной из тех младенческих прихотей, которые мудрые взрослые принимают и благодарно используют. Я изредка заглядывал к Филлерам и время от времени видел юного Тэда. Я им не больно-то интересовался, ведь он был достаточно здоровым ребенком. Я обнаружил, что он по прежнему предпочитает спать исключительно в жестяной ванночке, ну а, кроме этого, ничем не примечателен. И все же позднее, когда я стал это обдумывать, то вспомнил еще одно происшествие, которое могло бы дать мне намек.

В тот раз малыш лежал в ветхой колясочке на улице около задней двери. Он явно не заметил меня. Глаза его, широко раскрытые, смотрели куда-то далеко, но он не был абсолютно молчалив, мне показалось, он мурлычет какую-то мелодию. Я склонился над ним — и могу поклясться, уловил тему из симфонии Нового Мира. Вы и сами помните, как там...

Доктор прервал рассказ и пропел несколько тактов.

— Именно это я и услышал. А напевал это годовалый младенец. Из любопытства я спросил миссис Филлер, не слышала ли она чего-то такого по радио, и узнал, что семейные вкусы распределяются почти исключительно между спортивными новостями и мелодиями из кинофильмов. Помню, я подумал, что если ребенок услышал это в каком-то переложении, у него удивительная музыкальная память, но это опять же трудно назвать заболеванием, а потому, вероятно, я быстро забыл об этом случае.

В последующие два-три года я видел ребенка несколько раз, но признаюсь, не помню, когда и как. Он был слишком здоровым, чтобы меня заинтересовать, но теперь-то я жалею, что не наблюдал за ним как следует. Но однажды, когда мальчику перевалило за четыре, случилось так, что Джим Филлер пришел ко мне как-то вечером в понедельник и выдал нечто столь интересное о ребенке, что с тех пор любопытство мое не ослабевало. Джим счищал и стряхивал с себя каменную пыль. Кажется, он находился в растерянности.

— Неохота мне у вас время отнимать, доктор,— выговорил он,— но я бы вам спасибо сказал, если бы вы зашли как-нибудь и посмотрели нашего Тэда, когда дома я и хозяйка.

— А что с ним неладно? — спросил я.

Джим помял в руках шапку.

— Да я уж и сам не знаю, что, собственно, ладно, а что неладно,— сказал он.— Это... Ну, немного странно. Говорит он как-то не так. Мы с хозяйкой вообще-то здорово беспокоимся. Она не знает, что я сюда пошел. Так если бы вы, вроде как — случайно, знаете ли, к нам завернули...

— Но что же с ним неладно? — снова спросил я.— Вы думаете, он отстает в развитии или что-то вроде того?

— Нет. В этом смысле он — парень что надо. Нет, ничего такого. Признаться честно, он — парень, можно сказать, даже слишком башковитый — и это забавно. Он часто говорит совсем не как маленький, и я слыхал от него словечки, которые он ну никак не мог подхватить от нас с хозяйкой. И когда ему что скажешь — тоже ведь понимает куда лучше, чем любой другой пацан.

Я задал еще несколько вопросов, но Джим, кажется, по каким-то своим причинам стал сдержаннее. Будь это кто-то другой, я бы взял с ним резкий тон, но я знал Джима. Типичное воплощение упорного здравого смысла. В конце концов, я избавился от него, пообещав заглянуть на следующий вечер, хотя и не ожидал, что обнаружу какую-то странность.

Очевидно, Джим Филлер переменил свои намерения и рассказал жене о нашем разговоре, потому что она, похоже, не удивилась, увидев меня. По такому случаю меня повели было в парадную комнату — занятное помещение, где все выглядело, как на сцене. Но я остановил Аду Филлер, когда она протянула спичку к камину, и предложил всем пройти на кухню. Там мы все почувствовали себя естественнее, не столь официально, да и кухонная плита наверняка топилась с самого утра. И все-таки начать было нелегко. Никто из нас не желал напрямик заговорить о проблеме. Пришлось обменяться множеством ничего не значащих фраз, прежде чем Джим по своему обыкновению не высказал все напрямик.

— Я знаю, это похоже на бред, доктор, но это правда. Мы с моей хозяйкой поклясться готовы. Так вы меня выслушаете, а?

— Продолжайте. Рассказывайте все как есть. Вопросы я задам потом,— уверил его я.

— Ну, значит, так. В субботу мы все сидели здесь за аем и ждали, когда по радио будут новости. Я, видите ли, отел проверить номера...— начал он.

Слово за слово Джим поведал мне действительно странную историю.

Миссис Филлер накрывала на стол, а тем временем муж дети ждали, когда заварится чай. У Джима были наготове записи номеров, на которые он поставил, и карандаш, чтобы все отметить. В шесть часов он включил Дройтвич. Это означало, что им придется выслушать прогноз погоды и тьму болтовни о политике, прежде чем начнется самое главное, но никогда нельзя быть уверенным, сколько времени пройдет до спортивного бюллетеня, а пропустить его Джим не хотел ни в коем случае. Ну, он все включил, как положено, и огонек загорелся, но не раздалось ни звука. Некоторое время он щелкал выключателем и так и эдак, затем осмотрел наружные провода. Все в порядке.

— Э-эх. Эта дрянь почему-то неисправна. Вот так-так,— удивился он.

Перевернул приемник и снял заднюю крышку. На вид — все как надо, по крайней мере — никаких серьезных неисправностей. Джим почесал голову. Не так-то и легко найти неполадку в этих современных приемниках, совсем не то, что в добрые старые дни.

И вот тогда-то юный Тэд проявил интерес к ситуации.

— Что с ним случилось, папа? — спросил он, подойдя ближе.

— А я откуда знаю? — с раздражением ответил Джим. Вот тут-то и произошла странная вещь. Джим сказал,

что Тэд поглядел на него «вроде как удивился, что ли», затем всунулся между ним и приемником. Как сказал Джим, мальчик не заглядывал внутрь, а приложил к приемнику голову, как если бы собирался его боднуть. Затем снова поднял голову и посмотрел на отца.

— Это там внутри. Оно вон там останавливается,— сказал мальчик и указал на черную коробочку внутри приемника.

— Это был трансформатор,— сказал Джим.— И ведь пацан оказался прав. Парень, который вчера смотрел приемник, сказал, что в нем одна из обмоток тю-тю.

Позднее Джим вспомнил еще один забавный случай.

За несколько дней до того он взял сына с собой на воскресную прогулку. Они шли по дороге на Дерби, где параллельно шоссе бегут электропровода, когда юный Тэд вдруг безо всяких причин посмотрел на столб и сказал:

— Вот и все.

Джим не мог понять, о чем таком он говорит, да и, вероятно, не шибко этим интересовался, но вспомнил, что по дороге обратно юный Тэд также ни с того ни с сего сказал:

— А вот теперь опять началось.

И не раньше, чем они вернулись домой, Джим узнал, что где-то на линии случился обрыв, из-за которого с полчаса или около того не было тока.

Но об этом он только потом вспомнил. А в тот момент его заботила главным образом перспектива пропустить футбольные новости.

— Придется теперь переться покупать «Футбольное обозрение», когда придут эти чертовы газеты,— проворчал он.

Юный Тэд не ответил ему сразу же. Некоторое время мальчик сидел молча и выглядел, скорее, недоумевающим, чем растроенным ситуацией. И вот он спросил:

— А зачем, папа?

— Как это зачем? — спросил Джим, думая все о том же.

— Ну зачем тебе покупать газету?

— А затем,— терпеливо объяснил ему Джим,— что мы не можем послушать это дурацкое радио, вот зачем.

В течение некоторой паузы юный Тэд переваривал информацию.

— Ты хочешь сказать, тебе не слышно, что оно там говорит? — спросил мальчик.

— Да, это я и хочу сказать. А как ты думаешь, разве кто-то из нас что-то услышит, пока радио не действует? Заткнись и пей чай.