С конца 1960-х годов занималась той же геологической съемкой, уже на Русской равнине, в ее северной глубинке, и в Поволжье. Только здесь уже была другая геология, с ней пришлось знакомиться заново.

В эти годы появились первые снимки из космоса. Открылись новые возможности в исследовании Земли. Я стала работать с 1977 года на географическом факультете МГУ, в группе, занимавшейся проблемами экологии. По космическим снимкам мы составили специальную карту каждого района нашей страны. Эта карта тогда опередила возможности времени. Она стала основой геоинформационной системы, названной мониторингом.

В начале 1990-х годов стала преподавать в школе географию в пятых-восьмых классах. Продолжаю работу, начатую еще в 1980-е годы, над историей административного деления России и связями его границ с природными рубежами.

Последние годы много времени уделяю наследию своей мамы – Евы Павловны Левиной-Розенгольц. Составила альбом и каталог ее творчества. Сейчас это для меня самое главное.

Молодые писатели Илья Ильф, Евгений Петров, Борис Левин и художник Константин Ротов в 1931 году приобрели дачу на станции Клязьма. Все они еще с 1920-х годов работали в юмористических журналах, дружили, ездили вместе в командировки. Они были молоды. Они были талантливы. Они были полны надежд и планов…

Почти у всех были маленькие дети.

Илья Ильф, Борис Левин, Евгений Петров. Нач. 1930-х. Из архива А. Ильф

Дачу купили у Михаила Кольцова, а до него дом принадлежал какому-то купцу. Ходили слухи, что где-то запрятан винный погреб, и время от времени в шутку его начинали искать.

Дом находился недалеко от станции. Улица была широкая, заросшая травой, с узкими тротуарами и огромной лужей посередине, непроезжей после дождей. С правой стороны, как раз против этой лужи, и стояла наша дача, в глубине участка, отгороженная невысоким серым забором из мелких планочек.

Дача на Клязьме, вид сбоку. На дорожке – Илья Ильф. 1-я пол. 1930-х. Из архива А. Ильф

Она была двухэтажная, точнее, с мансардой и башенкой, голубая, отделанная синим кантом. Синими же были наличники, рамы и столбики, подпиравшие крышу террасы.

Участок – просторный, светлый, с соснами и березами. От калитки к дому шла аллейка из кустов с розовыми цветами в виде метелочек. Перед домом были разбиты грядки с табаком, и большая клумба с анютиными глазками, а вдоль фундамента всегда росли настурции. Направо от клумбы – маленькая полянка, где играли дети, а взрослые – иногда в городки. За ней у забора – огород с кустиками укропа и заросли крапивы. Налево, в стороне от дома, находилась площадка, где вечерами играли в волейбол и собиралось много народу смотреть. А когда не хватало игроков, то зазывали даже прохожих.

На одной половине первого этажа жили Ильфы и Петровы, их комнаты выходили на широкую террасу под крышей; в другой половине – Ротовы, в большой комнате с открытой террасой. В дальнем углу дома – общая кухня с входом с крыльца.

Ирочка Ротова. Клязьма, нач. 1930-х

Петя Петров. Клязьма, нач. 1930-х.

Фото И. Ильфа

Ёла Левина. Клязьма, нач. 1930-х

Скрипучая деревянная лестница вела на мансарду, где жили мы. У нас имелась одна большая комната, со скошенным потолком и оконцем, из которой попадали в маленькие комнаты и чуланы. Две из них располагались прямо над крышей террасы, и на нее можно было выходить из окошек, а одна – в башенке. Это была как раз моя. Каждая комната имела свое название. Одна, например, называлась гроб.

На даче жили дети: Петька Петров, Ирка Ротова и я, Ёлка. Мы родились друг за другом: я и Ирка – осенью 1928 года, а Петька – в январе 1929-го. Позднее, уже в 1935 году, появилась на свет Сашенька Ильф.

Петька никак не мог выговорить слово «шоссе», Петров над этим долго бился, сердился на него. Петя стал кинооператором, очень хорошим, но, к несчастью, рано умер.

Ирка была худющая и зеленая, потому что ела колбасу, а я розовенькая, потому что ела морковку, – так говорила моя бабушка. Ирка любила дразниться и гримасничать, как обезьяна, а Петька был покладистый, и от него пахло грудным молочком – так мы считали – и мы его нюхали.

С утра пораньше мы выбегали из дома и начинали носиться. Это мешало Ильфу. Он говорил: «Они топочут, как пони». Из игрушек у нас были лопатки, папиросные коробки и куклы. Но больше всего мы любили копать какие-то ямы, драться и смотреть, как играют в волейбол. Сами тоже играли в мячик, бегали с сачками за бабочками, шлепали по лужам во время дождя.

Константин Павлович Ротов. Нач. 1930-х. Фото И. Ильфа

Клара Абрамовна Розенгольц, бабушка Ёлки. Кон. 1940-х

Днем за кустиками нас обливали водой, нагретой на солнце в тазиках. В жаркие дни водили на речку. Мы выходили на крутой берег, смотрели на купающихся, спускались по тропинке на пляж, валялись в песке, гонялись за стрекозами, бултыхались в воде, но плавать нас почему-то не научили.

Еще нас водили есть клубнику на какую-то дачу, где были парники и росло много флоксов. Садились на лавочку и скромно ждали, когда принесут ягоды. Однажды нам с Иркой дали одну тарелку клубники на двоих, разделив ее ложкой пополам, и мы подрались. Я быстро съела свою долю, а Ирка облизывала ягодки и строила рожи. Я не выдержала и стукнула по тарелке, так что все ягоды разлетелись.

Мы все время что-то выдумывали. Однажды разделись догола, обмазались сажей от кувшинов, в которых грели воду, и, как негритята, отправились на станцию. Все смотрели с удивлением, по дороге нас узнали и отправили домой. В другой раз мы захотели денег и вышли за калитку с огромным эмалированным чайником и стаканом. Всем прохожим предлагали купить воду, уговаривали, люди улыбались и отказывались. Тогда мы нарвали цветов и стали предлагать букеты. Опять все улыбались, но никто ничего не брал. На свою беду, мимо нашей калитки шла девочка с бидоном для керосина, и в руках у нее был желанный рубль. Ирка выхватила рубль, а мы всучили девочке букет. На ее крик сбежались взрослые и отодрали нас.

Больше всех с нами занимались Константин Павлович Ротов и моя бабушка. Они ходили с нами гулять на поле аэродрома, и мы смотрели, как взлетают самолеты и прыгают парашютисты. Как-то мы заблудились в лесу и всё шли, шли на солнечный лучик, наконец вышли на незнакомую опушку, где встретили слепых, которые привели нас домой. Это было невероятно, все над нами смеялись.

Борис Левин. Сер. 1930-х

Евгений Петров и Борис Левин. Клязьма, сер. 1930-х. Фото И. Ильфа