– Вот только мусора тебе не хватало!

Я набычиваюсь и продолжаю движение.

– Отойди, кому говорю.

– Мммм! – возмущенно мычу я. Любопытно же.

– Настоящая Ясама Упрямцева! Это ведь твое настоящее имя? – сдается бабушка. – Только не трогай, я тебя подниму. На, смотри, довольна теперь?

Я на весу заглядываю в урну, вижу размокшие бычки, листья и хвою.

– Ммммм, – требую поставить меня на землю: теперь можно заняться другими делами.

В такую рань здесь народу немного, изредка прошаркает задумчивый пенсионер, глянет сквозь роговые очки на копошение в кустах, кивнет бабушке да и продолжит бесцельную прогулку, заложив руки за спину.

– И не скучно одному ходить? – вполголоса делится со мной бабушка. – Взял бы ребенка прогуляться – небось не ходил бы такой смурной.

Для бабушки и для меня совершенно очевидно, что у всякого дедушки в доме должны быть внуки, иначе ему от бесполезности житья вообще незачем высовывать нос на люди.

Другие скамейки расположены на приличествующем уединению расстоянии и все заполнены комплектами взрослых и детей, у кого мамы, у кого няни, у кого бабушки. Я уверена, что самая правильная комплектация там, где бабушки.

– Это ваша внучка? – восклицает неизвестная прохожая.

Бабушка острыми глазами оценивает любопытную и иронически вежливо кивает.

– Небось не дочка, – намекает она на свой очевидный статус.

– Боже мой, какая девочка хорошая! – сюсюкает со мной незнакомка. Тоже мне новость – конечно, хорошая, и я благосклонно протягиваю тете круглые шершавые шишечки.

– Подарила мне шарики, – растрогалась тетя, чуть не плачет от умиления, ей, наверное, в жизни ничего не дарили. Чтобы она продолжала радоваться, я рву листья с кубического куста благородного лавра и даю ей целую охапку.

– Нельзя почем зря рвать листья, сейчас как придет директор и арестует нас, – сурово предупреждает бабушка.

– А мы спрячем! Спрячем листики, да, моя хорошая? – разливается тетечка и берет меня за руку. – А ты видела там лебедей? Они в пруду плавают, черные, представляешь? А клювики у них красные! Сходим, посмотрим?

Я зачарованно слушаю тетю и иду за ней, как заговоренная. Листики осыпаются за ненадобностью на асфальт.

– Далеко не ходите, – тревожно вставляет бабушка.

– Да мы тихонечко, тихонечко, только до того поворота и обратно, за полминуты вернемся, да? Скажи бабушке – погуляем и придем, – успокаивает ее тетя, и я в восторге от неожиданной новизны готова шагать с ней куда угодно.

Бабушка в смятении – вроде нет причин отказать такой милой женщине, но отпускать ребенка бог знает с кем – да тут уже не до хороших манер! Но она, скрепя сердце, соглашается, чтобы не выглядеть полоумной – в конце концов утро, полно народу и только до поворота.

– А мы сейчас лебедей кормить будем, булочка у меня есть, – воркует тетечка, и мы резво шагаем до поворота.

Бабушка следит в оба и видит, что парочка исчезла. Ждет, терпеливо считая секунды. Отсчитала шестьдесят – никого не видно.

Господи, так и знала!

Она взвилась и побежала.

Поворот на пруд с лебедями – никого нет!

– Ах, я проклятая дура, – шептала в отчаянии бабушка, – как я могла, чтобы мне завтрашнего утра не видеть! Своими руками ребенка отдала…

И бабушка помчалась галопом в своих бархатных туфлях, вызывая изумление замедленных утренней негой отдыхающих.

– Вы тут женщину с ребенком не видели? – держась за сердце, на ходу прокричала бабушка старичку с собакой. – Девочка такая маленькая, с золотыми волосами!

Старичок мгновенно понял и махнул в сторону улицы.

Неожиданная для женщины весьма солидного возраста прыть позволила бабушке перехватить коварную тетку аж на улице Шаумяна. Без лишних слов она вырвала меня из чужих рук, прижала к себе и, еле переводя дыхание, специальным страшным голосом сказала:

– Куда ты от меня надеялась скрыться, глаза бы тебе выцапарапать, да ребенка не хочу пугать! Чтоб я тебя не видела, сгинь, нечисть!

Тетка растерянно залепетала: мы, мол, только прогуляться, – но бабушка решительно развернулась и пошла назад.

– Что ты за ребенок такой, а? Что за ребенок, а?! – приговаривает она, и я чувствую, как часто-часто бьется ее сердце прямо мне в бок. – Тебя кто ни поманит – со всеми пойдешь! Своих-чужих не различаешь? А вроде умная!

Мы присаживаемся опять на нашу скамейку, бабушка пристально смотрит на меня, я на нее.

– Иди ко мне, и чтобы ни на шаг. Понятно тебе?

Мне непонятно, и я обхватываю бабушкину шею во всю мощь годовалых сил.

– Сердце моего сердца, – полузадушенно говорит бабушка. – Не даешь старухе расслабиться. Что же теперь, глаз с тебя не спускать? Привязать к себе за ногу?

С моря дует нежный ветер, мы снимаемся с якоря и идем в сторону розовых аллей – там струится густой запах роз, и очень удобно прятаться под любым колючим кустом.

Бабушка совершенно, абсолютно, стопроцентно права: глаз спускать нельзя ни на мгновение.

– Ма-а-а-а-а-ам, вы что там, оглохли?! Он меня сейчас задушит, заду-у-у-уши-и-и-ит! А-а-а-а, уйди!!!

Мне полтора года, я стою возле стеклянной двери, подпрыгиваю и повизгиваю: мои старшие брат с сестрой опять дерутся, и, насколько я вижу, брат побеждает. Сестра бьет в воздухе ногами, пытаясь отодрать его руки от горла.

Они дерутся почти каждый день, вроде бы понарошку, но я каждый раз ужасно переживаю и вмешиваюсь. Что за дурацкие игры?!

Я бегу на вторую половину дома, к маме и бабушке, рассказываю им, что творится – но слова мне пока не поддаются, освоена буквально пара штук, но мама с бабушкой ничего не понимают! Взрослые не разделяют моего волнения и задумчиво продолжают растягивать, сбрызгивать и складывать в тугие рулончики крахмальное белье. Если бы не срочное дело спасения сестры, я бы побегала под растянутыми парусами прохладных пододеяльников – но сейчас вся надежда на меня, побегаю в другой раз.

– Что, моя птичка маленькая, что ты растрещалась? – говорит мама, не переводя на меня взгляда. – Проголодалась, наверное. Сейчас закончим и придем тебя кормить.

– А что она будет есть, кстати? – встревает бабушка. – Молоком утром опять плевалась, что за ребенок…

Помощи от этих непонятливых женщин не дождешься, шлепаю обратно к месту сражения.

Стекло начинается ровно от моего носа, тянусь вверх, елозя носом по стеклу, дышу на него и рисую на запотевшей поверхности пальцем червячков, хлопаю ладонями и громко говорю «а-а-а-а-а-а-а-а-а», но драка даже не думает на меня смотреть: сестра пустила в ход ногти.

Никто меня не слышит и не видит, все заняты своими скучными делами!

Мне становится непривычно грустно. Никем не замеченная, бросаю спасательные работы и бреду на нейтральную территорию.

В прихожей солнце просунуло руки в окно, на полу – жаркий квадрат, мои босые ноги испачканы пылью еще с утра на балконе, пока я собирала урожай листьев алоэ. За алоэ я уже получила пару шлепков и внушение, что это – есть нельзя, хотя я и сама убедилась, что листья, такие обманчиво аппетитные, горше даже, чем йод, который я тоже на днях пробовала на вкус.

Длинная майка закрывает меня до колен, допустим – это платье. Волосы бабушка забрала в резинку на макушке – сказала, днем жарко, чтобы шейка не взмокла. Словом, я вполне хорошо одета для выхода в свет.

Входная дверь поддалась – это удивительно! Никогда не оставалась с ней, незапертой, один на один, мама каждый раз кричит: проверили, дверь заперта? А вот и не проверили! Вот так вам, не хотели меня вести гулять, а я вас перехитрила. Дверь отворяется бесшумно, я переступаю через порог, и ножкам становится прохладно – после нагретого солнцем пола прихожей.

– Ты где? Далеко не уходи, сейчас будешь мед с маслом есть, ты же любишь мед с маслом? – слышится глуховатый мамин голос из-за двери.

Ага, люблю, прямо обожаю. Сами ешьте эту гадость.

Захотелось по-маленькому, но возвращаться из-за такого пустяка домой? Ни за что! Они меня застукают, схватят, поднимут на руки и начнут тискать, и никуда потом не улизнешь – такой удобный момент может никогда не повториться. Присаживаюсь возле двери и делаю отличную лужицу. Все, теперь я совершенно свободна!