План будущего города памятник держит в руках. После утверждения строительство началось сразу в восьми ключевых точках. Благодаря этой стратегической хитрости Одесса уже в момент рождения стала большим городом. Не зря главная улица города названа Дерибасовской!

Поднимаемся к Пушкинской. Справа – комплекс зданий Черноморского пароходства (ЧМП). Он занимает почти весь квартал. Входы в его дворы – с двух улиц: Дерибасовской и параллельной ей Ланжероновской

(в советское время – улица Ласточкина по партийному псевдониму главы Иностранной коллегии – группы коммунистической агитации в войсках иностранных интервентов – Ивана Фёдоровича Смирнова). В советское время ЧМП было крупнейшей судоходной компанией в мире. В первые постсоветские годы все пароходства СССР разворовывались. ЧМП поставило рекорд: судов в нём вовсе не осталось. Сейчас немалая часть зданий уже сдана в аренду.

Напротив – во дворе дома № 3 – памятник создателю языка эсперанто Лазарю Марковичу – Людвигу – Заменгофу. Окулист из Белостока (в русской тогда части Польши), опубликовавший в 1887-м учебник Lingvo internacia – Международный язык – под псевдонимом Doktoro Esperanto – Доктор Надеющийся, в городе не бывал. Но в 1956-м – сразу после отмены установленного в 1937-м запрета на изучение эсперанто в СССР – живший в этом дворе скульптор Николай Васильевич Блажков изваял бюст учителя в двух экземплярах. Один подарил болгарской эсперанто-ассоциации. Вторым накрыл оголовок водосборной цистерны в центре двора, в небольшом садике. Несколько лет назад под бюст подвели новый постамент – пышный, но уже без одесского колорита.

В подъезде дома – офис строительной компании Monsieur. На табличке – гордый латинский девиз: sic volo, sic jubeo, sit pro ratione voluntas – так хочу, так желаю, будь вместо довода воля. С античных времён эта формула – обозначение высшей степени безосновательного произвола. Интересно, каковы взаимоотношения этих строителей с заказчиками?

В этом же доме отмечен мемориальной доской живший там во время войны Николай Артурович Гефт. Фольксдойче – немцы, рождённые в других странах – пользовались доверием национальной социалистической немецкой рабочей партии. Гефт работал на громадном судоремонтном заводе рядом с портом. Заодно возглавил подпольную группу. Под его командованием не только шли «на Большую Землю» сообщения обо всех входящих в порт и выходящих оттуда судах противника, но и проведено множество диверсий по методу, разработанному французами в Первую Мировую войну (когда север и северо-запад страны были оккупированы теми же немцами): кусок взрывчатки оклеивается углём до полной бесформенности и бросается в общую кучу, откуда бункеруются паровозы или пароходы; взрыв в топке разрывает паровой котёл, и накопленная там энергия рвёт локомотив или судно в клочья. Погиб Гефт уже после освобождения Одессы – в разведке под Краковом.

Поднимаемся дальше – на Пушкинскую – и по ней направо. Дерибасовская улица, конечно, очень хороша – но по ней любой приезжий гуляет и без всяких экскурсоводов. Тем более что реальная Дерибасовская, увы, не дотягивает до уровня легенд о ней: легенды в Одессе всегда строят лучше, чем здания.

Через квартал – на углу Пушкинской и Ланжероновской улиц – старейший в мире непрерывно действующий участок мостовой. Он вымощен клинкером – сплавом песка и глины с добавкой известняка для легкоплавкости. Искусственный камень, разработанный в середине 1840-х, прочен, но по тому времени баснословно дорог: нефть и газ тогда ещё не добывали, да и добычу каменного угля только начали осваивать в промышленных масштабах, так что топливо, нужное для расплавления компонентов, было весьма недёшево. Поэтому изобретатель предложил свою новинку одному из богатейших городов тогдашней Европы. Местная власть решила сделать экспериментальную площадку. Очень скоро выяснилось: гладкий клинкер в дождь и даже туман становится таким скользким, что лошади падают. Опыт признали неудачным, но демонтировать готовое мощение не стали. С тех пор жёлтая мостовая не перестилалась.

Лет сорок назад под клинкерной площадкой прорвало водопровод. Приехали ремонтники с экскаватором. Жители соседних домов уселись на мостовой и трое суток держали оборону, пока ремонтники вручную подкапывались к трубе сбоку. К сожалению, пару лет назад история повторилась с худшим результатом. На месте клумбы, тянувшейся посреди нижнего квартала Ланжероновской, обустроили автостоянку. Заодно переложили примыкающую к ней полосу клинкера шириной около полутора метров, чтобы укрепить песчаную подушку, на которой он лежит, и тем самым упростить разворот автомобилей. Вдобавок по центру уникального участка вбили несколько разделительных столбиков, организующих правильное автодвижение.

По счастью, основную часть площадки всё же не тронули, так что её уникальность в основном сохранена.

От площадки я веду экскурсию вниз по Ланжероновской – в Литературный музей и его сад скульптур. К сожалению, легендарные памятники – от Рабиновича из анекдотов до Одессы-мамы – нельзя включать в книгу без специального разрешения музея, так что эту часть экскурсии читателям придётся проделать самостоятельно. Это даже полезно: в натуре статуи настолько лучше, чем на фото, что книжное описание могло бы создать неверное впечатление о них.

От Литературного музея – опять вверх, к Пушкинской, и по ней направо – между Археологическим музеем (дворцом князей Нарышкиных) и музеем морского флота (в СССР было всего два музея небоевого флота – второй в Риге).

Перед Археологическим музеем – скульптурная группа «змеи, посланные богами, убивают троянского жреца Лаокоона и его сыновей». Эта копия классической античной композиции раньше стояла на углу улиц

Бунина и Преображенской. С 1988-го там – скульптура «Петя и Гаврик» в честь главных героев цикла романов Валентина Петровича Катаева «Волны Чёрного моря» Петра Васильевича Бачея и Гавриила Семёновича Черноиваненко. Изображены они в возрасте, соответствующем первому роману цикла «Белеет парус одинокий», так что Петю часто принимают не за сына скульптора (позировали ему дети), а за дочь.

Флотский музей – бывший Английский клуб – хотели после реставрации вновь сделать элитной развлекаловкой. Его колоссальная коллекция уже передана в музей порта, где, конечно, может экспонироваться лишь ничтожная её часть. Общественность протестовала – но, как известно, на постсоветском пространстве голос общественности слышен лишь тогда, когда направлен в указанную из Вашингтона сторону. Мэр же Эдуард Иосифович Гурвиц – второй (и последний) на всю Одессу еврей, публично поддержавший в 1991-м провозглашение независимости Украины от остальной России (первый – депутат тогдашнего горсовета Семён Яковлевич Печерский, объявивший себя единственным в Одессе рабочим среди евреев, за что прозван «еврей по профессии и рабочий по национальности»), рьяный приверженец рыжего бунта, да и сам вновь – после судебного проигрыша в 1998-м – оказался вознесён на мэрство именно волной рыжей пены, а посему критике снизу не подлежал. По счастью, нынешние мэр Алексей Алексеевич Костусев и губернатор Эдуард Леонидович Матвийчук решили всё же не ломать морскую традицию и обещают восстановить музей. Увы, как говорил мой бывший сослуживец Леон Абрамович Аксельрод, «в этой стране твоё – то, что ты съел вчера», так что не исключено, что музей всё же сделают очередным злачным местом.

На углах флотского музея – балконо-подобные площадки. На одной из них – на углу Пушкинской улицы и переулка Чайковского – гарпунная пушка. В стене музея – небольшое застеклённое отверстие. Когда глядишь в него, кажется, что пушка стоит, как ей и положено, на носовом возвышении – баке – китобойного судна. До самого запрета китобойного промысла к Одессе были приписаны флотилии «Слава» (на основе трофейного немецкого базового судна) и «Советская Украина» (полностью советской постройки).