— Полноте, господин Кёнигсвальд, — перебил гостя Дюбуа. — Мне нравится ваше критическое отношение к собственным выводам, хотя нельзя не подивиться их непоследовательности. Почему бы не связать патжитанские орудия не с питекантропом, на чем вы столь хитроумно настаиваете, а с теми людьми, что заселяли пещеры у подножий известняковых холмов Севу? По-видимому, они современники вадьякского человека или людей с реки Соло, ваших любимых нгандонгцев. Опубликовали ли вы наблюдения относительно орудий из долины Баксока? Я ничего о них не читал.
Кёнигсвальд понял, что продолжать далее дипломатическую игру нет смысла. Настала пора обратиться к Дюбуа с просьбой, ради которой, помимо надежды познакомиться со знаменитым строптивцем, он и посетил тихий Гаарлем.
— Я опубликовал небольшую заметку «Раннепалеолитические каменные орудия с Явы», но она напечатана в мало кому известном новом издании «Бюллетеня» Raffles музея в Сингапуре, первый том которого вышел в свет в этом году. Если позволите, я направлю в Гаарлем копию издания… Нам не хочется более злоупотреблять вашим гостеприимством, профессор. Позвольте выразить глубокую признательность за столь продолжительный прием и поучительную беседу. Смею заверить вас, что она для меня едва ли заслуженная честь… Прежде чем откланяться, мне хочется попросить у вас позволения осмотреть в музее коллекцию костных останков питекантропа. Мы с женой намереваемся отправиться в Лейден завтра.
Лицо Дюбуа оставалось непроницаемо-бесстрастным. Он лишь слегка наклонил голову, что, возможно, могло означать, что благодарности гостя приняты благосклонно. Затем, помолчав немного в многозначительной задумчивости, Дюбуа поднялся с кресла и, не говоря ни слова, медленно направился к двери в соседнюю комнату. Он широко распахнул ее и, оставив открытой, подошел к столику с телефоном.
— Прошу вас соединить меня с Лейденом. Мне нужен музей, фройлен, — отчетливо долетали из помещения слова Дюбуа. — Нет, не директора, а хранителя фондов. Благодарю… Это ты, старина Петер? Добрый день. Говорит Дюбуа… Нет, ничего особенного, спасибо. Дело вот в чем. Скажи-ка мне, пожалуйста, в последние два-три дня не пытался ли некто Ральф фон Кёнигсвальд заполучить для осмотра черепную крышку питекантропа и прочее, связанное с нею? Никто не обращался? Превосходно! Кёнигсвальд — палеонтолог, он недавно прибыл с Явы и только что попросил у меня разрешения осмотреть тринильские находки. Когда он завтра придет к тебе с той же просьбой, то знай, что я не вижу причин, почему ему следовало бы отказать… До свидания…
Кёнигсвальд почувствовал, как его бросило в краску от негодования: Дюбуа демонстративно выяснял по телефону его добропорядочность. Как понимать этот жест: атрофия элементарного такта, вызывающе-пренебрежительное отношение к «светским» условностям, простительное для долго пожившего и много повидавшего на своем веку человека, которого жизнь неоднократно учила настороженно относиться к людям, или, может быть, он, Кёнигсвальд, дал повод для столь бесцеремонного к себе отношения?
Кёнигсвальд почувствовал, как рука супруги легко опустилась на его руку. «Не сердись и не делай глупостей, — успела шепнуть она ему скороговоркой, — иначе все напортишь. Ты же сам мне говорил, что питекантроп давно стал его роком…»
— Вы можете отправляться в Лейден, — без тени неловкости сказал Дюбуа, возвращаясь в гостиную, — и осмотреть черепную крышку питекантропа, а также все остальное. Мне доставило удовольствие знакомство с вами и рассказы о новых открытиях на Яве, господин Кёнигсвальд. Желаю всего доброго…
Утром следующего дня Кёнигсвальда провели к знаменитому среди палеоантропологов двойному сейфу Лейденского музея. Мягко щелкнули замки, бесшумно распахнулись массивные дверцы, и предупредительный сотрудник музея выложил на ворсистое темно-зеленое сукно стола черепную крышку, бедренные кости и зубы питекантропа. Желанное свидание наконец состоялось, и стоило Кёнигсвальду осторожно взять тяжелую от минерализации, темно-коричневую по цвету, сильно коррозированную под действием грунтовых вод черепную крышку, как окончательно улетучился неприятный осадок, оставшийся после вчерашней беседы в Гаарлеме. То, что в течение стольких лет он безуспешно искал на Яве, теперь бережно держали его руки.
Кёнигсвальд перевернул черепную крышку и взглянул на желобки, отчетливо впечатавшиеся на ее внутренней поверхности, — негатив замысловатых извилин коры больших полушарий мозга. Что заботило и беспокоило это существо, о чем думало оно, каковы картины навсегда исчезнувшего мира, которые оценивал не очень большой по объему, но уже во многом человеческий по структуре мозг, надежно прикрытый необычайно массивными стенками черепной крышки? Какое последнее впечатление промелькнуло в нем — боль, ужас, пожар, наводнение, погоня, борьба? Сохранность черепной крышки оставляла желать много лучшего. С внешней стороны каверны от коррозии настолько глубоко проникли внутрь, что Дюбуа пришлось заделать их папье-маше, подкрашенным затем под цвет кости. Эти участки выглядели теперь ровными и гладкими. Но отсутствовали решающие для диагностики участки мозговой коробки — височные кости, что позволяло при реконструкции черепа располагать ушные отверстия выше или ниже скуловой дуги, в зависимости от чего изменялась его высота, а следовательно, человеко- или обезьянообразность мозговой коробки.
Кёнигсвальд, как никогда ранее, ощутил всю драматичность позиции Дюбуа, которому пришлось полвека назад интерпретировать находку, сохранившуюся столь неполно. Понятна теперь его нетерпимость к оппонентам, как, впрочем, и колебания самого первооткрывателя. Кёнигсвальд более не досадовал на Дюбуа, мысленно простив его ошеломляющий эксцентризм, поразительную непоследовательность, досадное упрямство, обезоруживающее нежелание принимать во внимание даже те факты, которые могли бы способствовать разгадке тайны питекантропа. Проблему, поставленную открытием в Триниле, можно окончательно решить, внеся успокоение в смятенную душу гаарлемского затворника, лишь отыскав новый, по возможности более полный череп обезьяночеловека тринильской эпохи.
Ральф продолжал осматривать черепную крышку, но однажды блеснувшая где-то в тайниках сердца искорка тревожной вины перед тем грузным седовласым человеком, запутавшимся в противоречиях, да и перед этими окаменевшими костями, которые лежали перед ним на столе, с обреченной покорностью ожидая, какой очередной вердикт будет им вынесен, внезапно вызвала целый пожар жгучего стыда за дезертирство с Явы, за непростительную нетерпеливость, меланхолию и пассивность, недостаточную преданность мечте, идее, долгу, науке. Не посмеивался ли над ним в душе Дюбуа, выслушивая стенания по поводу экономического спада, скудости средств, а тем более в связи «с личными затруднениями, вызванными женитьбой»? Можно подумать, что и женитьба, с его точки зрения, случилась некстати, помешав открытию питекантропа! Не являет ли он собой классический образец отвратительной практической беспомощности?
Самобичевание в то октябрьское утро 1936 г. завершилось принятием неожиданного решения; через несколько часов супруга Кёнигсвальда узнала, что ни о каких попытках устройства на работу в Европе, а тем более в Америке не может быть и речи и что им через некоторое время предстоит вернуться на Яву, чтобы он мог по возможности быстрее приступить к очередному туру поисков нового черепа питекантропа!
Решение Кёнигсвальда, как выяснилось вскоре, представлялось тем более оправданным в свете новой, пожалуй, самой острой атаки, которую предпринял Дюбуа на… питекантропа в январе 1937 г. К этому времени он завершил изучение микроструктуры костной ткани пяти бедренных костей, извлеченных из ящиков со старыми коллекциями из Тринила, а результаты его изложил в статье «Об ископаемых человеческих черепах, недавно открытых на Яве, и Pithecanthropus erectus», которую направил в редакцию английского журнала «Man» («Человек»). Просматривая номер этого солидного издания, Кёнигсвальд, естественно, заинтересовался новой публикацией, подготовленной «патриархом палеоантропологии» как раз в тот период, когда он нанес ему визит в Гаарлем. Его сразу же ошеломил заголовок одного из параграфов статьи Дюбуа: «Питекантроп был не человеком, а гигантским родом, родственным гиббонам». Здесь говорилось о том же, о чем Дюбуа упоминал в разговоре с ним относительно сходства черепов гиббона и питекантропа; что же касается обещанного «сюрприза», связанного с особенностями внутренней структуры кости бедра, то Дюбуа обращал внимание на иное направление осей остеонов в ней по сравнению с костью бедра человека. Между тем они раскрывают, по его мнению, характер прикрепления и развития отдельных частей «четырехглавой мышцы». Так вот, из проведенного им анализа следует, что питекантропы, в отличие от людей, вели не только наземный, но и древесный образ жизни!
