– Хватит вам пить, – сказал Брэйтуэйт. – Мы скоро поедем домой.

Его глаза сверкнули трезво и подозрительно:

– Или у вас какие-то другие планы?

– Нет, – сказала Шивон, – у меня никаких планов.

На следующий день, выходя с территории лагеря, она захватила заряженную трубку лазерджета.

Гуудху и тауки все так же играли в гиг. Шивон подошла. Они привыкли, не пытались уже, как прежде, ощупать неизвестное отростками. Играли и даже слегка перед ней выставлялись. А может, ей это казалось. Шивон смотрела на них, а потом достала «Луч».

Мела у нее с собой не было, а краску здешняя почва не впитывала. Шивон направила лазер вниз и стала вырезать на земле аккуратные квадраты. Шесть квадратов и дугу. Написала цифры.

Гуудху бросили свою игру, гиг висел, забытый в тумане. С другой стороны подошли тауки.

Шивон на них не смотрела. Грубо и широко начерченное поле классиков лежало между двумя «площадками». Она вытащила из кармана прибереженную круглую банку из-под биопищи. Бросила. И запрыгала на одной ноге.

– Пэдди выпил бочку пива, – приговаривали они с Нулой, – и как грохнется с обрыва…

Она тут же окаралась. Сколько лет без практики. Бросила банку снова.

– Пэд-ди вы-пил боч-ку…

С третьего раза ей удалось отскакать чисто. Потом три сильных отростка отодвинули ее с дороги. На одной конечности прыгать было удобно. Ребенок старательно проскакал все клеточки. Оглянулся на Шивон, будто ожидая одобрения. Его согнал с панели другой. Шивон не знала, понимают ли они смысл игры. Может, они думали, что это какой-то важный ритуал.

У четвертого взявшегося прыгать гуудху банка улетела на другую сторону.

На площадку к таукам.

Дети стояли и смотрели.

– Там не наша территория, – сказала Нула.

Чей-то отросток – почти такой же, как у гуудху, только потоньше и потемнее – ловко слизнул банку с земли. Невысокий по местным меркам таук двинулся к классикам. Постоял. Пошел дальше. Отросток шевельнулся, удлинился. Таук ждал, что банку у него заберут. Но гуудху посторонились. И Шивон посторонилась. У таука тоже была одна конечность. Но прыгал он чуть медленнее.

– Эри, – сказал он. – И-пи. О-ку…

Вокруг зашумели. Кажется, так они смеялись. Остальные тауки подошли, уже не боясь сломанной невидимой стены.

– Пэд-ди, – сказала Шивон, широко раскрывая рот. – Вы-пил…

Это называлось «лингвистическими услугами». Все, что она могла сделать для этой планеты.

Только сейчас Шивон открыла архивы личного компьютера. Это вроде уборки перед праздником. Надо выбросить ненужное, разгрести вечный хлам – недоделанные программы для традукторов, обрывки записей чужой речи с планет, которых теперь и не вспомнишь, наброски интонационных уровней – с Зоэ? или с Хейе? Заметки о полетах; когда-то она пыталась вести дневник, но времени всегда не хватало. В результате – о большинстве рейсов только несколько отрывистых фраз.

А вот запись, скинутая с традуктора: какие-то стихи. Явно не земные, переведенные наспех. Откуда это вообще?

А, ну да. С планеты Осень.

Когда пятый за месяц представитель планеты умер прямо в кресле перед монитором, у доктора Шивон Ни Леоч лопнуло терпение.

– Господи, ну что такое! Везем же мы с собой эти опытные образцы, так давайте хоть кому-то вколем!

– И получим – за незаконное вмешательство в дела суверенной планеты, попытку изменить естественный ход развития свободного существа и бла-бла-бла, – кивнул Лоран. – Суй его в мешок.

Зеленые мусорные пакеты были аккуратно сложены в углу лаборатории. Входящие отводили от них глаза.

Перед тем как отправить обернутое пластиком тело в мусоропровод, Шивон его перекрестила и наскоро прочитала молитву.

– Habemus papam, – сказал на это Лоран.

Шивон махнула рукой. Она сознавала, что выглядит это нелепо. Если сами здешние выбрасывают своих умерших куда попало, не закрыв им глаза и даже не взглянув лишний раз, значит, у них на это есть причины. Вот мусорные мешки они подбирают.

– Мы ведь за этим сюда и приехали, – сказала она Лорану. – За вмешательством, изменением хода развития… и дальше по тексту.

– Угу, – кивнул тот, отключая еще гудящие после мертвого датчики. – Только для начала нам бы их согласие.

– На каком, интересно, языке, – вздохнула Шивон. – Топчемся тут на коммуникационном минимуме!

Она придвинула кресло к монитору. На экране замерли одинокие строчки. Все, что оставил им бокк перед тем, как… У нее дома сказали бы – Господь взял его к себе.

«Может, – мы и не для этого прилетели, – думала она, рассматривая отпечаток до сих пор непонятной речи. Может, мы здесь, чтобы хоть кого-то из них похоронили достойно».

Но экспедиции уже давно летали без священника. Шивон еще помнила отца Гжезинского, которому приходилось в день читать по нескольку служб разным конфессиям. Потом и его сократили. Чем дальше в космос, тем меньше веры.

«Благословите меня, святой отец. С моей последней исповеди прошло несколько сотен лет…»

Дверь отсека зашипела:

– У вас еще один гигнулся? – Экипаж втихаря делал ставки: сколько проживет следующий.

На стенке замигал детектор некорректности, поставленный «ВиталФарм»:

– Слово «гигнулся» имеет пейоративную окраску и не должно быть использовано в разговоре об ушедших. Подыщите стилистически нейтральный синоним.

В кои-то веки Шивон была с ним согласна.

Новый бокк появился на корабле через час. Шивон сама послала его предшественника в трубу – а иначе ей бы в голову не пришло, что это не тот же самый. Даже детектор некорректности не нашелся, что сказать – здешние действительно были все на одно лицо. И от этого становилось еще более не по себе, чем от вида пластиковых мешков.

Мелкие большеглазые хозяева смутно напоминали ей персонажей суеверных сказок: пикси, лепреконы, корриганы… Только эти были вовсе не злые. Тихие. Привязчивые.

Бокк залопотал, цепляясь конечностью за ее рукав. Шивон осторожно произнесла ответное приветствие. Считается, что лингвистический контакт налажен, когда приходится искать чужое слово в традукторе, потому что успеваешь что-то забыть. Шивон пока все держала в памяти. Инопланетянин подошел к экрану. Внимательно прочитал текст. Провел по монитору одной из лапок, пытаясь что-то нащупать на гладкой поверхности. Шивон усадила его в кресло и велела разговаривать. Программа записывала речь, а потом на основе коммуникативного минимума выявляла закономерности.

Экипаж «Гринберга» гостил на планете уже месяц по корабельному времени. Толку выходило чуть. Бокки были вечными сменщиками. Рождаясь гроздями, они тут же заменяли тех, кто уходил в гниль. Необычайная генетическая программа позволяла новорожденному за полдня освоить профессию родителя. Правитель, к примеру, был вечным; подданные не успевали заметить, что он меняется. На улетающие корабли в специальные отсеки загружали «рожеников» с расчетом, чтоб новых астронавтов хватило до конца плавания.

Ужасно неудобная жизнь. Машине же приходилось каждый раз привыкать к новому голосу и новой речевой манере.

Но дело было не только в этом. Шивон иногда думала, что на определенные темы они не так уж хотят разговаривать. Несмотря на всю их контактность. Летевшие на «Гринберге» представители «Витал» как только ни пытались объясниться – бокки просто не реагировали. Шивон это казалось слишком похожим на «моя не понимай английский» марокканцев-гастарбайтеров.

Строчки на экране выводили из себя. Знакомое раздражающее ощущение – все слова вроде известны, но в цельный смысл не складываются. Она запустила на компьютере анализ закономерностей, а сама устроилась в кресле, попыталась расслабиться: ноги на выключенном фонетическом синтезаторе, недалеко – бутылка «Телламор Дью». Та самая обстановка – унылая, неподвижная, – когда рискуешь утопить в виски больше, чем печаль.