Волы идут медленно, но долго не устают. Движение начинаем рано утром. В обед останавливаемся на пару часов. Кормежка, как я и предполагал, скупая и паршивая, большая ее часть доставалась Гарри. Затем идем до места следующей стоянки, куда прибываем обычно до захода солнца. Места стоянок старые, наверное, ими пользуются уже несколько веков, и даже, как мне кажется, волы знают их местоположение, перед каждой начинают идти веселее. Я спросил у Дулона, почему не используют лошадей? Он рассказал, что у лошади горло устроено не так, как у вола, поэтому ярмо передавливает трахею, если груза больше, чем примерно полтонны. Вол тянет раза в два больше, хоть и медленнее. В эту эпоху еще не додумались до хомута. А я знаю, как его сделать. Мой сосед в деревне Саша Шинкоренко по прозвищу Буря – крепкий хозяин, имеет не только «Ниву» и трактор, но и лошадь. Я смотрел, как он запрягает своего Сокола. Буря показал мне, как надевается хомут, как стягивается супонью, как крепятся гужи. Главное, чтобы хомут прилегал плотно, но внизу, между хомутиной и горлом, должен быть зазор, чтобы просовывалась плашмя ладонь, а сверху – два пальца руки. Приберегу это ноу-хау для себя. Мало ли, как дальше жизнь повернется.
Навстречу нам ехал обоз, длинный, кибиток на двадцать. Моня слез, чтобы переговорить с хозяином встречного обоза, тоже иудеем. Поскольку Моня оказался с моей стороны, спрыгивать пришлось Скилуру. Он передал мне вожжи и побежал к третьей кибитке, на которой «рулил» его друган скиф Палак. Остальные охранники были самых разных национальностей, но гот только один, Гунимунд, старший охранник, с окладом как и у меня. Ему лет сорок, крепкий, кривоногий. На левой щеке страшный шрам. Нижняя челюсть в этом месте срослась неправильно, поэтому иногда он застревает на каком-нибудь слове, рукой двигает челюсть вбок и продолжает говорить. Гунимунда задело, что я буду получать такой же пай и зарплату, как и он, но пока ничем не проявил неприязни ко мне. Моня закончил разговор, взял с кибитки свое оружие и щит и пересел на мула. Видимо, услышал что-то серьезное.
Через некоторое время вернулся Скилур.
– На их обоз напали тавры милях в двух отсюда, отбили последнюю кибитку, которая пристала к ним утром, – рассказал скиф.
Теперь понятно, почему меня посадили на последнюю кибитку. И товара на ней поменьше, чем на остальных, и, скорее всего, более дешевый. Моня даже не стал проверять, не много ли груза я везу с собой? А может, сыграло роль мое вмешательство в их спор с Келогостом. Ругались они отчаянно, слюна летела метров на пять. Не совпадали суммы счета за постой. Разница была в три силиквы. Цены и количество дней, занятых помещений, обедов и прочего у них совпадало, а общая сумма – нет. Потому что оба плохо умели считать. Вот уж чего не ожидал от Мони! Я подсчитал в уме, и сказал, что они оба не правы, но Моня «неправее». Они мне не поверили. Тогда я взял прутик и начал с их слов производить подсчеты в столбик, а потом сложил результаты. Получилось на одну силикву меньше, чем требовал Келогост, и на две больше, чем хотел заплатить Моня. Как ни странно, мой результат понравился им обоим.
– Откуда ты знаешь финикийские цифры? – спросил иудей после того, как рассчитался за постой.
Хотя у нас эти цифры назывались арабскими, я знал, что это не так, бывал в арабских странах, там немного другие, будто карикатуры на те, которыми пользуемся мы. А вот, что они финикийские, не знал.
– Монах научил, – привычно соврал я.
– Мне надо еще кое-что подсчитать… – захотел он проехаться на мне на халяву.
– За отдельную плату, – отрезал я.
Сразу выяснилось, что можно и без подсчетов обойтись.
Я передал вожжи скифу, слез с кибитки, натянул тетиву и вставил болт. Щит и копье решил не брать, итак на мне много всего: слева – меч, справа висит на веревке и бряцает подвижной частью рычаг для арбалета, справа и сзади – колчан с болтами. Я привык ходить пешком. На земле каждый день отшагивал по несколько часов, а в море еще больше. На ходовом мостике не люблю стоять или сидеть, хожу с крыла на крыло. На то он и ходовой! Шел по левой стороне дороги, потому что с этой стороны местность была ровная, хоть и поросшая кустами, но невысокими, а справа был склон холма с деревьями, за которыми легко спрятаться. Болтовня Скилура мешала мне думать, поэтому немного отстал, но так, чтобы видеть его и чтобы кибитка прикрывала меня от склона холма. Думал о том, что сейчас делают мои друзья. Наверное, яхту уже нашли, но им никто не сообщит, потому что не являются моими близкими родственниками. Они будут звонить на мой мобильный телефон, который, скорей всего, уже стал добычей нашедшего яхту. Письма по интернету тоже останутся без ответа. Кстати, здесь я прекрасно себя чувствую без «всемирной паутины», а там дни без нее казались наказанием. Даже на судне у меня был интернет, причем скорость получше, чем в деревне через мобилу.
Воспоминания о прошлой жизни настолько увлекли меня, что не сразу среагировал на вскрик Скилура. В правой стороне груди скифа торчала стрела. Он начал заваливаться на спину, схватившись за стрелу правой рукой, а левой продолжал натягивать вожжи, отчего волы сразу остановились. Кто в него выстрелил, я не видел и не стал искать, сразу спрятался за кибитку. Приготовив арбалет, выглянул из-за ее задней части.
С холма к кибитке бежал человек с коротким копьем в поднятой вверх и согнутой в локте правой руке и щитом в левой. Судя по бороде, тавр. Он, как мне показалось, рывками смещался в мою сторону. Я не воспринимал его, как врага, выстрелил скорее, как по движущейся мишени в тире. Он увидел и закрылся щитом. Но с расстояния метров тридцать болт пришпилил щит к его телу. Тавр словно споткнулся, а потом сделал шаг вперед, еще один. Ноги вдруг подогнулась, и он упал. Я рычагом натянул тетиву, вставил болт. Действовал спокойно, как-то даже отстраненно, будто не со мной происходит. Осторожно выглянув из-за кибитки, осмотрел склон холма, выискивая лучника. Он стоял возле дерева, за которое спрятался, уклоняясь от стрелы, выпущенной кем-то из обозных. Потом вышел из-за дерева и выстрелил сам. Тавр был боком к нашему лучнику и полубоком ко мне. Я выстрелил ему в район сердца. Расстояние рассчитал неправильно, поэтому попал ниже, под ребра. Впрочем, и этого хватило. Тавр от удара болта качнулся за дерево, там выронил стрелу и лук и завалился на бок. Я опять зарядил арбалет и, когда поднимал его, услышал сзади рычанье пса и вскрик человека.
Кричал толстый тавр в кожаном шлеме и доспехе наподобие того, что был у Скилура, с коротким копьем и овальным, не таким, какие обычно у его соплеменников, щитом. Он стоял левым боком ко мне, метрах в трех, пытался угадать копьем в Гарри, который, судя по порванным кожаным штанам, произвел на тавра неизгладимое впечатление. Я выстрелил от пояса, не целясь. Болт легко, словно бумажный, прошил щит. Тавр повернулся ко мне, начал замахиваться копьем, наконечник которого был плохо наточен, в частых темных крапинах. Гарик снова вцепился в его ногу, рванул ее с рычанием. Словно из-за боли в ноге, тавр начал приседать, уронив сперва копье, потом шит. Пес продолжал рвать лежачего, только окровавленные клочья кожи разлетались. Мне почему-то стало жалко убитого, как будто пес делал ему больно.
– Гарик! – позвал я.
Пес еще пару раз трепанул ногу, потом отпустил ее, но продолжил тихо и глухо рычать.
Я отвернулся, чтобы не видеть труп, снова зарядил арбалет. Впереди слышался звон оружия и крики. Я осторожно, оглядываясь, хотя и знал, что рядом пес, никто незаметно не подкрадется, пошел к шестой кибитке.
Сражение шло возле нее. Остальной обоз продолжал двигаться, выходя из зоны боевого контакта. На последних двух кибитках Моня поставил крест. Только четверо охранников под командованием Гунимунда нападали на трех тавров, которые не подпускали их к кибитке. Четвертый тавр, взяв волов за упряжь, разворачивал их в мою сторону. Охранники не хотели погибать за чужую собственность, скорее изображали нападение. Тавры тоже не собирались показывать себя героями, только не позволяли отбить добычу. Один из них был кольчуге, как понимаю, вожак, остальные в таких же кожаных доспехах, какой был на разбойнике, напавшем на меня на берегу моря. Я выстрелил в вожака. Попал в спину чуть ниже шеи. Вожак выронил копье и завалился ниц. Два его сотоварища замерли, уставившись на упавшее тело.
