— А ты, блин, гений. Конечно, торговать наркотой — гениальный способ обогатиться. И где же ты собираешься истратить накопленное? Свалишь в Штаты? В Европу? К китаезам как политический беженец?

— Ты дурак, Семенов! Ты еще не понял, что никуда я сваливать не собираюсь. Мы организуем здесь общество, новое общество свободных и сильных людей.

— Ну да, конечно, вольная пиратская республика и армия батьки Махно в одном флаконе. Помню, в школе проходили. Только у пиратов, ты знаешь, хоть признаки благородства встречались, если, конечно, книжкам верить. А судя по тому, что вы натворили в поселке Хвойном, с вашими же товарищами-казаками…

— Да пошли они! — крикнул зло Лепила. — На словах о свободе болтают, а на деле — работорговцы, батраков в цепи на ночь заковывают, хуторяне хреновы.

— Вы-то, конечно, в цепях не держите, вы, как «духи», выкуп берете.

— Знаешь, Семенов, я от тебя устал. Я думал, ты — сильный человек, ставший рабом общества в силу обстоятельств, а ты раб по сути… Ты любишь судилища; хорошо, завтра тебе будет суд, адвоката я тебе не обещаю, а вот прокуроров будет сколько угодно… Жить хочешь? — неожиданно спросил Фрязин.

Семенов вздрогнул от неожиданности.

— Выкладывай мне все про зернолет, и я устрою тебе побег.

Семенов аж присвистнул:

— Так вот в чем дело, доктор Фрязин решил сорвать большой куш. Ваша свободная пиратская республика решила обзавестись своими военно-космическими войсками? Знаешь, Лепила, это я от тебя устал, мне твоя рожа противна, да и тошнит от тебя.

Фрязин встал:

— Дурак! Завтра тебе развяжут язык, будь спок! Один укольчик, — Лепила показал ампулку, — и ты расскажешь все! Все, что знаешь. А потом мы тебя будем судить и поджарим. «Орлеанскую деву» смотрел? У тебя будет возможность пережить ее ощущения, глянь…

Семенов подошел к окну: трое верзил устанавливали вертикально столб на дощатом помосте. Но на них Семенов не смотрел, его интересовало другое: десяток снегоходов у дома с вывеской «Салун» и голой бабой на витрине, вертолет на крыше ангара, две пулеметные вышки…

— Послушай, — услышал Семенов сквозь сон. — Ты можешь развязать мне руки?

Семенов открыл глаза, огляделся. Ни хрена не видно, лишь в глубине подвала ярко горели две голубые точки. Он попробовал пошевелить руками, нет, освободиться вряд ли удастся. Тогда, может быть, получится узнать, где он находится.

— Слушай, где мы?

— У плохих людей.

— Что значит «плохих людей»? Урки, бандиты, мятежники?

— Эти люди скверные и жадные, — спокойно объяснил неизвестный.

— А ты кто?

— Зови меня Седой.

— Седой так Седой. Как ты сюда попал?

— Меня поймали в лесу. Сетями. Я не успел спрятаться.

— Ты знаешь, кто здесь главный?

— Да, его называют Лепилой.

— Лепилой? Он что, врач?

— Да, кажется, врач.

— Значит, эта гнида здесь главный?

— Нет, главный здесь человек по имени Чума. Он очень скверный. Но он сейчас в отъезде, и его ждут завтра.

— Так вот почему меня собираются поджарить завтра.

— Поджарить? То есть бросить в огонь?

— Да, как Жанну д’Арк.

— Жанну?

— Брось, ты что, в школе не учился?

— В школе? Не-е-ет, не учился.

— Да ладно, быть не может. Что ты вообще за человек?

— Я не человек, Семенов, я — снежник…

Только теперь Семенов вспомнил, где он видел эти голубые точки. Такие же глаза были у того таинственного спасителя из тайги.

— Нет, это был не я. Это был Ворчун, его семья как раз там обитает, но он мне про тебя рассказал.

— Как рассказал? Вы встречались?

— Нет, он оттуда мне рассказал и всем остальным. Он сказал, что ты — хороший. У тебя сияние светлое.

— Какое сияние?

— От каждого человека, и от снежника и от иного живого, исходит сияние, у одних темное, у других — светлое. Вы этого видеть не можете, мы можем. У тебя сияние — светлое, искрится, ты — хороший человек.

Семенов помолчал.

— А зачем они поймали тебя?

— Кажется, хотят продать, чтобы потом изучать.

— Вот и меня завтра изучать будут. Вколют в вену «сыворотку правды», и расколюсь я, как морская свинка на допросе.

— А ты не хочешь этого?

— Нет, конечно.

— Тогда сделай так…

— Помнишь меня? — Чума лежал на кушетке, а Фрязин суетился около него со шприцем. Семенов кивнул:

— Чумирев В.В., кличка Чума, Чук, 36 лет, четырежды судимый, два побега, этапирован на Поездок из Волгоградского СИЗО, приговорен господами присяжными заседателями к 20 годам каторги. Садист, наркоман, склонен к побегу.

— Отличная память, правильно, — самодовольно улыбнулся Чума, закатывая рукав, — склонен и к наркоте, и к садизму, и к побегу. Осторожно, ты, Лепила! — поморщился он, когда игла вошла ему в руку.

Чума откинулся на подушку и минуты три лежал с закрытыми глазами.

— Так вот, Семенов, мне тут Лепила рассказал о вашем базаре, только говно все это. Не жить тебе, Семенов, я клятву давал каждого апостола резать, да и братва не поймет. Хочешь умереть легко и красиво, получишь это, — урка продемонстрировал ампулу с бесцветной жидкостью, — «золотой укольчик», и все. Только сначала расскажешь нам про одну фигню. Эй, Лепила, как там эта фигня называется? Во-во, про зернолет. Если нет, получишь совсем другое. Лепила, покажи-ка.

Фрязин побледнел и открыл саквояж. Семенов заглянул внутрь и увидел какие-то сверкающие никелем инструменты:

— Прям как в кино получается, ты бы еще, как Джигарханян, предложил: «Чик ножичком, и ты на небесах».

— Можно и ножичком, но с укольчиком слаще — побалдеешь напоследок. Так как, договорились?

— Иди в жопу! — устало сказал Семенов.

— Ну давай, Лепила, — скомандовал Чума, — гони ему в вену свою правдивую сыворотку.

Семенов почувствовал легкое головокружение, потом в глазах потемнело. Он начал говорить, видя перед собой только две ярко-голубые точки.

— Ну вот и все, — удовлетворенно сказал Чума, прочитывая последнюю страницу «показаний» Семенова. — Какой ты, оказывается, откровенный мальчик. Слышь, эй, кто там, связь мне быстро и прикажите прочесать вот этот квадрат. Где-то здесь в овраге они и заныкали «тарелочку». А ты, апостол, пока иди отдохни, у тебя через два часа суд начинается. Посидишь пока в яме, а то тут брательник Клюва приехал, требует отдать тебя ему на расправу. Как думаешь, может, и правда отдать? А пока погляди в окошко, думаю, тебе понравится.

На эшафот поднялся окровавленный человек, пошатнулся, неловко упал. Толпа вокруг радостно загоготала, здоровенный верзила схватил упавшего за волосы и потащил к большой деревянной колоде, на которых мясники разделывают туши.

— Нырок! — узнал Семенов.

— Точно, твой стукач! — хихикнул Чума. — Ты смотри, смотри, специально для тебя его держали.

Верзила разместил Нырка на колоде, вооружился кривым мясницким топором и вопросительно взглянул в сторону окон.

Чума открыл форточку и крикнул:

— Давай!

Семенов отвернулся, чтобы не видеть, как голова Нырка покатится по снегу.

Едва захлопнулся люк, как Седой подполз к Семенову, как-то странно вывернул лапы и сказал:

— Давай!

Семенов нащупал в темноте что-то мохнатое и теплое, потом нашел длинные, сильные пальцы и острые когти. Постанывая, он начал тереть о них веревку. Вскоре веревка поддалась. Семенов отдышался и развязал Седого.

Гигант выпрямился во весь рост. «Метра три, не меньше», — прикинул на глаз Семенов. Седой несколько раз присел, потом размял лапы и снова шепнул: «Давай».

— Эй! — крикнул Семенов как можно громче. — Эй, там! Передайте Чуме, что я кое-что еще вспомнил!

Наверху забубнили голоса, видимо, охранники совещались. Наконец люк открылся.

— Ну что там у тебя еще?