Много позже, когда Фейт решила лечиться, она захотела сообщить обо всем матери. Но защитные механизмы женщины оказались непробиваемыми: мать ничему не верила — отказалась слушать и от всего отмахивалась — только повторяла, что дочь злостно лжет, оговаривает отца и оскорбляет их всех. Как и опасалась Фейт, мать свалила все на нее и нашла утешение в фантазиях: твердила, что муж был любящим человеком и уважал ее и семью. С тех пор как он умер, она умудрилась канонизировать супруга. И Фейт не осталось ничего иного, как делиться болезненными воспоминаниями, как всегда, с братом. Джек вместе с ней ходил к врачу. Она часами вытаскивала из подсознания гнетущие картины пережитого, а потом рыдала в его объятиях.
Но в конце концов любовь и поддержка брата помогли Фейт справиться с призраками прошлого, хотя отец так и остался в памяти монстром, замаравшим чистоту и святость ее детства. Но Джеку тоже потребовались долгие годы, чтобы примириться с тем, что он не сумел защитить сестру. Мучительная связь, словно им приходилось лечить общую болезненную рану. Фейт понимала, что обрела покой во многом благодаря Джеку.
Однако былые шрамы давали о себе знать. Они оба умудрялись завязывать отношения с людьми, которые держались с ними холодно и осуждающе. В их приятелях ощущалась та же настороженность, что и в матери, и они оба подобрали себе супругов, которые при каждом удобном случае упрекали их во всех неудачах. Жена Джека была невротичкой и невыносимым в общении человеком. Она несколько раз бросала мужа, а почему, толком никто не знал. А Алекс годами держал жену на расстоянии вытянутой руки, сваливая на нее вину за любую возникшую трудность. Брат и сестра часто обсуждали свой выбор. И хотя оба понимали, что натворили, но исправить ничего не могли. Они, казалось, выбрали ситуацию, которая воспроизводила многие горести их детства, словно на сей раз надеялись, преодолев их, порадоваться иному исходу. Однако обрекли себя на жизнь с людьми, неспособными к компромиссу, и результат обманул их так же, как опыт детских лет, но был хотя бы не таким угнетающим. Джек справлялся, потому что стал миротворцем и сносил почти все, что преподносила жена, в том числе ее частые отлучки, — только бы не сердить ее и не рисковать потерять. И Фейт поступала так же — редко, если вообще спорила с Алексом и всегда ему уступала. Уроки, полученные от отца, засели глубоко в душе. Фейт не могла преодолеть убеждения, что винить надо во всем себя: грех ее, а не мужа, и вина — она тоже ее. Так научил ее отец. И в итоге страшно наказал своих детей: умер и оставил одних. Фейт опасалась, что и в этом была ее вина, и старалась не совершать в браке ничего такого, чтобы заставило бы и Алекса покинуть ее. Какой-то своей частичкой она всю жизнь пыталась играть роль маленькой образцовой девочки, искупающей грехи, о которых знал один лишь брат. Фейт часто подумывала рассказать Алексу правду о своем детстве, но так ни разу и не решилась. Где-то в глубине подсознания боялась, что если муж узнает о том, что совершил с ней отец, то перестанет ее любить.
А в последнее время вообще засомневалась, любил ли он ее когда-нибудь. Наверное, любил, но по-своему, пока, как выражался Алекс, жена «не раскачивала лодку». Фейт давно инстинктивно поняла, что он бы не вынес правды. И ее мрачной тайной продолжал владеть один только Джек, и только он дарил ей безоговорочную любовь. Фейт отвечала тем же — любила его до самозабвения, поэтому его смерть чуть не сломала ее, особенно если учесть, чего Фейт была лишена в семейной жизни.
Сестре и брату пришлось нелегко, когда мать вышла замуж за Чарльза. В то время Джеку исполнилось четырнадцать, а Фейт — двенадцать. Девочка подозрительно присматривалась к отчиму, ожидая от него того же, что вытворял с ней отец. Но новый член семьи не обращал на нее никакого внимания, и Фейт вздохнула с облегчением. Нельзя сказать, чтобы Чарльз легко сближался с женщинами и девочками, даже собственная дочь казалась ему чужой. Он был военным, постоянно муштровал Джека, но по крайней мере проявлял к нему хоть какое-то доброе чувство. А его общение с Фейт сводилось к тому, что он подписывал ее дневник и сетовал по поводу оценок, поскольку считал, что именно это входило в его обязанности. Такова была его единственная роль, а в остальном девочка для него не существовала, но это Фейт вполне устраивало. Вопреки ожиданиям он не начинал сексуальных домогательств, но ее ошарашило, что он вообще не проявлял к ней никакого интереса. Облегчение перевесило горечь от сознания его холодности — не только к ней, но и ко всем остальным. Но с такой манерой Фейт уже сталкивалась.
Чарльз, в конце концов, завоевал расположение Джека, обучая его тому, что, как он считал, следовало знать мужчине. Для Фейт не было места в их занятиях, так как она была девочкой. Вот почему брат оставался для Фейт единственной здоровой связью с сильной половиной мира. В отличие от матери и Чарльза он был пылким, любящим, веселым и отзывчивым, как сама Фейт в то время. И все-таки женился на женщине, напоминавшей их мать — такой же бесчувственной и чопорной. Казалось, она просто неспособна проникнуться к нему расположением. Они несколько раз разъезжались и за пятнадцать лет брака не обзавелись детьми: Дебби претила сама мысль о них. Фейт никогда не могла понять, чем она привлекла брата. Но несмотря ни на что, он оставался ей предан, прощал все ее недостатки и находил в ней то, чего никто другой не замечал. Она стояла на похоронах с окаменевшим лицом и не проронила ни единой слезинки, а через шесть месяцев после гибели Джека вышла замуж и переехала в Палм-Бич. С тех пор Фейт ничего о ней не слышала — даже к Рождеству не получала открыток. В каком-то смысле это была еще одна потеря. Как бы мало Дебби ни значила для Фейт, она была связана с братом, но и эта женщина тоже ушла из ее жизни.
Если разобраться, теперь у Фейт не осталось никого, кроме Алекса и двух дочерей. Ей казалось, что с каждым днем ее мир все сужается и сужается. Один за другим исчезали люди, которых она знала и любила, и даже те, кто хоть как-то был связан с ними. Вот и Чарльз ушел, и Фейт поняла, что, несмотря на его холодность и отчужденность, с этим цельным, здравомыслящим человеком ей было надежно и спокойно. Родители, Джек и теперь отчим. От этого Алекс и девочки становились еще драгоценнее.
Фейт боялась предстоявших похорон. Понимала, что они напомнят ей о смерти брата и о других смертях. И это само по себе будет ужасно тяжело. Фейт думала об этом, когда проходила мимо кабинета Алекса, где муж любил читать по вечерам. Он уставился в бумаги и не поднял глаз, когда она задержалась на пороге. Муж умел уходить в себя и давать понять остальным, что не желает, чтобы его беспокоили. И тогда становился для нее недосягаемым, даже находясь в той же комнате. Пропасть, которая росла между ними годами, никак не удавалось перейти. Подобно ледникам, супруги, не прекращая незримого движения, постоянно удалялись и теперь могли всего лишь посмотреть друг на друга издалека и махнуть рукой. Возврата к прошлому не было. Алекс, живя под одной с Фейт крышей, сумел надежно оградить себя от нее. И она давно прекратила какие-либо попытки что-то изменить, смирилась и продолжала жить. Но пустота, наполнившая душу после того, как уехали дочери, стала непереносимой. Фейт так и не решила, чем заполнить этот вакуум и сомневалась, возможно ли это вообще. Алекс тем временем отодвинул бумаги в сторону, но так и не произнес ни единого слова, и она направилась к лестнице.
Через полчаса муж тоже поднялся в спальню. Фейт была уже в постели — читала книгу, которую посоветовала ей Зоя. Роман оказался забавным, и, когда Алекс появился в комнате, она улыбалась своим мыслям. Муж выглядел усталым, но зато прочитал все, что требовалось для намеченной встречи в Чикаго. Он мельком взглянул на Фейт и пошел переодеваться, а через несколько минут нырнул в постель и устроился подле нее. Но казалось, между ними возведена незримая баррикада, линия Мажино, которую они решались нарушать в случае самой крайней необходимости — раз в несколько недель, а то и раз в месяц. Любовь составляла те редкие моменты, когда Фейт ощущала близость с мужем, однако и они были эфемерными. Казались скорее напоминанием на общие чувства, некогда владевшие ими, прежде чем каждый отправился своей дорогой, а совсем не тем, что их объединяло теперь. Миг любви был краток и не отличался глубиной, но порой доставлял удовольствие. Он являлся отражением действительности, а не воплощением их прежней общей мечты. Был тем, чем был, и не больше. Благодаря хорошему лечению Фейт избавилась от нанесенных отцом душевных травм и в сексуальных отношениях у нее не возникало проблем. Но из-за отсутствия теплоты в отношениях с мужем, она зачастую предпочитала воздержание.
