Вилла, встающая из этого текста, прежде всего обращает на себя внимание ранее неслыханным обилием помещений. Спален и столовых не только множество, но каждое такое множество повторяется, так сказать, в двух комплектах — зимнем и летнем. Вилла располагает также несколькими банями и несколькими портиками. Забота об их приуроченности к тому или иному времени года указывает на особую чуткость к явлениям природы. Здесь же угадывается вилла I—II вв. как определенный архитектурный тип и феномен искусства и может быть прочитан тот строй культуры, который был вызван к жизни и который она призвана была воплотить.

650

Как и в случае с domus'oM, нам будет легче их понять, если мы выведем из наличного материала некоторый общий тип и далее работать будем с ним. Основными источниками для воссоздания такого типа нам послужат несколько хорошо раскопанных и реконструированных вилл вокруг Помпеи; их изображения, сделанные в древности и воспроизведенные в классической, до сих пор сохраняющей свое значение книге М.И. Ростовцева «Эллинистическо-римский архитектурный пейзаж» (СПб., 1908); и два почти одновременных римских текста — письмо Плиния Младшего с подробным описанием его виллы (Письма, кн. 2, письмо № 17) и большая эпиграмма Марка Валерия Марциала — книга 3, № 57.

Архитектура вилл была подчинена исходному замыслу — сколь возможно полно впустить в дом природу и в то же время, чтобы он стал прибежищем уюта, искусства и, как говорил Цицерон, «покоя в сочетании с достоинством». Во многих случаях виллы строились на побережье так, чтобы из них было видно море; в других случаях располагались в холмистой местности, чтобы в обзор попадал разнообразный живописный пейзаж. «Вид все время меняется: дорога то суживается среди подступающих лесов, то широко расстилается среди необъятных лугов… — пишет Плиний в упомянутом письме. — Веранда вмещает кровать и два стула: в ногах — море, за спиной в головах — леса; столько здесь сразу видов, из каждого окошка особый». Замысел обусловливал план строения. Как правило, оно имело П-образную форму. Перекладиной, то есть главным фасадом, П было обращено наружу, к морю, или к проезжей дороге, по фасаду шли портики, в один, или в два, этажа; перед фасадом располагалась терраса. В остальном вилла строилась вокруг «оси», уже знакомой нам по очерку о доме-особняке: за террасой — атрий, за атрием — перистиль, за перистилем — столовая. Отличие от городского дома состояло главным образом в том, что вокруг этих основных помещений строили очень много дополнительных, вносивших в четкий план городского дома прихоть и свободу. Забота о красоте ландшафта, открывавшегося из окон, подчас заставляла архитектора располагать виллу на пересеченной местности. Чтобы справиться с возникавшими трудностями, приходилось возводить сначала высокий подиум арочно-сводчатой конструкции и уже на его ровную поверхность ставить основное здание. Это давало возможность создавать под виллой своеобразные коридоры, лишь одна стена которых была глухая, хотя подчас и в ней проделывались окна, другая же всегда состояла из арок (обычно до середины заложенных). В таких коридорах (римляне называли их «криптопортик», то есть «потаен-

651

ный портик») всегда царила приятная прохлада. Сквозь арки и окна можно было любоваться бурным морем или садом, залитым раскаленным италийским солнцем. Возможность смотреть на зной, находясь в прохладе, или на бурю, находясь в безопасности, создавала у римлян особое чувство комфорта, которое они высоко ценили. Это чувство было слагаемым того переживания культуры, которое они обозначали непереводимым словом cultus и о котором нам вскоре предстоит говорить подробно.

Из архитектурных особенностей римской виллы следует упомянуть башню. Возвышающаяся над фасадом, она видна на многих фресковых изображениях; на вилле Плиния их было даже две. Под одной из них «в подвальном помещении две комнаты, наверху столько же, и кроме того, столовая, откуда открывается вид на морскую ширь, прибрежную даль и прелестные виллы. Есть и другая башня. В ней спальня, в которой солнце стоит круглый день от восхода до заката, за ней просторный винный склад и амбар, а под ним столовая, куда только в бурю доносится морской шум и грохот и то лишь слабым, замирающим отголоском. Она обращена к саду и к аллее, замыкающей этот сад». Башня, как видим, такой же источник удовольствий и сельских радостей, как и столь многие помещения на римской вилле данной эпохи. Своим происхождением, однако, башня восходила к совсем другим временам, бурным и опасным, когда римские земли могли в любой момент подвергнуться вторжению врагов, стать полем битвы, а усадьба - превратиться в узел обороны. Толстые стены и оборонительная башня были в этих условиях не забавой, а суровой необходимостью.

Во многом такое же изменение первоначального смысла пережила ко времени Плиния и villa rustica. Из моря вылавливали к столу «недорогую рыбу и превосходных крабов», заведенное на вилле хозяйство обеспечивало проживающую здесь семью, а нередко и ее городской дом «сельскими продуктами и в первую очередь молоком». Однако незначительное место, которое подобные сведения занимают в подробнейшем рассказе Плиния, не оставляет сомнения, что то были скорее гастрономические утехи, а не реальный источник продовольственного обеспечения. Башни, огород и коровы — не практическая основа виллы, а детали ее стилизованного, игрового образа. Именно в нем раскрываются некоторые существенные стороны римской культуры и римского видения искусства.

Вспомним вводные замечания к римскому разделу. Историческая жизнь Рима и римлян — арена постоянного противоречия между консервативной нормой и реальностью развития. Сочетание и взаимное ограничение обоих начал сообщает римской

652

культуре и искусству классический характер, но неизбежный разлад между ними накладывает на эту классику особый флёр: в нее входит элемент дисгармонии, говоря по-ученому — классицизма, говоря попросту — искусственности. Катон Старший (Цензо-рий) — образцовый, «эталонный» римлянин старой закалки. Он, как мы помним, пишет книгу об экономической и моральной привлекательности земледелия, проклинает стяжательство, а сам занимается ростовщичеством. Император Август кладет восстановление старинных римских республиканских ценностей в основу идеологической программы, а сам фактически основывает монархию. Сенека восхищается римскими полководцами былых времен, Сципионом Старшим в частности, а сам создает теоретическую основу самодержавия Нерона, модерниста с головы до пят. Исследователи Нового времени любят видеть здесь лицемерие римских рабовладельцев. Материал не подтверждает такой приговор. Дело здесь не в лицемерии, а в существовании человека одновременно в двух системах ценностей, равно императивно заданных историей. При таком положении каждая из систем неизбежно воспринималась на фоне другой, корректировалась и деформировалась своей противоположностью. Возникали странные гибриды, где модная новизна непрестанно оглядывалась на патриархальный консерватизм, а верность патриотической старине прорастала космополитическими теориями и увлечениями. Ни один из двух укладов не мог спокойно и последовательно оставаться верным самому себе: громко и демонстративно самоутверждаясь в пику своей альтернативе, — на ее фоне он мог лишь стилизоваться под самого себя. Одним из самых ярких среди таких гибридов был упомянутый выше cultus, одним из самых ярких его воплощений — вилла.

Цицерон писал в трактате «Об обязанностях» (книга 1, глава 25): «Люди добиваются богатства как ради удовлетворения насущных потребностей, так и для того, чтобы доставлять себе наслаждения. <…> Людей услаждает великолепное убранство в сочетании с изобилием — весь изысканный образ жизни (cultus vitae). Все это привело к безграничной жажде денег. Приумножение имущества, никому не причиняющее вреда, право, не заслуживает порицания, но всегда должно избегать противозакония». Cultus vitae, таким образом, — форма наслаждения, наслаждения комфортом, искусством, просвещенным досугом. Но он предполагает «безграничную жажду денег», добываемых не «приумножением имущества» (то есть обработкой земли), а сплошь да рядом «противозакони-ем». Перечисленные блага становятся формой отрицания мораль-