Как разнился вырисовывающийся облик Чарлза Даусона от того представления, которое сложилось о нем у Вудворда: «Он имел беспокойный ум, всегда готовый отметить что-нибудь необычное, и он никогда не успокаивался, пока не испробовал все средства, чтобы решить и понять какую-нибудь проблему. В научном исследовании он был восхитительным коллегой — всегда веселым, полным надежды и энтузиазма!»

Итак, расследование пильтдаунской истории почти подошло к концу. Для Вейнера, Ле Грос Кларка и Окли стали ясны не только основные детали самой грандиозной подделки в истории антропологии и археологии, но ни у кого из них теперь не вызывало более сомнений имя того, кто осмелился совершить аферу. Им оказался Даусон, считавшийся человеком безупречной репутации. Это он задолго до того, как появиться в кабинете Вудворда, разломал и окрасил под цвет пильтдаунского гравия части черепа, отличающегося значительной толщиной стенок. По-видимому, рабочие действительно нашли череп в гравии Баркхам Манер, но поскольку Даусон вынужден был прибегнуть к окраске массивных фрагментов, можно со значительной долей вероятности утверждать, что он подменил найденные в гравии обычные кости другими, необычными, которые в нем никогда не были и потому имели иную окраску. В дальнейшем, когда начались раскопки, фрагменты черепа постепенно подбрасывались, ибо за четыре года с момента первого открытия в 1908 г. они исчезли бы без следа, оставайся они по-прежнему в гравии, который непрерывно разрабатывался. Поскольку к тому же никто не знал, где рабочие нашли череп, то, вообще, сомнительно, что раскопки велись на месте первоначального открытия: ведь никаких отметок на террасе никто не делал, а она к тому же постоянно заливалась водой.

Имеется достаточно правдоподобный вариант, объясняющий, каким образом оказался у Даусона череп человека. Согласно рассказу мисс Флоренс Пэдхем, опубликованному в «Sussex Expres» 1 января 1954 г., ее отец Натли передал в 1906 г. Даусону коричневатый череп, лишенный нижней челюсти. «Духовный отец» эоантропа будто бы сказал: «Вы услышите нечто значительное об этом, мистер Берли!» Не этот ли череп был еще раз «найден» в 1908 г., когда Даусон, по словам мисс Вудгид, обнаружил в присутствии ее мужа Сэма Вудгида несколько черепных обломков? А ведь Даусон в своей публикации утверждал, что их поиски с Вудгидом оказались безуспешными…

Вторая сторона дела — приобретение соответствующего фаунистического ансамбля, который позволил бы датировать фрагменты черепа возрастом, приближающимся к миллиону лет, «обработка» челюсти орангутанга, подбор коллекции эолитов, а также подходящих камней со следами обработки, предназначенных вместе с приостренным обломком бедренной кости слона представить «антураж культуры» эоантропа. Как выяснилось теперь, часть костей животных происходила из отложений Красных Краг Восточной Англии, заполучить которые Даусону не составляло никакого труда. На многочисленных рынках распродажи антикварных вещей и раритетов он мог легко купить кости, которые, как показала степень их радиоактивности, кто-то из геологов, палеонтологов или просто любителей вывез из Северной Америки и пещер Кипра. Что касается челюсти орангутанга и зуба стегодонового слона, то наиболее вероятное место, откуда они могли попасть в Англию, — это Юго-Восточная Азия, в частности Борнео и Суматра. Согласно сообщениям Ральфа Кёнигсвальда, туземцы хранят здесь черепа орангутангов «в качестве трофеев и фетишей» в течение нескольких столетий. Поэтому радиокарбоновая датировка челюсти эоантропа 500±100 лет не удивительна. Том Гаррисон прислал Окли фотографию человека, который держит череп орангутанга, хранившийся в хижине 406 лет!

Он же помог разъяснить проблему, каким образом и когда попала в Англию челюсть орангутанга. По воспоминаниям Гаррисона, в 1875 г. А. X. Эверетту была продана коллекция костей из Юго-Восточной Азии, а среди них находились поломанные челюсти антропоидов. Эверетт описал кости, а затем в 1879 г., передал их в Британский музей. Проверка описи показала, что все переданные образцы на месте, и, следовательно, из музея челюсть выкрасть не могли. Однако Гаррисон утверждает, что музейная коллекция выглядит значительно меньше той, которая была продана. Возможно, часть костей попала торговцам древностями и была продана. Даусон мог приобрести челюсть орангутанга на одном из людных и частых тогда аукционов.

Когда Окли сравнил челюсть эоантропа с костями из коллекции Эверетта, то сразу же отметил, как близка она им по внешнему виду и манере раскалывания. Содержание нитрогена тоже было одинаковым. Таким образом Даусону, после того как челюсть оказалась в его руках, оставалось лишь продумать общую «концепцию». Остальное стало делом техники и хладнокровного расчета…

Главный виновник чудовищной аферы найден; однако, припоминая обстоятельства, сопутствующие «открытию в Пильтдауне», трудно отделаться от мысли, что за ним стояло нечто более значительное, чем удовлетворение болезненного тщеславия одного лица. Было бы, пожалуй, крайностью подозревать существование своего рода заговора сторонников эоантропа Даусона, но и считать «джентльмена удачи» единственным актером в странной драме, превратившейся в фарс, едва ли справедливо. Недаром даже после разоблачения подделки досада не покидала многих из тех, кого устраивала «находка» в Барк-хам Манер. «Когда я прочитал в статье, — писал один из них, — что пильтдаунский человек был подделкой, я почувствовал, как что-то ушло из моей жизни. Я воспитывался на пильтдаунском человеке». Люди по крайней мере двух поколений считали пильтдауновского человека дарвиновским «недостающим звеном». Сэр Артур Кизс, ведущий пропагандист «человека зари», волею судеб дожил до позорных дней разоблачения фальшивки. Глубоким стариком он вынужден был оправдываться в «Times» и недоумевать по поводу того, как все это могло произойти и как случилось, что клюнул на грубую приманку он, корифей английской антропологии.

Между тем конец Пильтдауна совпал с триумфом еще одного упрямого охотника за «недостающим звеном» — Луиса Базетта Лики. Но он-то как раз шел к нему, менее всего думая о славе, через десятилетия самоотверженного труда.

Ко времени событий, о которых теперь пойдет рассказ, Луис Сеймур Базетт Лики, куратор Корондонского музея города Найроби (Кения), уже без малого 36 лет занимался археологией Африки, а в Олдовэйском каньоне вел раскопки целых 28 лет! Африка, этот экзотический для европейца континент, для него была не просто местом, которое он выбрал для своих научных исследований, но второй родиной, без которой Лики не мыслил своего существования. Так уж случилось, что судьба его семейства с конца прошлого века оказалась связанной с Восточной Африкой.

Все началось с того, что однажды его мать Мэри Базетт, а также ее сестры Луиза, Нэлли и Сибелла, старшей из которых исполнилось всего 23 года, неожиданно решились, к ужасу отца, полковника британской армии, отправиться в Африку, чтобы заняться миссионерской деятельностью. Полковник, дед Луиса, человек неробкого десятка и своих тринадцать детей воспитывал настоящими сорвиголовами, но и он пришел в замешательство, узнав о решении любимых чад. Переубедить их, однако, не удалось, и родители махнули рукой: будь по-вашему, отправляйтесь куда хотите, и пусть вам сопутствует счастье! Весной 1892 г. из тихого городка Ридинга, расположенного недалеко от Лондона, их проводили в дальний путь, а через три месяца плавания по Атлантическому океану, благополучно миновав мыс Доброй Надежды, они высадились на берегу Восточной Африки, в Момбазе. Говорят, они оказались первыми незамужними женщинами, прибывшими в Восточную Африку из Европы!