Поразительное решение в свете ранее написанного Дюбуа и того значения, которое он придавал бедренной кости, открытой в Триниле. Кёнигсвальд тут же раскрыл книгу Дюбуа, изданную в Батавии в 1894 г. и названную совсем по-иному: «Pithecanthropus erectus, человекообразная переходная форма с Явы». Вот что писал в ней «возмутитель спокойствия», рассуждая об особенностях строения бедренной кости, выкопанной на Тринильском мысу в 15 метрах от черепной крышки питекантропа: «…мы должны, следовательно, прийти к заключению, что бедро питекантропа выполняло ту же механическую работу, что и бедро человека. Устройство обоих суставов и механическая ось бедра настолько сходны с теми же признаками у человека, что закон о тесном соотношении между формами костей заставляет нас считать это ископаемое существо имеющим, подобно человеку, прямое положение тела и ту же походку на двух ногах… Из этого с очевидностью вытекает, что данное существо свободно пользовалось верхними конечностями, которые перестали использоваться для передвижения и значительно усовершенствовались, что привело в конечном счете к рукам человека как орудиям, а также то, что это ископаемое существо не могло быть обезьяной… как в отношении черепа, так и бедра. Питекантроп отличается от человека гораздо меньше, чем от высших человекообразных обезьян… Хотя эта плейстоценовая форма и далеко ушла по пути своего развития, все же она не достигла еще вполне человеческого типа. Питекантроп — переходная форма между человеком и человекообразными обезьянами, которая должна была существовать согласно законам эволюции. Питекантроп — предок человека».

Да что там заявления почти сорокалетней давности, когда всего пять лет назад Дюбуа, с энтузиазмом приветствуя открытие в Московском музее антропологии выставки, посвященной становлению человека, писал русскому антропологу М. А. Гремяцкому буквально следующее: «В настоящее время, больше чем когда-либо прежде, я рассматриваю питекантропа как действительное звено между обезьяной и человеком». Кто мог подумать, какие странные метаморфозы вызовет в сознании Дюбуа открытие в 1935 г. пяти новых обломков бедренных костей обезьяночеловека с Явы…

Когда в конце 1936 г. Кёнигсвальд возвратился на Яву, для него не было вопроса, где следует начать поиски черепа питекантропа. Заветное место располагалось в центральных районах Явы, невдалеке от Суракарты, около местечка, известного палеонтологам под названием Сангиран, которое находится в каких-нибудь сорока милях от Тринила. Первые сборы костей вымерших животных еще в 1864 г. производил здесь художник Раден Салех, талантливый ученик знаменитого Делакруа. Он нашел, в частности, первый для Явы огромный зуб слона, который переслал в Лейден. На основании замечательной находки художника палеонтолог профессор Мартин сделал вывод о переселении индийского ископаемого слона на Яву в период плейстоцена, когда остров соединялся с континентом земным мостом. Сангиран также знал и посетил Дюбуа; в 1893 г. он собирал здесь ископаемые кости, но местонахождение это не произвело на него особого впечатления. Во всяком случае, в публикации, где им упомянут Сангиран, пункт этот не числится в списке районов, заслуживающих повторного обследования. Затем в 1931 г. в Сангиране побывал сотрудник Геологической службы Бандунга ван Эс, который занимался в центральных областях Явы вычерчиванием карты района большого масштаба. Выполняя геодезические маршруты, он собрал в обнажениях большую коллекцию морских и пресноводных моллюсков, известных по собраниям, хранящимся в Бандунгском музее, а также костей и зубов ископаемых животных. Они не вызвали, однако, особого волнения у палеонтологов Геологической службы.

По-настоящему возможности Сангирана Кёнигсвальд оценил лишь после того, как в 1934 г. отправился вместе с коллегами в инспекционное геологическое путешествие в центральные и восточные районы Явы. В поездке его сопровождал тогда самый везучий на открытия и привлекательный по характеру мантри-Атма, особая дружба Ральфа с которым началась с того времени, как он, работавший садовником у одного из друзей Кёнигсвальда, однажды принес в Геологический оффис огромный каменный топор. Оказывается, Атма прослышал, что Кёнигсвальда интересуют доисторические древности, и поэтому решил показать ему находку, которая поразила и его самого. Вскоре палеонтологу удалось зачислить Атма в штат службы, и тот оказался мастером на все руки. В полевых маршрутах он был просто незаменим, выполняя обязанности не только удачливого коллектора, которому можно доверить самостоятельную работу, но при необходимости и превосходного повара. Атма отличался необычным для уроженца Явы открытым характером и общительностью, что Кёнигсвальд объяснял рождением от смешанного брака: его отец происходил из Макасара с Целебеса, но, оказавшись на Яве, предпочел взять в жены «огненнокожую женщину сундов». Любознательность сделала Атма знатоком многих индонезийских народных обычаев, и Кёнигсвальду всегда доставляло большое удовольствие беседовать с ним о жизни деревни в джунглях. Вряд ли, однако, Ральф предполагал, что Атма сыграет едва ли не решающую роль в задуманном им ныне поиске.

Атма «зафрахтовал» для путешественников такси в Суракарте, уложил снаряжение в багажник автомобиля— и поездка началась. Сначала машина петляла по широкой горной трассе, протянувшейся на север от Суракарты, а затем, когда пришлось свернуть вправо на проселочную дорогу, начались обычные для сельских районов мучения с тряской, пылью, а в низинах и с грязью. Потянулись голые рисовые поля, урожай на которых крестьяне успели убрать, поскольку на Яве уже наступила пора сухого сезона, а вскоре такси совсем остановилось. Впереди протекал небольшой поток Кали Джеморо, который, разлившись в сезон тропических ливней, начисто снес мост. Восстанавливать его, как вскоре выяснил Атма, никто не думал, так как не только на автомашинах, но и на повозках здесь никто обычно не ездил.

Пока в близлежащем компонге велись переговоры о найме носильщиков, Кёнигсвальд решил подняться на вершину ближайшего холма, чтобы сверху осмотреть окрестности. С тех пор прошло несколько лет, но он в деталях помнил, как медленно шел по мягко-округлому склону широкой возвышенности, как нравился ему после пыльной дороги прозрачный и чистый воздух, как наслаждался дорогим сердцу яванским горным пейзажем, который невозможно представить без живописных конусов вулканов. Вот и сейчас позади мирно дымился Мерапи, а впереди возвышалась громада Лаву. Извержения его вполне мог наблюдать питекантроп: конус из Тринила просматривался так же хорошо, как и отсюда. Атма знал множество поверий, связанных с Лаву, хотя сами яванцы с большой неохотой говорили о покрытом снегом вулкане. Отчасти это, возможно, связано с тем, что живописный оледеневший Лаву выбрали местом своего пристанища отшельники и аскеты. По поверьям яванцев, эти люди обладали способностью приводить в действие сверхъестественные силы, и поэтому к ним относились с опаской. Каждому из них полагалось провести 40 дней и ночей на снежной вершине вулкана в одной из нескольких пещер, будто бы расположенных в древних лавовых пластах. Люди, привыкшие к жаре тропиков, истязали себя не только лютым холодом, но и почти полным воздержанием в пище. Стоит ли удивляться, что лишь единицы из десятков добровольных мучеников выдерживали испытание и возвращались в компонги победителями (holy man), вызывая священный трепет односельчан.

Яванские вулканы не только придавали особый колорит пейзажам острова, они во многом определяли характер геологии страны. Всюду по склону холма видны выступы угловатых блоков темной изверженной породы, а если оглянуться назад, то можно отметить следы древних лавовых потоков, которые длинными окаменевшими лентами пересекали район. Еще более впечатляющая картина раскрылась перед ним, когда он поднялся на вершину холма: огромная, округлая, километра на четыре в поперечнике «воронка» долины выглядела как настоящий кратер. Но главное, и этим она могла привести в восторг любого геолога, она являла возможность наблюдать редкостную по выразительности естественную колонку формирования многометровых толщ отложений. Каждый пласт, отличающийся особым цветом, как страница в книге, рассказывал Кёнигсвальду о рождении Явы. В самом низу, в центре «воронки», угадывались горизонты морских слоев, очевидно тех самых, где ван Эс собирал ископаемых моллюсков. Более миллиона лет назад здесь всюду плескались морские волны. Затем началась эпоха мощных вулканических извержений Мерапи, излившего реки лавы, поскольку морские отложения оказались перекрытыми слоем вулканических пород. Но твердь земная недолго торжествовала победу над водной стихией: было отчетливо видно, что каменистый пласт на короткое время снова залило море, хлынувшее, очевидно, с севера. Оно оставило характерный пласт морских отложений, не превышающий по толщине одного метра, а позже в том же месте раскинулось огромное пресноводное озеро. Вот почему большую часть склонов долины образовывали черная глина, озерные донные осадки, достигавшие 150 метров в толщину! Именно на ней яванцы разбили квадраты плодородных рисовых полей в долине, а отчасти и по склонам холмов. Еще выше, ближе к краю холма, Кёнигсвальд снова отметил следы наступления суши: сначала черную глину завалили каменные блоки, прочно скрепленные глиной, а затем последовательно отложились пласты вулканического туфа, песчаника, слои речных потоков, и снова горизонты угловатых камней, составляющие вместе слой толщиной около 70 футов. Вода, ветер и солнце оказали на них незначительное воздействие, и поэтому они разрушились в меньшей степени, чем другие составные части сангиранского «пирога». На вершине холма крестьяне выращивали маис, а жили они в центральной части кратерообразной долины, в компонге Сангиран, бамбуковые хижины которого прятались в живописных рощицах кокосовых пальм. Там же, вблизи построек, рядом с дорогой возвышалось несколько небольших серых холмиков, а между ними виднелись голубоватые блюдца озер.