С удаления в пять морских миль мыс Айя смотрится так, будто до него еще не добралась цивилизация. От него веет спокойным пофигизмом. Впрочем, в сравнении с другими частями Крымского полуострова, этот уголок природы один из самых незагаженных. Я любуюсь им уже третьи сутки. Любуюсь со своей яхты, дрейфуя почти на одном месте из-за полного отсутствия ветра. Поскольку я – не олигарх, а всего лишь капитан дальнего плавания, и могу позволить себе только бермудский шлюп длиной около пяти метров и, само собой, без стационарного двигателя внутреннего сгорания и даже без навесного, который собираюсь прикрепить в пункте назначения, как раз на такой случай и для маневров в марине (месте стоянки яхт в порту). Яхта куплена еще в советские времена, когда неженатые моряки загранплавания могли сразу после рейса позволить себе красивый жест. Женатым не хватает денег даже на ее поддержание на плаву. Я уже не женат, и теперь наслаждаюсь возможностью побыть наедине с морем. На борту яхты все воспринимаешь по-другому и сам становишься другим. Умиротвореннее, что ли. И все обычное и привычное как бы обновляется или поворачивается к тебе новой гранью. Внизу, в подсобке, монотонно стучит дизель-генератор, вырабатывая электричество для электрочайника и заодно подзаряжая аккумулятор, питающий сигнальные огни, а мне эти звуки кажутся веселой, задорной мелодией. Сейчас закипит чайник, запарю «бомжовку» – вермишель быстрого приготовления, перемешаю ее с говяжьей тушенкой, заварю цейлонского – и плевать мне на всех и на всё, в том числе и на штиль. Я в стороне от рекомендованных курсов и более, чем в трех милях, от берега, так что и проходящим судам, и украинским пограничникам, младшим братьям российских, обидчивым и жадным, как все младшие, трудно будет наехать на меня в прямом и переносном смысле. Единственное, что меня немного напрягает, – это временами накатывающая вялость. Я, как говорят ученые, метеозависимый, чутко реагирую на изменения погоды. Барометра на яхте нет, но я с уверенностью могу сказать, что атмосферное давление резко падает. Значит, погода скоро поменяется. Поскольку для меня изменения могут быть только в лучшую сторону, жду их с нетерпением.

На камбузе забурлил и потом автоматически выключился электрочайник. Я спустился вниз, выключил дизель-генератор, залил кипяток в пол-литровую чашку из небьющегося темно-коричневого стекла, на дне которой лежали четыре кусочка сахара и пакетик цейлонского чая на веревочке с желтым ярлычком, свисающим наружу, затем – в литровую миску из нержавейки, куда была заранее насыпана вермишель. Накрыв миску мелкой пластиковой тарелкой, примостил сверху вскрытую банку тушенки со столовой ложкой, воткнутой прямо в центр покрытого белым жиром, розовато-коричневого мяса, и чашку чая и осторожно, чтобы не поплатиться за лень, отнес это все на корму. Там расставил на откидном столике и сел рядом, ожидая, когда ужин будет готов. Солнце уже зашло, но было еще светло, ходовые огни включать рано. Яхта хоть и не движется, но «не ошвартована к берегу, не стоит на якоре и не сидит на мели», поэтому обязана нести ходовые огни. На якорь тут не встанешь, глубины ой-ё-ёй. Я хотел половить катрана – небольшую, максимум метр двадцать, черноморскую акулу – на консервированную соленую кильку, пару банок которой я прихватил в рейс, но пятьдесят метров лески размотались с катушки спиннинга, но так и не достали дна, где, в придонье, эта рыба обычно обитает. А выше она не шляется. Или мне просто не повезло.

Вермишель разбухла, отчего ее стало раза в два больше, и немного остыла. Я вывалил в миску всю тушенку, перемешал желтовато-белое с розовато-коричневым и неторопливо, смакую, употребил. Я человек неприхотливый. Умею получать удовольствие и от простой еды. Хотя с макаронными изделиями у меня сложные отношения. Двадцать шесть лет назад, когда я только получил диплом штурмана дальнего плавания и на радостях купил эту яхту, с двумя бывшими однокурсниками мы отправились на ней в путешествие из Одессы в Сухуми и обратно. И тоже попали в штиль, немного восточнее, на траверзе мыса Мегоном. Зависли там на две недели. Последнюю неделю питались только макаронами и абрикосовым джемом. После этого лет пять я не мог смотреть на макароны, а абрикосовый джем для меня до сих пор не существует как пищевой продукт.

Я тщательно облизал ложку и потом помешал ею чай. Чайные ложечки, сколько бы я их не брал и из какого бы материала они не были изготовлены, исчезают с яхты на второй день. Куда они деваются – понять не могу. У меня большое подозрение, что у моей яхты аллергия на них. Такая же, какая у моей бывшей жены была на моих друзей. Но не на их жен. Они сразу же стали подругами. Теперь никто не мешает нашей дружбе: все трое развелись. У моряков жена или навсегда, или пока не обеспечишь ее квартирой и машиной. Друзья ждут меня в Одессе. Мы договорились, что я пригребу туда к Первомаю. Погудим праздники, а потом отправимся на Эгейское море, где много красивых островов и женщин. Допив чай, помыл посуду в море и спустился вниз, чтобы сполоснуть пресной водой. Питьевая цистерна у меня почти полная, есть еще две запечатанные, пластиковые, десятилитровые бутыли – неприкосновенный запас.

Опять накатила вялость и сонливость. Я хотел прилечь, но потом подумал, что могу заснуть, и решил сперва включить ходовые огни. Мало ли что, судоводители сейчас пошли безответственные. После пятидесяти лет начинаешь понимать, насколько твое поколение было лучше в их годы. И такой вывод делает каждое поколение…

Наверху стало необычно темно. В средних широтах темнеет постепенно, а сейчас складывалось впечатление, будто раньше времени выключили свет. Я посмотрел на небо и увидел, что со стороны моря наползает огромная низкая черная туча. Двигалась она необычайно быстро, хотя на уровне моря ветра не было. Нет, появился, я почувствовал его левой щекой. При плавании на яхте приобретаешь способность кожей лица определять направление и скорость ветра. Он быстро усиливался. Надеюсь, успею добежать до Севастополя, пока не перейдет в штормовой. Не хотелось бы дрейфовать на плавучем якоре, имея берег под ветром. Не ровен час, окажешься на скалах.

Я поднял грот, лег на курс на Севастополь, закрепил штурвал и пошел поднимать стаксель. Яхта начала стремительно набирать ход. У меня сразу поднялось настроение. При таком ветре на двух парусах я мигом долечу до порта и там решу по обстановке, заходить в него или переждать грозу в море.

Вдруг загрохотало так громко и так близко, словно на палубу ссыпали многотонные бетонные блоки, и совсем рядом черное небо рассекла изломанная, ослепляющая, серебряная молния. Обычно я не боюсь грозу, но на этот раз стало жутко. Я испуганно зажмурил глаза, а когда открыл, перед ними появились две бледно-зеленые, уменьшенные копии молнии. Когда посмотришь на яркий свет, а потом отведешь взгляд, какое-то время еще видишь его, но в единственном, так сказать, экземпляре. А сейчас я видел две. И больше ничего. Я опять закрыл глаза, ожидая, когда восстановится зрение. Неожиданно ветер налетел буквально стеной, ударил с такой силой, что яхта накренилась, почти легла на борт, а я, даже не успев помахать руками, кувыркнулся в море. От неожиданности хлебнул немного соленой воды. Быстро вынырнул и отплевался. Море показалась мне холодным, неприятным, наверное, потому, что оказался в нем не по своей воле. В тоже время почувствовал себя в воде в безопасности, ведь ни разу не слышал, чтобы молния попала в пловца. Я все еще ничего не видел, поэтому не сразу понял, что яхты рядом нет. С тех пор, как сделал первый рейс на ней, мне часто снился кошмар, что падаю за борт, и яхта уплывает без меня. И сейчас захотелось проснуться, чтобы кошмар исчез. Но я не спал. Яхта исчезла, по крайней мере, я ее не видел, как ни вертелся во все стороны и ни вглядывался в темноту. Она же белая, должна быть хорошо видна даже ночью, и не могла отплыть далеко!