Примечательно, что записка оканчивается именно этими словами. Инерция прошлого обладает огромной силой. Но пока она притаилась… Алексей Николаевич помечает в рабочем блокноте ближайшие задачи:
«а) Работа над планами 1969 и 1970 года.
б) Работа над пятилетним планом. 1971—75 г.».
В этом же мае Политбюро командирует Косыгина в Чехословакию. Среди тех, с кем планирует повидаться Косыгин, значится и Лубомир Штроугал, заместитель председателя правительства ЧССР.
«Ко мне пришли товарищи из Министерства внутренних дел и передали, что Косыгин был бы рад со мной встретиться», — рассказывает Штроугал в воспоминаниях о встречах с советским премьером, написанных по моей просьбе. Поразмыслив, Штроугал извинился перед Косыгиным за то, что не может принять его предложение. Чем объясняет он свое решение?
«Я рассуждал так: председатель правительства Олдржих Черник не только мой шеф, но и товарищ — мы разделяли программные и партийные установки. Но Черника к Косыгину почему-то не пригласили, а ехать одному я считал некорректно по отношению к Чернику. Конечно, Олдржиху об этом я даже не обмолвился».
Об этой не состоявшейся встрече в Карловых Варах Алексей Николаевич напомнил Штроугалу, когда в 1970 году они встретились с глазу на глаз.
«Лубомир Иосифович, — сказал он, — меня тогда, в 1968 году, очень огорчило то, что мы не встретились. Меня интересовала ваша экономическая реформа. Информация, которую мы получали о ней в СССР, не обязательно была цельной и объективной. Кое-что я не понимал и хотел попросить вас помочь разобраться. Правда, сейчас ситуация уже другая, но, несмотря на это, я думаю, что ряд тех идей имеет свое рациональное зерно и свою перспективу.
А что нас, и меня особенно, сдерживало, что вызвало у меня негативную реакцию, добавил Косыгин, это атмосфера вседозволенности, которую вы называли демократией. Когда все прошлое, включая то, что касалось СССР, отрицалось и высмеивалось. И мы в советском руководстве задавались вопросами, и я тоже, к чему все это приведет».
Этот разговор Штроугал воспринял как свидетельство того, что его собеседник симпатизирует определенным реформам, способен их оценить и понять. Но премьеру правительства ЧССР было ясно и другое: «Вся общественная атмосфера 1968 года, которую мы считали в определенной степени демократичной, отторгала Косыгина от высказываемых тогда идей. Он не мог дать им приоритет, дать возможность участия в дискуссии и реализации».
Но я немного забежал вперед. К тем событиям в Чехословакии, августу 1968 года, влиянию «пражской весны» на ход реформ в Советском Союзе мы еще вернемся. А пока продолжим наш рассказ.
22 июля 1969 года с деловой почтой премьеру принесли письмо от министра химической промышленности В. Федорова. В конверте был снимок: Косыгин, Федоров и, как принято говорить, сопровождающие лица на шинном заводе.
«Уважаемый Алексей Николаевич! — писал министр. — Посылаю Вам, по-моему, интересную фотографию. Она говорит о том, что доверие и оптимизм всегда были надежными союзниками в решении любой проблемы, — а в данном случае проблемы шин, для решения которой Вы приложили немалый труд.
Уважающий Вас В. Федоров».
Косыгин ненадолго задержал взгляд на фотографии… Может быть, вспомнил, как вечно маялись с шинами, особенно на жатве… Теперь и это уже история.
Что там еще в почте? Записки по его поручениям, материалы к заседанию Президиума Совмина, обзор иностранной печати о реформе. Отложил для себя страничку с подчеркнутыми строками:
«Новая советская реформа пытается сочетать несочетаемое: расширение прав предприятий и восстановление централизованной системы управления. Конфликт между ними неизбежен, но пока трудно сказать, кто окажется победителем».
Парадоксы лучшей пятилетки
Восьмая пятилетка (1966–1970) вошла в советскую историю как одна из самых успешных. И это был, бесспорно, результат косыгинской реформы. Шестого апреля 1971 года Алексей Николаевич выступал с докладом на XXIV съезде КПСС. Он говорил о том, какой будет девятая пятилетка, подводил итоги восьмой. Не буду приводить много цифр, назову лишь несколько самых главных: национальный доход за годы восьмой пятилетки увеличился на 41 процент и составил (в ценах 1965 года) огромную сумму — 1 триллион 166 миллиардов рублей; в предыдущей пятилетке — 840 миллиардов рублей. В полтора раза увеличился объем промышленного производства — возникли десятки, сотни новых шахт, электростанций, заводов, и среди них Волжский автомобильный, тоже «крестник» Косыгина… Алексей Николаевич, как вспоминают многие, кто видел его в те дни, был буквально окрылен. Он верил в реформу, выстраданную вместе с единомышленниками, и делал все, чтобы она становилась реальностью.
Из рассказа Владимира Кузьмича Гусева мы знаем, как сказалась экономическая реформа на жизни одного предприятия — Энгельсского комбината химических волокон. А вот общая оценка, которую Алексей Николаевич Косыгин привел в своем докладе на XXIV съезде КПСС:
«Промышленные предприятия в 1970 году отчислили в фонды развития 3,6 миллиарда рублей, в фонды социально-культурных мероприятий и жилищного строительства — 1,4 миллиарда рублей и в фонды материального поощрения — 4 миллиарда рублей. Всего в эти фонды отчислено 9 миллиардов рублей. Многие предприятия смогли за счет фондов провести большую работу по модернизации производства, улучшению жилищных условий рабочих и служащих, построить детские сады, ясли, культурные учреждения.
В усилении материальной заинтересованности коллективов в совершенствовании производства возрастает роль фондов материального поощрения. Более четверти всего прироста средней заработной платы рабочих и служащих в промышленности в истекшей пятилетке достигнуто за счет средств этих фондов.
На предприятиях, переведенных на новую систему, вошло в практику выплачивать трудящимся из фонда материального поощрения вознаграждение по итогам года с учетом непрерывного стажа работы, дисциплины, качества работы. Опыт показал, что такой порядок поощрения способствует росту производительности труда, снижению текучести кадров и укреплению дисциплины».
Да, хрустящие стимулы вместе с моральными, оплеванными в постсоветской России, но признанными в США, Германии, Японии, исправно делали свое дело. Конечно, Косыгин не был бы Косыгиным, если бы ограничился только перечислением того, чего удалось добиться. Он яснее, чем кто-то другой, видел возможные ловушки на пути. И убежденно говорил в том же докладе, что социалистическому обществу не безразлично, за счет чего, каким путем и при каких условиях увеличивается прибыль: «Всякие попытки получать прибыль за счет обхода государственных цен или повышения их, нарушения установленного ассортимента и стандартов являются антигосударственной практикой».
Такие попытки были, премьер знал о них — и не только по докладам, а по собственным наблюдениям. Алексей Николаевич частенько останавливал машину и на московских улицах, и в командировках заходил в магазин, смотрел, что есть на прилавках. Так однажды он заглянул и в столичный «Дом фарфора» на Ленинском проспекте; кстати, по его распоряжению в стране были построены 12 фарфоровых фабрик и открыта сеть фирменных магазинов. Цены в Московском «Доме фарфора» Косыгина, хорошо знавшего стоимость посуды, удивили. «Директор магазина уверял его, что все в порядке, но отец усомнился, — пишет в своих воспоминаниях Людмила Алексеевна Гвишиани-Косыгина, — и, приехав на работу, позвонил в Комитет народного контроля. После проверки выяснилось, что цены действительно были незаконно завышены».
Косыгин видел в ценах мощный рычаг экономического управления и считал, что им надо пользоваться умело и эффективно. Но слишком много рук тянулось к этому рычагу, снимая пенку. По настоянию всесильного Политбюро начали возвращать отмененные было плановые показатели, забирать в бюджет «свободные остатки прибыли». Госплан и группа крупных министерств выступали против того, чтобы выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. Заработки росли, а товаров на прилавках не хватало. Косыгина упрекали в том, что прибыль, которой дали волю, ведет к инфляции. Предприятие зарабатывало прибыль, но все чаще могло использовать ее только на увеличение зарплаты, поскольку планы не предусматривали материальных ресурсов ни на строительство, ни на реконструкцию. Нужны были корректировки по ходу пятилетки, новые решения, которые дали бы заметную прибавку на рынке, потеснили дефицит. Вспомним: в те годы дефицитом было почти все — современная радиола и телевизор, мебель и автомашина…
