Их взгляды встретились. Миф бросил сигарету под ноги и махнул Маше. Она пошла ему навстречу — сама не понимая, зачем. Просто пошла, как крыса под звуки свирели.

— А я сразу подумал, что ты сюда пойдёшь. Я же забрал у тебя все ключи. А там решётки на окнах, замки, коды. Через окно лазаешь, как шпана, да?

Маша остановилась в двух шагах от него. Она уже видела, что он знает о миске с кровавой водой внутри чёрного дома. Видел — или предполагает, что увидит — примерно ту же картину на чердаке у Смертёныша и на брошенной стройке. И знает, для чего всё это.

— Ты на меня их натравить хотела? Ну и как успехи?

Маша упрямо молчала, пытаясь спрятать руки в рукавах, а лицо — за завесой волос. На крошащейся от старости асфальтовой дорожке дотлевала почти целая сигарета.

— Иди сюда. — Миф шагнул вперёд, попытался схватить Машу за плечо. Она увернулась. — Иди, не бойся. Ну хочешь, я извинюсь? Извини. Я переживаю за тебя.

— Как-то поздно вы распереживались, — буркнула она, отступая ещё на шаг. Сбежать бы, но за спиной Мифа маячил чёрный дом. Ей было некуда больше пойти. Не в институт же, на показательное заседание кафедры.

Миф сощурил глаза под очками.

— Не груби. Ты много глупостей натворила, но их всё ещё можно разрешить. Если ты будешь вести себя, как вменяемый человек, а не как истеричка.

— И что вам от меня нужно в этот раз? Побыть «яркой лампочкой» ещё где-нибудь?

Он сделал выпад, Маша не успела увернуться, и Миф крепко схватил её за локоть.

— Давай поговорим в машине. Холодно здесь, и дождь обещали.

Чёрный седан стоял тут же, в конце дорожки.

— Пристегнись.

Маша хватала ртом воздух. Внутри машины было накурено, но Миф не открывал окна. Боялся, что она закричит? Её замутило.

— Ты можешь пристегнуться?

Непослушными руками она пошарила вокруг, наткнулась на холодную ленту ремня безопасности. Пристегнулась.

— Куда мы едем? Хотите потащить меня на заседание кафедры?

Миф нервно хохотнул, трогая машину с места.

— Ну вот ещё, мне только цирковых представлений не хватало. Ты что думаешь, мне интересно перед ними оправдываться? Виноват я или нет — не их дело.

Глядя, как мелькают за окнами типовые высотки, Маша проглотила ярость, потом обиду, потом омерзение. Как всегда — смелость быстро закончилась. При Мифе она становилась немой и покорной, как овца. Она не умела ему сопротивляться.

— Так значит, ты их и правда на меня хотела натравить? — спросил Миф почти со смехом, как будто Маша атаковала его игрушечными солдатиками.

— Если бы я могла, я бы всю вашу жизнь разрушила. — От её дыхания на стекле появился запотевший островок.

— Ну-ну, и что бы ты сделала? Рассказала бы жене про любовницу? Домовых бы подняла на восстание? Не смеши. Разрушила бы она… Силёнки не те.

Маша закрыла глаза и в шуме двигателя попыталась различить знакомые нечеловеческие шаги. Напрасно — он был слишком далеко. Она сознательно тянула его в другой конец города, теперь, выходит, должна тащить обратно? Знать бы, куда её привезёт Миф.

Стекло было холодным — Маша прижималась к нему лбом. На светофорах на неё оборачивались водители и прохожие. Может быть, стоило покричать о помощи, постучать в стекло, чтобы обратили внимание, а потом на ближайшем посту дорожной полиции остановили бы Мифа. Маша думала обо всём этом вяло, словно бы следила за действиями персонажей в фильме. Она устала.

Минула черта города.

— Зря вы так ругаетесь, Мифодий Кириллович, — сказала она, тщательно артикулируя, зная, что ему неприятно так называться. — Я почти вытащила сущность из дома на улице Восстания. Я бы вытащила и посмотрела, могла она наложить проклятье или нет.

Миф даже не глянул в сторону Маши.

— Узнала. Сожрал бы он тебя, вот и всё.

— Так вы меня спасаете?

За окном потянулись реденькие лесопосадки. Молодые сосны протягивали ветви к машине, а ветер у обочин поднимал крошечные вихри из листьев. Маша оглянулась на город, убегающий назад, и ей стало жутко. Она скрюченными пальцами поцарапалась в стекло.

Миф заговорил, сначала вовсе себе под нос, потом громче, но всё равно — Маше не полагалось слышать его слова. Он говорил сам с собой.

— Надоело. Они считают, что могут мне указывать. Собрали заседание кафедры, заседальцы недоделанные. Воспитывать собираются. Какое тут, ко всем демонам, воспитание.

Он мельком глянул на Машу и одобрительно усмехнулся, оценив её пришибленный вид.

— Нет на тебе проклятья, можешь не убиваться так. Оно до сих пор на мне.

Она хотела вдохнуть и не смогла.

— Как это на вас? А то, что со мной творится — это что такое?

— Какое — такое? — Миф покачал головой, не отрывая взгляда от дороги, хотя она была почти пустая.

Редко-редко навстречу им выезжала машина — выныривала из тумана в низине и проносилась мимо, заставляя пригибаться сухую придорожную траву. Дорога шла с холма на холм, вверх-вниз.

— Насколько я знаю, ничего с тобой не было. Статью украли — так сама виновата. Нечего было отдавать её первому встречному. А с дракой совсем просто — уважительнее надо со старшими, уважительнее. И ничему тебя жизнь не учит. Давай сюда телефон.

Маша послушно вытащила его из сумки — холодное безжизненное тельце — и протянула Мифу. Одной рукой он вскрыл мобильный, вытряхнул аккумулятор и карту и бросил всё это в бардачок.

Она сидела неподвижно. Сосны за окном изошли на нет, и потянулись глухие бетонные заборы с пиками на верхушках. Машина чуть подскочила на железнодорожном переезде.

— И что теперь? — спросила Маша звенящим от злости голосом. — Заново проклинать будете?

— Есть одно предположение, — уклончиво отозвался Миф.

— Какое?

Он не ответил. Свернул с главной трассы влево, потом ещё раз влево. Машина запрыгала по размытой дождями грунтовке.

— Какое? — крикнула Маша, срываясь на высокие ноты.

Вдалеке, в туманном мареве, замаячили низенькие строения, ограды, вихляющая лента дороги. Миф усмехнулся. «Истеричка», — подумал он. Маша готова была поклясться, что он подумал именно так.

— Ну, дело в том, что проклинать могут не только сущности. Что вообще значит — проклинать? Ты слышала? Читала хоть? Я на твоём месте перерыл бы всю библиотеку. Так значит, проклятье — некое недоброе пожелание. Очень сильное. Оно въедается в человека, пожирает его изнутри, как глист. Ясно тебе?

Маша сидела, глядя на дорогу. Из тумана торчали острые пики и крыши, как грибы. Крыш было всего несколько, и все они — маленькие, под какими не поместится и самая захудалая халупа. Потом машина нырнула в ещё один овраг, туман стал ближе, строения приблизились, и Маша увидела кладбище: сторожку, несколько старых склепов вдалеке, кресты, кресты, кресты до горизонта.

Судя по крестам, кладбище было очень старым, сейчас уже так не хоронили. Миф вздохнул, тяжело, как будто горло ему перетянули удавкой.

— Сущность проклинает именно потому, что она такой создана. Изначально враждебной. Человек проклинает, только если очень сильно ненавидит. Знаешь, как это?

Маша пожала плечами. Она терпеть не могла философские размышления за кружкой чая. Или за рулём машины, как сейчас.

— А мне кажется, ты знаешь.

— Вы хотите сказать, что это я вас прокляла?

Она закрыла глаза и почти услышала шаги — где-то на периферии сознания, так тихо, как будто она их нафантазировала. Но они были.

Миф ей больше ничего не сказал. У ворот он остановил машину и вышел поговорить со сторожем. Через запотевшие стёкла Маша видела, как Миф демонстрирует сторожу синее удостоверение. Тот достаёт очки из кармана пуховика, внимательно вчитывается и кивает.

Маша ткнулась в бардачок. Ломая в отчаянии ногти, вытащила откуда мобильный, сунула на место аккумулятор.

— Вот не доходит с первого раза. Отдай. — Миф вырвал телефон из её одеревеневших пальцев.

Когда он вернулся за руль, в машину проник резкий запах мёрзлого воздуха и высокого неба. Маша старалась не дышать, вжавшись в дверцу со своей стороны. Она жалела, что не села назад: вытащить её оттуда было бы труднее.