В ходе проверки были перевешены и сличены по журнальным записям и приходным ордерам все слитки золота и драгоценных металлов, все драгоценные камни и ювелирные изделия. Чтобы исключить всякие подозрения в подмене, эксперты проверили и оформили актами подлинность всех драгоценностей.
Алексей Николаевич живо интересовался как организацией проверки, так и ее результатами.
Почти четырехмесячная ревизия установила, что наличие ценностей, находившихся в Гохране, полностью соответствует учетным книгам и актам приемки, которые велись как МВД СССР, так и Министерством финансов.
Исключением было золото — его оказалось на 140 граммов меньше, что составляло ничтожную долю от общего количества хранящегося металла.
Тем не менее Мехлис назначил специальную экспертизу. Она установила, что расхождение объясняется различной степенью влажности воздуха в помещениях, где определялся первоначальный вес слитков (во время войны Гохран находился в Свердловске), и в основных помещениях Гохрана в Москве. Кроме того, эксперты утверждали, что в процессе множественных перевозок и перекладок слитков потери металла неизбежны.
Мехлис прочел все акты, заключения экспертизы и вынужден был согласиться, что хищений в Гохране не было, а хранение и учет поставлены образцово. Тогда он попросил Косыгина поддержать его в представлении к награждению работников Гохрана за отличное ведение дела. Через некоторое время начальник Гохрана Н. Я. Баулин был награжден орденом Ленина, вместе с ним была отмечена и большая группа работников этого ведомства».
В практике Мехлиса, который, по многим свидетельствам, рубил головы направо и налево, это был, наверное, единственный случай, когда анонимка привела к награде. И вот еще о чем думается: к чему привела бы сегодня такая же тщательная ревизия?
В Минфине Косыгин проработал меньше года. Почему так мало? У министра финансов всегда требуют денег, а Косыгин часто возражал, ссылаясь на отсутствие свободных средств. Он отказывал в том числе Молотову, Кагановичу, Берия, Ворошилову. «Его уговаривали дать согласие, но он в большинстве случаев говорил: «Запишите в протокол, что Минфин возражает», — свидетельствует заместитель министра финансов А. С. Болдырев. — Такой министр тем членам Президиума Совмина был не нужен», — заключает он.
Не потому ли догнала Косыгина искусно состряпанная анонимка?
Творчество неназвавшихся сочинителей, безыменников, потайников, как их обозначил Даль, буквально расцвело, когда Косыгин был в Минфине. Ни раньше, ни позже он не получал столько анонимок. Стучал некий «Наблюдатель», на засилье граждан не той национальности требовал обратить внимание «Русский». Одно из посланий, писанных печатными буквами, переслали от Жданова: «В этом учреждении очень много евреев». И ведь не выбросишь грязный листок. Надо объясняться. По заданию Косыгина подготовили справку о кадрах Минфина. Из 826 номенклатурных работников министерства на 29.V.1948 года было 128 евреев, 15,5 процента. Принято в 1947 году 103 человека, из них 11 евреев, в 1948 — соответственно 38 и 4. Назначено на должности начальников управлений и самостоятельных отделов девять человек в 1947 году и один в 1948-м. Евреев среди них не было. Справка ушла по инстанции. А Косыгин — из Минфина.
По заданию ЦК он выезжает в Молдавию, в Узбекистан, выполняет поручения Сталина. Отчеты — конкретные и деловые. Никаких обращений типа уважаемый, многоуважаемый, дорогой. Просто: товарищу Сталину И. В. И дальше о том, что сделано. «По Вашему поручению, данному на крейсере «Молотов» 19 августа 1947 г. по оказанию помощи морякам Черноморского флота, проведены следующие меры…» Эта записка датирована 31 декабря 1947 года. В начале года он был в Молдавии, обещал помочь восстановить Кишинев. 30 апреля 1948 года председатель Кишиневского горисполкома Д. Смирнов прислал в секретариат Косыгина записку:
«Товарищ Горчаков!
Прошу передать Алексею Николаевичу снимок дома, построенного по улице Ленина в городе Кишиневе к 1-му мая, и снимок автобуса. Все это результат помощи Алексея Николаевича».
Двадцать лет спустя, в сентябре 1967-го, Косыгин вспомнил о своей послевоенной командировке, выступая на торжественном заседании в Кишиневе — он вручал республике орден Ленина:
«В начале 1947 года, вскоре после окончания Великой Отечественной войны, мне вновь по поручению Центрального Комитета и Совета Министров СССР пришлось быть в Кишиневе. Весь народ прилагал героические усилия к восстановлению хозяйства, чувствовалась полная уверенность в том, что все возникшие трудности будут преодолены. Центральный Комитет партии, Советское правительство, несмотря на ограниченные в ту пору ресурсы, оказали Молдавии большую помощь продовольствием, семенами, промышленными товарами, транспортом. Братская поддержка помогла Молдавии в короткий срок восстановить промышленность и сельское хозяйство, а затем оставить далеко позади довоенные рубежи».
«Помоги разыскать сынка»
В нескольких папках собраны письма, адресованные Косыгину. Кто-то жалуется на то, что урезали несправедливо приусадебный участок, кто-то просит помочь отменить несправедливый приговор, выбраться из подвала… Разумеется, сначала все эти письма разбирали в секретариате, готовили свои предложения — с ними поздно вечером Горчаков шел к Косыгину. Как правило, Алексей Николаевич поддерживал предложения помощников, которые старались помочь людям.
Двадцатого февраля 1949 года Горчаков, докладывая очередную почту, рассказал о письме из Ленинградской области. Иван Михайлович Беляев, инвалид труда первой группы — нет рук, потерял зрение — вторично просит оказать ему помощь в отпуске бесплатно 60 кубометров пиломатериалов для строительства дома.
«Леноблисполком рассматривал просьбу Беляева, — докладывал Горчаков. — Фондов на бесплатный отпуск леса нет. Предлагаю снять вопрос».
Косыгин пробежал письмо еще раз и перечеркнул заготовленную резолюцию. Написал новую:
«Леноблисполком.
Прошу еще раз рассмотреть, может быть, выдача леса могла бы быть произведена за счет кредита на индивидуальное жилищное строительство в соответ(ствии) с планом, утвержденным для Ленин(градской) области.
20.II».
Расписался и передал Горчакову:
«А Ивану Михайловичу Беляеву напишите, чтоб пригласил Вас на новоселье».
В этих папках — сотни писем о повседневной послевоенной жизни страны. Жаль, что они заперты в архивах. Но еще одно из переписки 1949 года я приведу. Это живое эхо войны.
«Добрый день,
родное мое сердце, сынок желанный, я к тебе обращаюсь с большой просьбой. Родной мой, не дай погибнуть бедной, безродной старушке. У меня был сынок Мишенька, работал на станции Ленинград-Сортировочная машинистом и в 42-м году его отправили как надежного, проверенного человека, всегда был стахановцем, на Доске почета, повести эшелон с боеприпасами для фронта. И с тех пор я о нем ничего не знаю.
Сколько ни писала в Москву, даже тов. Сталину, никто мне, бедной старухе, не хочет ответить.
В 42-м году он вел состав мимо моего и его домишки, он мне помахал грязной рукою с паровоза, а я ему белым платочком. Он мне крикнул: «Скоро, мама, вернусь». Я ему улыбнулась и с тех пор я его не видела. Это я последнего сына потеряла. Самой мне уже 75 лет. Ноженьки мои мне отказали в ходьбе, даже в том, чтобы я смогла сходить попросить милостыню. Я ниоткуда не получаю нисколечки.
Вот, родной мой сынок, помоги мне, несчастной старухе, а то только меня обижают, даже сельский Совет наложил налоги… Помоги разыскать сынка. Где он погиб? Где он сложил свою головушку?
С приветом бабушка Паша Федотова.
Адрес мой:
ст. Ушаки Ленинградской области, ул. Полины Осипенко, д. № 8.
Федотовой Парасковье Прокофьевне».
