— То есть ты хочешь сказать, что вас не объединяет ничего, кроме дружбы? Когда-то я сам был молодым. И знаю, как этот остров умеет пробуждать желания.

Мехмет не собирался обсуждать свои чувства с доктором, но решил представить вполне правдоподобное объяснение, которому Бадр-ад-Дин скорее всего поверит:

— Марджана считает меня своим пациентом. Солдатом, страдающим от тяжких последствий войны. Если она и оказывает мне чересчур пристальное внимание, то лишь потому, что хочет излечить меня, как и других раненых, попадавших ей в руки.

— Да ты здоровее всех на этом островке! Я требую, чтобы ты прекратил морочить девчонке голову!

— Почему вы так говорите?

— Потому что знаю, что говорю! Ты ее смертельно ранишь — и сбежишь, как трусливая собака! Если не собираешься остаться на Эгрипосе, значит, у вас нет общего будущего. Я не позволю тебе обманом увезти Марджану. Здесь ее дом. Здесь и только здесь ее будущее — она станет настоящим врачом и будет служить ордену. Ты думал об этом, воин?

Мехмет признался себе, что до сих пор не заходил мыслями так далеко. Просто боялся…

— А теперь проваливай. — Доктор вовсе не хотел слушать его оправданий. — Мне нужно побыстрее подняться с постели, чтобы Марджана с легкой душой отправилась за подругой.

Понятно, что доктор желает своей помощнице только добра. Этот бесцеремонный допрос дал Мехмету возможность увидеть свои поступки со стороны. Увидеть и признать, что они более чем далеки от благородных — он использовал Марджану. Использовал утешение, которое она ему предлагала, использовал ее, чтобы исцелить свои душевные раны, да и усмирить плотские желания… Себе, во всяком случае, можно в этом признаться.

Когда-то он воображал, что, насытившись, забудет о девушке и она перестанет посещать его сны. Думал, что, погостив здесь, сумеет взять себя в руки. Но надеждам этим не суждено было сбыться. Более того, он достиг противоположного: теперь он хотел Марджану безумно и безоглядно. И не был уверен, что когда-нибудь охладеет к ней.

Кроме того, доктор задал еще один весьма резонный вопрос. И теперь он, Мехмет, сам задал его себе — хочет ли он, чтобы Марджана стала его женой? До сих пор он страшился одного лишь слова. Ни одна женщина не могла заставить его подумать о семейной жизни.

А сама Марджана?

Она вечно твердила, что не собирается замуж и не думает покидать остров. Доктор прав и в этом: она будет несчастна, если покинет Эгрипос. А если он откажется присоединиться к «стражам», что тогда? Скорее всего, вернется в столицу, дождется смерти дядюшки, примет титул и наследство… Почему-то эти мысли вызывали теперь у Мехмета лишь тоску.

Но может, он заглядывает слишком далеко вперед? Сейчас нужно беспокоиться только о судьбе Каримы. И об успехе предстоящего похода, разумеется.

Возможность снова принять бой тревожила его. Он молил Аллаха о том, чтобы не оцепенеть, не застыть, как многие молодые солдаты, а смело броситься на врага. Но при мысли о том, что может случиться с девушкой, Мехмет покрывался холодным потом. И чем ближе подходил день отъезда, тем сильнее овладевал им страх.

Надо подождать. До того дня, когда они спасут ханым Кариму. Тогда он решит, что делать со своим будущим.

Наконец долгожданная минута настала. Пришли вести из Таниса: глава племени действительно держит новую рабыню в своей горной крепости к восходу от горной гряды. Больше не нужно было тянуть с отплытием — наоборот, следовало поторопиться. Две дюжины «стражей» должны были под покровом темноты высадиться в маленьком морском порту к восходу от Таниса. Виконт Кромвель и граф Цепеш будут ждать их с караваном и поведут от побережья через пустыню и горные перевалы.

Пока они шли к конюшням, Мехмет поймал взгляд Марджаны.

— Сегодня? — прошептал он.

Девушка кивнула. Она сто раз клялась себе держаться подальше от Мехмета, и все же мечтала воспользоваться любой возможностью побыть вместе — ведь каждая ночь могла стать их последней ночью.

Он уже ждал ее у грота и безмолвно привлек к себе, завладев губами в неистовом поцелуе, сразу напомнившем об их страсти. На этот раз они любили друг друга с яростью, исступлением и какой-то тоской, которой раньше не было.

Когда он, прощаясь, сжал ее в объятиях, она молча покорилась, ощущая под своей щекой мерное биение его сердца и стараясь смириться с судьбой.

Наутро, когда Марджана поднялась на борт корабля, Мехмет уже был там. Она обещала себе, что будет относиться к нему так же, как к другим, но оказалось, что этого слова сдержать не может. Следующие три дня Марджана провела, прислушиваясь к поскрипыванию такелажа, хлопанью парусины, спокойным шуткам других «стражей», проводивших время за игрой в карты и рассказами о былых приключениях. Обстановка на корабле была спокойной и дружеской. Собственно говоря, это задание почти не отличалось от десятков других, которые Марджане приходилось выполнять в последние годы, если не считать присутствия Мехмета.

Они приблизились к берегам Африки задолго до рассвета. Стоя у поручня, Марджана едва различала высокие холмы. В некоторых окнах светились огоньки — портовый городок не спал.

Почти час спустя, когда земля стала ближе, она увидела серию ярких вспышек — в условленном месте на берегу кто-то размахивал фонарем.

Они бросили якорь в маленькой бухте. Аякс-Странник, хорошо знакомый со здешней береговой линией, повел первую шлюпку. Марджана и Мехмет были во второй, Сантос Ферра — в третьей, его «спутниками» были ящики с оружием.

«Стражи» сошли на скалистый берег и быстро поднялись в темноте на низкую скалу, которую прикрывали густые миртовые заросли. Когда они добрались до условленного места, Марджана скорее почувствовала, чем увидела людей и коней. Первый, кого она узнала, был сэр Оливер, виконт Кромвель, ее друг Кром.

Появившись из темноты, он нежно обнял девушку, а потом дружески хлопнул Мехмета по плечу.

— Похоже, — весело пробормотал он, — на Эгрипосе ты нашел больше, чем ожидал.

Марджана заметила нервную гримасу Мехмета и услышала сухой ответ, произнесенный ледяным голосом:

— Тебе за многое придется ответить, друг мой. Оказалось, ты забыл в своем приглашении кое-какие важные детали.

— Но я же клялся сохранить тайну. Впрочем, чертовски рад снова тебя видеть! — воскликнул Кром, после чего представил Мехмета графу Владу Цепешу. Марджана наблюдала, как мужчины обменялись рукопожатием и смерили друг друга оценивающим взглядом. В темноте их было трудно различить: оба высокие, мускулистые, черноволосые, с властным выражением лица. Только нос у Влада был орлиным, а глаза не синими, а пронзительно-серыми.

— Слышал о вас много лестных отзывов, шейх, — коротко и вполне искренне проговорил Влад.

Рядом с ним появился невысокий смуглый человек в длинном белом одеянии — джеллабе — и головном уборе из квадратного куска ткани, удерживаемом на голове черным жгутом.

— Это Ризван. Он будет нашим проводником. Доведет нас до гор.

Ризван не стал терять время на пустые разговоры — молча указал на сундук, где ждало путешественников одеяние, более приличествующее здешнему климату. Мужчинам раздали бурнусы — плащи с капюшонами для защиты от палящего солнца и песчаных бурь. Марджана и две девушки с Эгрипоса превратились в рабынь, облаченных в длинные одеяния — аба, платки и шарфы-лизамы, чтобы закрывать лица. Лишь Мехмет остался в своем привычном платье — он играл роль богатого путешественника без родины, которому взбрело в голову охотиться на львов. Но поверх костюма он все равно накинул бурнус.

— Полагаю, ты и так сойдешь, — хмыкнул Кром, изучая Мехмета, — только прими более надменный вид.

По команде караван, состоящий из коней, верблюдов и вьючных мулов, потянулся к полудню. Марджана ехала в самом конце, вместе с женщинами и слугами, но была рада, что под ней лошадь, а не раскачивающийся, как судно на волнах, верблюд.