Дела, как правило, заключаются в том, что я иду пить чай в «Амбассадор», затем — гулять в парк, потом провожу пару часов дома, потом — в кинотеатр. Хочется сообщить всем трудолюбивым мышкам, которым неведом вкус счастливого плавания в безбрежном океане безработицы: отсутствие работы — вовсе не тяжелая и опасная болезнь. Это вовсе не пустые и губительные дни, которые мучительно ползут один за другим. Люди, не вынужденные работать, всегда заняты: они скучают, читают, бродят где-нибудь или совершенствуются в искусстве беседы за выпивкой. Они спят или что-нибудь пишут. Их влечет многое, и они размышляют обо всем, что им интересно, — вот чем они заняты.

А для серых мышек безработица — лишь кошмар бесконечной череды тягучих и липких воскресений. В выходные им всегда плохо — они не знают, куда себя деть. Именно боязнь этого кошмара заставляет их проводить свою жизнь в клетках-офисах, по раз и навсегда устоявшемуся жалкому расписанию, в поисках покоя и размеренности. Многие серые мышки со временем начинают руководить другими серыми мышками (а рано или поздно все серые мышки начинают руководить остальными), и тогда их жизнь становится похожей на тяжелые бусы из премий, поощрений и наград, которые нитка за ниткой ложатся им на шею откуда-то свыше — и притом ложатся очень медленно. Носить эти бусы бывает так тяжело, что иногда не выдерживает шея. Часто эта тяжесть выматывает мышек так, что в душе у них не остается ничего, кроме работы. И тогда эти бусы могут даже разбить им сердце.

Вхожу в ванную, проделываю привычные процедуры. По дороге за брюками, которые я перед сном повесила на стул, спотыкаюсь о черный телефон. В свое время я обрезала ему провод. До того ненавижу этот прибор, что даже не хочу считать его «своим»: в этом приспособлении для порчи планов нет ничего моего.

Раньше я измеряла безденежье и безделье телефонными счетами. Когда телефон вызывал меня своим бренчанием, я подолгу болтала с кем-то, от кого мечтала избавиться, и сама себя за это ненавидела. А обрезав провод, я избавилась и от телефонных счетов, неизменно являвшихся каждый месяц, как привидение, и от бесполезных, вязких и липких, как жвачка, телефонных разговоров, кравших самые прекрасные часы дня.

Одевшись, включаю старое радио — память о дедушке — и под аккомпанемент первой сонаты Баха для виолончели с оркестром поднимаю с пола разбудивший меня конверт. В левом углу конверта нарисована улитка, а под ней все, что обычно бывает на конвертах — то есть мои имя, фамилия и адрес.

Можно позавидовать терпению тех, кто аккуратно разрезает конверты изящными канцелярскими ножами. Что касается меня, я вскрываю письма пальцем, повсюду разбрасывая клочки бумаги, похожие на попкорн. Самое грустное, что у меня даже есть очень красивый индийский нож для бумаги из рога дикого быка.

Я, конечно, всякий раз удивляюсь, когда вижу адресованный мне конверт. Правда, еще удивительнее, если внутри письмо.

Что же в конверте? Очень любопытно. Пишут, что кончается подписка на журнал «В мире животных».

Сразу делается так грустно, что я немедленно складываю письмо вчетверо и рву на мелкие клочки. Будь у меня хорошее настроение, я бы подкинула обрывки над головой, как конфетти. Но грусть и злоба толкают меня на более драматичный жест — я бросаю все, что сжимаю в кулаках, в унитаз и яростно спускаю воду.

А ведь это странное письмо. Я же понятия не имею, откуда у меня подписка на этот самый журнал. Он просто приходил ко мне много лет, преданно и регулярно.

Хотя он никогда не интересовал меня, но всегда был учтив, тактичен и внимателен, словом, вел себя со мной как настоящий джентльмен. Признаться, никогда не уделяла ему заслуженного внимания. Кое-как просмотрев, складывала номера перед дверью, забывая его, как наскучившего старинного приятеля, в преданности которого уверена. Я знала: он все равно придет. И в следующем месяце, и через месяц, и после, и, как обычно, скромно и неприхотливо он возникнет передо мной, вынутый из желтого конверта. Он не отнимал у меня времени, не требовал внимания. Он казался немного грустным и задумчивым. И был самодостаточным и искренним.

Только однажды его страницы привлекли мое внимание. Я поначалу сохранила тот номер, а потом выкинула и его из-за своей привычки держать все в порядке. Речь там шла о птице, влюбленной в синий цвет. Правда, называлась статья немного по-другому. Написанная сухо и сжато, научным язы

!!! на стр.33 печатного издания отсутствует часть текста!!!

собирала повсюду все синее. Еще там была большая фотография этой птицы — на целую страницу; на фотографии птица сидела среди множества синих предметов. Мне тогда захотелось написать о ней — и я даже мысленно слепила рассказ, но так как вдохновение у меня обычно проходит довольно быстро, записать текст я не успела.

Итак, неизвестно когда и как начавшаяся подписка неизвестно почему закончилась. Всегда сержусь на тех, кто обижает меня. Поэтому обида и злость у меня чувства взаимосвязанные. Схватив пиджак, быстро покидаю дом. По крайней мере, на многолюдных улицах я вряд ли стану пинать все подряд и рыдать попусту.

Спускаюсь по крутой узкой лестнице к морю. Погода не самая лучшая — неожиданно холодный осенний день.

Платаны, башня Долмабахче с часами, несколько уличных торговцев с тележками, корабли плывут мимо меня: наш прекрасный, неповторимый город… Мне постепенно становится легче.

Порой взять себя в руки удается очень быстро. Моментально проходят и грусть, и радость. Чувства похожи на приливы и отливы, они неровны и нелогичны, напоминают качели. Вот и я, как гимнаст в цирке, который, стряхнув излишки талька с рук, ловко прыгает с трапеции на трапецию, с легкостью перемещаюсь от радости к грусти. Покачаешься немного на каждой такой трапеции, а потом рядом появится другой гимнаст, который заставит прыгать дальше. И опять с готовностью посыпаешь руки тальком…

Проголодалась. Пойти, что ли, в «Амбассадор», съесть сандвич побольше, выпить ароматного чаю? Сейчас больше всего на свете мне хочется именно этого. Прибавляю шагу.

Одна из милых особенностей «Амбассадора» — странного гибрида кондитерской, чайной и закусочной — заключается в том, что днем там почти никого не бывает. Поэтому никогда не приходится давиться едой, дергаясь от того, что кто-то мечтает поскорее занять ваш стол. Если сесть надолго, чтобы что-нибудь почитать — скажем, «Тихий Дон», — торопить никто не станет.

Прихожу в «Амбассадор» и не верю своим глазам: яблоку некуда упасть. Мраморные столики заняты все, даже встать некуда. Оказывается, в Театральной академии, что напротив, вступительные экзамены. Абитуриенты демонстрируют свои таланты и способности.

Ну ладно.

Не выношу такие толпы. Мне жизненно необходимо, чтобы мир вокруг меня был аккуратным и упорядоченным. У меня даже на столе ручки всегда стоят в особом порядке. В специальной синей стеклянной банке. И книги у меня стоят по росту. А еще я стараюсь в одних и тех же местах садиться на одно и то же место. Скажем, в парке на одну и ту же скамейку.

Попытаюсь сбежать в парк. Хотя заранее ясно, что ничего хорошего меня там не ждет.

Мою скамейку перед «Сонными нимфами» убрали. Другие скамейки тоже.

Вы никогда не замечали, что каждый вновь избранный муниципалитет всегда начинает свою бурную деятельность с того, что переделывает все, сделанное предыдущим муниципалитетом? Заново асфальтируют все улицы, ставят новые скамейки, меняют уличные фонари. Видимо, более серьезных проблем в городе не имеется. Обычно как раз на это и уходит весь срок должностей. Потом проходят новые выборы, к власти приходят новые чиновники, и — пожалуйста: вот вам опять новые скамейки, новые фонари и новый асфальт…

Город сам гонит меня. Придется отправиться в дальние страны.

У входа в парк телефонная будка. Иду к ней и звоню в Деловой центр.

Секретарша в главной приемной переводит меня на секретаршу с молоденьким голосом, а та — на секретаршу с резким голосом, а та в свою очередь — на госпожу Тамару. Все-таки с ненастоящим генеральным директором разговаривать неловко. Сообщаю, что согласна на их предложение. Она делает вид, что облегченно вздыхает. Договариваемся, что я приду через полчаса за авансом. Я прошу ее передать мне аванс через мымру за черной стойкой на входе. Тамара соглашается. Успокаиваюсь. Совершенно не хочется видеть ни ее, ни генерального директора, ни пса Фигаро.